Кольчугинские сыщики (СИ) - Соляная Ирина Владимировна - Страница 4

— Игольницу-то зачем? — удивилась Степанида.

— Уж больно красивая.

— Продолжай.

— Но шатенка дары отвергала. И тогда Гоша решил вообще из дома уйти. На стажировку в оперный театр.

Матузков сел на стул и самым неприличным образом заржал. При этом он отпустил кикимору, и та, воспользовавшись случаем, стала охорашиваться, приглаживая космы и расправляя цыганские юбки.

— Почему в оперный театр? — спросил Борода.

— Что ж тут непонятного? — возмутилась Степанида, — чтобы обучиться исполнению любовных серенад. Если дама не принимает земных даров, ее надо духовно обаять.

Матузков уже подвывал от смеха, представляя, как Гоша репетирует с симфоническим оркестром.

— А я стучала и гремела, чтобы привлечь внимание Анны Степановны, но она мои знаки истолковала превратно,— завершила кикимора свой рассказ.

Внезапно открылась дверь, и в комнату вошла Анечка. В пылу беседы никто не заметил, как она вернулась с работы. Анечка с удивлением смотрела на гримасы Матузкова, подозревая у него психическое неблагополучие. Видеть собеседников следователя она не могла, потому вид Матвея Ивановича шокировал и пугал её.

Матузков покраснел, раскланялся и выбежал вон, позабыв о своих сподручных. Домовой вылетел следом, а мышь юркнула между ног Анечки и выскочила из дома.

Поиски Гоши в оперном театре были долгими, но исключительно продуктивными. Он спал в кудрявом парике ведущего тенора театра. По всей видимости, он уже был сыт по горло искусством, потому что очень обрадовался печенью, которое Матузков всегда держал при себе на случай приступа Степанидиного лютого голода.

Когда Гошу вернули его счастливой хозяйке, сцена встречи была настолько трогательной, что домовой прошептал:

' Эта встреча никем не воспета,

И без песен печаль улеглась'.

Конфеты на ниточках

Анжела — бывшая практикантка следователя Матузкова осталась работать в Кольчугинском отделе. В сыскном оперативном деле она была слаба, а вот девичья стать выпускницы школы милиции руководству приглянулась. Анжелу определили в штаб, к другим таким же юным красавицам. Домовой Борода завершил ежесуточный облёт владений и принёс сплетню в клочках своей бороды.

— Аферистка, — отреагировала мышь Степанида. Она всё еще помнила, как несносная практикантка хотела заграбастать в женихи Матузкова. У Степаниды были другие виды на будущность рыжего капитана полиции. Чем ему Аня-библиотекарь не подруга? И собой хороша, и вяжет, и шьёт, и печенье печёт, а уж борщи варит…

— Степанида, ты несправедлива к Анжеле, — развёл руками Матузков, — девчонка старательная. Она шустро в документах порядок наведёт. По штабной части знаешь сколько всего знать и уметь надо?

— А то! — снова фыркнула мышь, — И подолом перед начальством мести и глазки строить — наипервейшей важности качества. Этого у неё с избытком. Тьфу!

Домовой захихикал, устраиваясь удобнее на сейфе. Ему не терпелось дослушать, чем закончится спор мелкой лейтенантки и её сурового начальника. Но тут открылась дверь, и в кабинет заглянула та самая Анжела.

— Уточняю анкетные данные, Матвей Иваныч, — сказала она чересчур сурово, помня, как её выжили из заветного кабинета, — несовершеннолетние иждивенцы появились?

— У меня? — удивился Матвей Иваныч.

— У вас!— прищурилась Анжела, — Не у меня же.

— А вам зачем знать? — продолжал недоумевать Матузков.

— Список составляю на сладкие подарки. У кого дети — тому положен кулёк с конфетами к новому году, за счёт профсоюза.

— Детей нет, Степанида только, — развел руками Матузков.

— А, — подняла Анжела вверх брови, — питомцу своему конфет сами купите.

И дверью хлопнула. Матузков вздохнул и подпёр кулаками подбородок. Он искренне не понимал, как Степанида может кому-то не нравиться? Сколько «висунов» помогла раскрыть! И в отделе стало веселее с её приходом на службу! А начальник милиции Гургенов в шутку произвел мышь в «мелкие лейтенантки»…

Обиженная Степанида смотрела в окно, улепленное снаружи белыми снежинками. Домовой гладил её по голове широкой полупрозрачной ладонью — не хотел материализоваться. Опасался, что в кабинет заглянет кто-то посторонний. Если к мышке уже привыкли, то Бороду вполне могли испугаться, всё-таки нечисть!

