След «Семи Звезд» - Лещенко Владимир - Страница 50

Точно утверждать, что девица Р…на и означенная интересантка суть одно лицо, никто не взялся, однако ж проверить не мешало. Оттого и приняли на совете у владыки решение, что Ивану на этом кураже надобно быть непременно, а братья-монахи постерегут его подле поручикова дома и по первому же знаку придут на выручку.

Интересно, зачем он понадобился загадочному семейству? Понятное дело, приветить в дому заезжего столичного гостя всякому соблазнительно. Особенно же тому, кто и сам относительно недавно покинул пестрый и шумный мир Санкт-Петербурга. Счесться знакомыми, выяснить «из первых уст», чем живут нынче двор и свет… Ах, да мало ли тем для разговоров найдется! Но грызло подозрение, что одними светскими разговорами он не отделается.

Признаться все же, в душе Ваня надеялся на то, что девица не совсем ему незнакома. Зачем бы ей тогда приглашать его на торжества по случаю своего тезоименитства? Какой-то внутренний голос нашептывал поэту сладостное имя, назвать которое новым друзьям он так и не решился.

Оправдаются ли предчувствия? Увидит ли он ту, которая столь запала ему в душу?

Приходилось лишь гадать да готовиться к нечаянному визиту…

– Как полагаешь, – испросил он совета у Прохора, – что прилично будет надеть? И что бы такое подарить виновнице торжества? Неудобно ведь тащиться с пустыми руками-то!

Ворон, будто весь свой долгий век только и руководил молодыми людьми, собирающимися нанести визит в приличный дом, придирчиво оглядел хозяина.

– Хор-рош и так! – констатировал.

– Ты думаешь? – усомнился Барков.

С унынием порылся в своем нехитром гардеробе.

Мундир? Оно, конечно, вполне пристойно выглядит, да как-то… не больно празднично. Все-таки не протокольное мероприятие, а приватное. Эх, недурно бы…

В дверь осторожно поскреблись.

– Да? – обозвался на стук.

В номер вошел ливрейный лакей с большим свертком в руках. Иван изумленно уставился на нежданного посетителя. Какая нелегкая его принесла?

– Велено передать! – торжественно, с церемонным поклоном протянул слуга пакет поэту.

Тот было отшатнулся, но сверток каким-то чудом оказался у него в руках. Словно сам собой туда прыгнул.

– Кем велено? – насупился господин копиист недоверчиво, вертя так и сяк принесенное. – Что здесь?

Однако лакея уже и след простыл. И куда подевался?

Ваня понесся, сломя голову, за ним вдогонку, но тщетно. Ну, не сквозь землю же лакей провалился, в самом-то деле? Попробовал расспросить хозяина, но господин Селуянов только глупо хлопал глазами.

– Призаснул, батюшка! Как есть, призаснул. Сморила нелегкая!

Поняв, что ничегошеньки тут не добьется, Барков воротился к себе в комнату. Авось содержимое пакета чуток прояснит дело.

Развернув кокетливую золоченую бумагу, расписанную замысловатыми вензелями и геральдическими фигурами, молодой человек оторопел. Там лежал… полный комплект мужской одежды для парадного выхода. Камзол, жилетка, панталоны, чулки и даже новая треуголка. Все недорогое, но добротное и, сразу видно, скроено отменными мастерами (впрочем, ни одной метки, обнаружившей бы имя портного, найти не удалось).

Ко всему перечисленному прилагалась черного бархата маска в пол-лица. Значит, прием будет наподобие маскарада, рассудил Иван. Что ж, очень даже удобно для тех гостей (да и хозяев), кто не хочет быть узнанным. Эка досада, право. А он наивно полагал взять на заметку наиболее видных из прибывающих в дом поручика Р…на.

Хорошенько порывшись в вещах, поэт таки обнаружил малый признак дарителя. То был вдвое сложенный лист плотной серой бумаги (без водяных знаков и клейма производителя), на котором причудливым витиеватым почерком кто-то написал всего три слова: «Крестнику от крестного».

