Конфликты и войны после распада СССР - Егоров Юрий - Страница 156

• во-вторых, размывалась военно-политическая грань между внутренними и межгосударственными конфликтами. Сравнительно быстрая интернационализация внутригосударственных противоречий стала, с одной стороны, неизбежным следствием этнополитического передела, которым сопровождался распад биполярной системы, а с другой стороны, одним из проявлений общемировой тенденции глобализации и роста взаимозависимости. Вследствие этого именно ограниченные конфликты внутреннего интернационализированного характера стали основным типом вооруженного противостояния в 1990-е годы.

Опасность угроз, создаваемых конфликтами этого типа, усугубляется тем, что они, как правило, носят комплексный характер и являются частью более широкого геополитического противостояния. Примером служат образовавшиеся в первой половине 1990-х годов в ряде районов мира целые «зоны нестабильности», для которых характерна постоянная военно-политическая напряженность и периодические вспышки насилия (например, протянувшаяся от Юго-Восточной Европы до Ближнего и Среднего Востока «дуга кризисов», включающая территорию бывшей СФРЮ и юга бывшего СССР вплоть до Восточного Туркестана, и примыкающие к ней районы конфликтов в Кашмире, Таадкикистане/Афганистане, Чечне и т. д.) [4]. Типичными для последнего десятилетия XX века и наиболее острыми конфликтами внутреннего интернационализированного типа стали войны на территории бывшей Югославии — в Хорватии, Боснии и Герцеговине, Косово.

Серия неудач в 1993–1994 годах в области урегулирования локально-региональных конфликтов не только в странах «третьего мира» (крах многонациональной операции в Сомали, кровопролитные межплеменные столкновения в Бурунди и Заире, рост внутренней нестабильности на Гаити, обострение ситуации в Афганистане и Анголе), но и в центре Европы (на территории бывшей Югославии), свидетельствовала о том, что «традиционное миротворчество», доминировавшее в таких международных организациях, как ООН, больше не срабатывает. В этих условиях основную нагрузку по реагированию на «новые вызовы» международной безопасности взяли на себя США, однако единоличное бремя ответственности за поддержание глобальной безопасности оказалось непосильным даже для США, что сделало задачу укрепления союзнических отношений — прежде всего, с европейскими партнерами по НАТО — основным американским внешнеполитическим приоритетом. Военно-политические структуры НАТО естественным образом подключились к поиску адекватного ответа на «новые вызовы» европейской безопасности в рамках разработки и проведения в жизнь новой антикризисной стратегии альянса.

Антикризисная стратегия НАТО стала одним из основных направлений внутренней трансформации альянса и разрабатывалась в тесной взаимосвязи со стратегией его расширения [5]. Несмотря на то, что с окончанием «холодной войны» региональные конфликты приблизились к границам НАТО, ни один из них не представлял собой серьезную угрозу национальной безопасности какого-либо государства — члена этой организации. Необходимо было решить формальную проблему участия объединенных вооруженных сил НАТО в военных операциях, которые, во-первых, не были бы напрямую связаны с обеспечением обороны государств — членов альянса, а во-вторых, проходили бы за пределами его зоны ответственности. Таким образом, пересмотру подлежали как стратегические функции альянса, так и его географическая ориентация. При этом НАТО все более активно принимала участие в операциях по поддержанию мира и силовому умиротворению. Именно непосредственный опыт практического участия в регулировании кризисов и конфликтов в Европе на протяжении 1990-х годов, а также новые оперативно-тактические концепции альянса в этой области, послужили основой для формирования современной антикризисной стратегии НАТО.

Так, еще в июне 1992 года на сессии Североатлантического совета в Осло, наряду с поддержкой укрепления миротворческого потенциала ООН, было заявлено о готовности предоставить ресурсы и экспертные возможности блока для проведения миротворческих операций под эгидой ОБСЕ. Решением саммита ОБСЕ в Хельсинки (июль 1992 г.) допускалась возможность привлечения к таким операциям вооруженных сил альянса. Впервые получив юридические основания для выхода за пределы зоны своей ответственности, НАТО немедленно приступила к практическому участию в миротворческой операции ООН в Югославии (военно-морские силы альянса были направлены в Адриатическое море для наблюдения за выполнением эмбарго, установленного резолюцией 713 СБ ООН). На состоявшейся в декабре 1992 года сессии Североатлантического совета региональные конфликты уже были признаны главной угрозой европейской безопасности, а их урегулирование — одной из важнейших задач альянса.

По мере того как все более очевидной становилась неспособность «голубых касок» ООН, дислоцированных в Боснии и Хорватии, выполнять возложенные на них Советом Безопасности ООН задачи, силы и ресурсы НАТО стали все более широко привлекаться к поддержке сил ООН по охране (СООНО) на территории Боснии и Герцеговины. С середины 1993 года силы НАТО уже не только блокировали Союзную Республику Югославию (СРЮ) с моря (с июня 1993 г. — совместно с ЗЕС), но и осуществляли контроль за соблюдением зоны, закрытой для полетов авиации конфликтующих сторон, обеспечивали оперативный штаб СООНО персоналом и оборудованием, занимались кризисным планированием, защитой «голубых касок» ООН, наблюдением за передвижениями сторон и сдачей тяжелых вооружений, а также созданием зон безопасности.

В апреле 1994 года, в рамках первой в истории альянса наступательной операции, силы НАТО нанесли ракетно-бомбовые удары по позициям боснийских сербов. К лету 1995 года в Боснии сложилась ситуация, позволяющая говорить о полном доминировании НАТО в зоне конфликта. В июне в Боснии были размещены силы быстрого реагирования (СБР) НАТО с целью защиты «голубых касок» ООН — впервые без предварительного одобрения Совета Безопасности.

На фоне практического участия НАТО в регулировании конфликтов на территории бывшей Югославии в начале 1990-х годов при ведущем участии США предпринимались попытки сформулировать специфическую миротворческую доктрину альянса. Уже в первом документе, принятом в этой связи Военным комитетом НАТО в августе 1993 года, нашел отражение американский тезис об отсутствии принципиального различия между «поддержанием мира» и «силовым умиротворением». От сил по поддержанию мира требовалась способность оперативно переключаться с одного вида миротворческой деятельности на другой, которая ставилась в зависимость от готовности прибегнуть к эскалации боевых действий для достижения военных целей. Однако у альянса так и не появилось официальной миротворческой доктрины.

Проблема реагирования на новые вызовы международной безопасности, связанные с локально-региональными кризисами и конфликтами 1990-х годов, выходит далеко за рамки чисто «миротворческой деятельности». После окончания «холодной войны» перед национальными вооруженными силами США, их основных европейских союзников по НАТО, а также других крупных военных держав с особой остротой встала проблема переориентации громоздких военных структур, нацеленных на осуществление/отражение широкомасштабной агрессии в условиях ядерного сдерживания, на выполнение более узких и специфических «антикризисных» задач, требовавших несравненно большей гибкости, мобильности и более активного использования мер невоенного (например, полицейского или административного) характера. Для НАТО это противоречие вылилось в проблему сочетания функций обеспечения «коллективной обороны» (статья 5 Вашингтонского договора) с подготовкой к «антикризисным операциям» вне зоны ответственности альянса (см. п. 4).

Теоретически существует два пути решения этой фундаментальной проблемы [4].

Первый вариант, нацеленный на ее решение на оперативно-тактическом уровне, отражает нынешнее положение дел и состоит в предоставлении силам, участвующим в миротворческих операциях, основ специальной подготовки при сохранении задач стратегического развертывания и обеспечения в качестве их приоритетной функции.