— Я не питомец, а сотрудник Кольчугинского отдела! — наконец сформулировала Степанида, — и не нужны мне их пайковые. Я на совесть служу. А не понимают этого только разные вертихвостки.

— А что такое новый год? Новый отчётный период?— спросил домовой и слетел с сейфа на стол следователя.

— Совершенно верно! — Матузков с широкой улыбкой поднял указательный палец правой руки вверх, — айда на рынок!

Кольчугинские зимы не баловали мягкостью. Вьюга сыпала крупку за шиворот, бросала ледяные пригоршни в лицо. Ветер обвивался вокруг бедного пешехода, норовя забраться в рукава и даже в брючины. Матузкову выдали новый тулуп в конце декабря. «Как в гробу, не повернуться», — жаловался он коллегам. Таскать на себе почти десять килограмм овчины было не так уж приятно. Тулуп стеснял движения, сидел неловко, колом, но мороз диктовал свои правила, и зампотылу был с ним согласен. Старую куртку пришлось повесить в шкаф до весны.

И хотя Матузков не любил зимнюю суету, праздничный дух декабря и всякие сюрпризы, после того, как он обзавёлся забавной компанией с хутора Кривого, пришлось изменить и отношение к новому году. Теперь были подопечные, о которых просто необходимо было заботиться.

Степанида не любила гулять по морозу, и даже боковой карман дублёнки для неё был неуютным местом, куда задувал ветер и заметал снег. Но как же усидеть в отделе на тёплом радиаторе отопления, если начальник хитро улыбается и обещает покупки? Для такого случая у мыши была припасена вязаная пушистая шапка — подарок библиотекарши Анечки.

— А Матвей Иваныч на базар меня в рукавице понесёт, оть. Потому что без женского взгляда на покупки не обойтись.

— Замёрзнешь, ить, Стешенька, — метался по подоконнику домовой, — Матвей Иваныч и без тебя управится. А вкусного мы из сухпайков натащим, сколько душеньке угодно!

— Нам, государственным людям, воровские методы непотребны! Я тебе не кикимора, чтобы довольствие расхищать! — сурово сказала Степанида и юркнула в рукавицу Матузкова. Он кряхтел и натягивал дубленку. Вокруг шеи Матузков намотал кусачий шарф, на одну ладонь натянул рукавицу, вторую с мышью внутри сунул за воротник. Степанида была довольна: её грела не только вязаная присылка от Ани-рукодельницы, но и овчина.

Домовой помахал им из окна ладошкой и загрустил.

До нового года оставалось три дня, Кольчугино преображалось на глазах. Будничная снежная улица расцветилась красными и синими пластиковыми флажками, трепетавшими на ветру. Окна домов изнутри сверкали огоньками гирлянд «Мейд-ин-Чайна». На деревянных прилавках лежали горки мандаринов, припорошённые холодной белой крупкой и всякая снедь: копчёные куры с тоскливо задранными вверх ногами, колбасы-палки и колбасы-кольца, желтые слезящиеся бруски топленого масла, румяные яблоки и соленые помидоры из бочонков. Мышь вертела головой. Её будоражили шумы и запахи. На любопытный нос падали снежинки и тут же таяли.

— Ценники кусаются!— пробормотал Матузков, отходя от прилавков. Испуганная Степанида юркнула в варежку с головой. Не очень-то хотелось быть укушенной. Издалека, как через слой ваты, доносились переборы аккордеона. Сердце Степаниды затрепетало, и она снова высунулась наружу. Каково же было её разочарование! На перевёрнутом вверх дном ящике сидел тарый знакомец, Муха. Он вырядился в нелепый красный халат, подбитый ватой, прицепил искусственную бороду на резинке. На бритой до синевы макушке красовалась вязаная лыжная шапка с помпоном. Изрядно покрасневший нос Мухи демонстрировал, что его хозяин уже не первый час распевает частушки на морозце.

«Председатель нарядился Дед Морозом для детей, счетовод — летучей мышью, и с зарплатой улетел», — наяривал Муха, подмигивая прохожим подбитым глазом. Те бросали ему в картонную коробку из-под пряников мятые деньги.