Непонятно. При чем здесь его, Иванов, крестный? Он уже лет семь или восемь как покоится на кладбище в Сестрорецке. А ежели бы и остался чудом жив, то вряд ли у него хватило денег на столь щедрый подарок. Сам едва сводил концы с концами.

Словеса сии вывела рука явно старческая, дрожащая. Вон, чернила разбрызгались так, что потом подчищать пришлось. И пахло от записки не так как от принесенного арапом приглашения – чем-то острым, неприятным. Однако признать, чем именно, господин копиист не смог: не силен был поэт в химии, не в пример профессору Ломоносову.

Облачась в обновки, Барков повертелся перед зеркалом. Как на него шито. Кто же это так хорошо знает стать приезжего, что даже мерку снимать не понадобилось?

– Хор-рош! – одобрил Прохор. – Хор-рош! И пр-ригожий! Но будь настор-роже!

– Без тебя знаю! – огрызнулся молодой человек, одергивая камзол.

Что-то ему мешало. Похлопал себя по груди, по бедрам. Рука наткнулась на нечто маленькое и твердое. Хм? И это еще не конец сюрпризам? Точно!

Извлек из кармана на свет божий плоскую коробочку. Раскрыл.

Мать честная! Красотища неописуемая! Жемчужная брошь в виде змейки, хватающей себя за хвост. Вместо глаза вделан махонький черный перл. Сколь же такое чудо в рублях потянет? Чай не меньше, чем вся его новая экипировка.

Но каков «крестный», а? Обо всем позаботился. Даже о подарке для именинницы.

Оно, вестимо, стыдно здоровому и сильному детине перебиваться подаяниями, полученными неизвестно от кого. Он ведь не куртизан какой. И не нищеброд. Сам еще заработать способен. Знать бы, от кого все сие пришло, может, и отослал бы подношения обратно. Зане поруха для чести.

– Дают – бер-ри, бьют – беги! – наставил на путь истинный ворон.

Что ж он, вслух говорил, что ли, подивился Иван. Или Прохор, как всегда, подслушал крик души своего непутевого хозяина?

Однако ж пора. Пора…

Дом поручика не производил впечатления большого и роскошного. Двухэтажный деревянный особняк с неизменными колоннами и столь же обязательной резьбой. Никаких видимых признаков перестройки.

Значит, новый хозяин, вселившись сюда, отнюдь не был одержим духом преобразований, что странно для бывшего жителя столицы. Как правило, тем, кто хоть немного пожил в больших городах, не очень уютно обретается в провинции. Вот и пытаются они пусть в малости, да подражать своей той, былой жизни. Впрочем, поверхностное впечатление часто обманчиво. Надобно и внутреннее убранство обозреть.

Что еще было непривычным, так это отсутствие гостевых экипажей у парадного крыльца. Ужель он один приглашен на прием? Или опоздал? Так нет же. Только-только прозвонили к вечерне.

На пороге Ивана встретил дюжий арап с булавой, одетый в ливрею и парик. Наверное, тот самый, что и приносил пригласительный билет к нему в гостиницу. Несколько дисгармонировала со всем его заправским видом машкерадная седая борода, прилепленная «косо криво, лишь бы живо». Но, присмотревшись, поэт разглядел, что никакая это не борода, а повязка, прикрывавшая всю правую щеку басурмана. Видно, зубы прихватило у бедолаги. Оно и не дивно по такой-то промозглой и холодной погоде.

Лакей как-то недобро посмотрел на гостя. Хрюкнул себе под нос неразборчивое, а затем распахнул дверь.

Оттуда пахнуло теплом. Заслышалась и музыка.

Молодой человек прошел в сени, где попал в руки еще одного арапа. Сей был поприветливее первого. Заулыбался, оскалив белоснежные, идеальной формы и сохранности зубы.

– Милости просим, Вашество! – на довольно чистом русском языке молвил слуга, низко кланяясь. – Как доложить прикажете?