След «Семи Звезд» - Лещенко Владимир - Страница 25

У Ивана сразу испортилось настроение. Он уже догадался, что воспоследовало дальше.

– И как только узрели, ума не приложу? – пожимал плечами Василий Иванович. – Словно специально за рекой следили. Или не один я сподобился, и еще такие же гады в нашей реке о ту же пору объявлялись?

Налил себе рюмку и промочил горло.

– Одним словом, отобрали они у меня мою добычу.

– И вы так просто отдали? – усомнился поэт, глядя на мощную кандыбинскую стать и припоминая облик юных святых братьев Козьмы и Дамиана: хлипковаты будут по сравнению с Василь Иванычем.

– Нешто я с монахами драться на кулаках стану? – обиделся пекарь. – Мы ж не нехристи какие. Да и грамотка у них от владыки имелась…

Вот оно что!

– Что за грамота?

– Да такая, хитрая. Прямо ничего не прописано, а сказано, штоб не чинили оным честным братьям Козьме да Дамиану никаких препон в благом богоугодном деле искоренения мерзостей антихристовых, – чуть ли не по памяти процитировал Кандыбин.

Знать, глубоко в сердце запало требование преосвященного Варсонофия, и не один раз перечитал он ту грамоту, пока расстался с необычным своим уловом. Но это ж, право, святая дружина какая-то! Чисто тебе гишпанская инквизиция! Ну и делишки же творятся в глухой провинции российской.

– Вот это все лишь мне и осталось, – указал на стол пряничных дел мастер. – Откушайте, сударь.

– Да я уж и так у вас изрядно загостился, – прижал руку к сердцу Ваня. – Пора и честь знать.

– Жаль, ой жаль, что Великий пост, – снова повторил Кандыбин, выпроваживая нечаянного гостя с честью до самых ворот. – А то б мы с вами…

Он заговорщицки подмигнул.

– Но, даст Бог, вы у нас еще погостите. Так что при случае милости прошу в гости.

– Непременно, – пообещал поэт.

Как оказалось, гостеприимный Василий Иванович велел заложить для него свои собственные сани, чтоб доставить понравившегося ему обходительного и разумного молодого человека прямо в «Лондон». На пол кибитки были уложены два куля с гостинцами. Тот, что побольше, – для свояка, меньший – Ивану.

– Там прянички, – шевелились густые брови. – Не побрезгуйте подарком.

– Благодарю покорно, милостивый государь!

Когда уже поворачивали на мост, господин копиист заприметил две черные мальчишечьи фигуры, поспешно скрывшиеся в ближайшей подворотне. «Ну-ну!» – подумалось ему. Не дремлет владыкина стража. И как только везде поспевает?

Глава одиннадцатая. Убийство свидетеля

Москва, май 201… г.

– На сколько, как думаешь, мы опоздали? – осведомился Вадим.

Борисыч вздохнул, комкая в руках старомодную кепку:

– Часов на пять… Хотя какая теперь разница!

Они находились в большой светлой комнате, являвшей собой нечто среднее между кабинетом, маленьким выставочным залом и роскошной гостиной. Строгая мебель темного дуба, идеально отлакированный наборный паркет, картины на стенах, шкафы и витрины вдоль стен. В одних посуда и прочие безделушки, в других – книги.

Вадим подошел к одному из шкафов, пробежал взглядом по названиям на корешках.

«Ars Diaboli», «Destructor omnium rerum», «Dissertazioni sopra le apparizioni di'spiriti e diavoli», «De origine, moribus et rebus gestis Satanae»… Ни французского с итальянским, ни тем более латыни он не знал, но слова «Дьявол» и «Сатана» в переводе не нуждались. Все это были старинные трактаты по магии и демонологии.

Почти такие же книги майор видел две недели назад в доме убитого мага. Но если книгохранилище Монго производило впечатление какой-нибудь библиотеки замка Синей Бороды, то тут древние тома благолепно упрятаны в чопорный старинный книжный шкаф, отчего они словно лишились мрачной своей силы.

И кабинет Отто Янисовича Гроссмана отличался простором и светом.

Да и в самом хозяине ничего такого не было. Лет пятьдесят: лысоватый, худой, вид респектабельный, можно сказать даже – подозрительно респектабельный. Антиквар, барон и темная личность… Облаченный в дорогой костюм и домашние туфли, а не какие-нибудь вульгарные тапки. Все – с печатью той неброской роскоши, по которой узнаются по-настоящему богатые люди.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он как будто отдыхал в кресле, полуприкрыв глаза. И рукоять клинка, торчавшая из груди, не сразу бросалась в глаза на черном фоне дорогого костюма. Закоченевшая рука лежала на эфесе слоновой кости.

Вадим отвернулся от покойника, и еще раз пробежал взглядом по фарфору, по картинам, подернутым патиной времени и старинным клинкам в застекленных витринах.

– Вадим Петрович, взгляните, – позвал его из другой комнаты Зайцев.

Оба майора, не сговариваясь, двинулись на голос.

Лейтенант стоял перед раскрытым чемоданом фасона «мечта оккупанта», изучая его содержимое. Савельев заглянул через плечо и еле удержал отвисшую челюсть. Позади вполголоса матюгнулся Куницын. И было отчего.

Прежде всего, в глаза бросалось серебряное шитье черного мундира, поверх которого брошена черная хромовая портупея с кортиком. Эфес оружия украшал серебряный череп. Потом – россыпь крестов на мундире. Фуражка с высокой тульей, неприятным образом напомнившая Вадиму принятые нынче в российской армии головные уборы, только разве, увенчанная, вместо двуглавого орла, орлом одноглавым, восседающим на свастике. Шинель, аккуратно свернутая. Кожаное пальто. Сапоги, запакованные в целлофан. Какие-то свертки, бумаги…

«Киностудию, что ли, кто-то «подломил»?» – промелькнула идиотская мысль. Сомнений не было, – у антиквара обнаружился настоящий прикид самого настоящего эсэсовца. Ну да – тоже антиквариат в своем роде…

Зайцев осторожно вытащил из чемодана кобуру, расстегнул…

– О, статья 222б, – удовлетворенно произнес лейтенант, держа за дуло «вальтер».

– Осторожней, нам с него еще пальчики снимать.

Хасикян неуверенно попробовал пальцами материю в чемодане.

– Хорошее сукно – произнес он задумчиво. – Сколько лет, а как новенькое! Мне прадед говорил – он портной – самая лучшая материя на их мундиры шла. Даже вспоминал, как жалко было, что использовать нельзя. Разве вот на портянки. И кому это могло понадобиться?

– Да, – Борисыч не удержался и сплюнул на паркет. – Известно кому! Еще нам фашистов тут не хватало. И черт же тебя, Леша, дернул вызвать нас – пусть бы другие этим занимались – хоть Гордин.

И добавил:

– Надо бы это… посольство оповестить.

– Ну и что вы обо всем этом думаете? – спросил Савельев, когда подчиненные собрались вновь в кабинете, в обществе трупа.

Борисыч вздохнул, одернул потертый кожаный пиджак:

– Похоже, сам себя порешил… Все на то указывает…

Но по лицу его было видно, что сам он в это не вполне верит.

– Ладно, будем считать это основной версией.

Пока Зайцев писал протокол осмотра места происшествия, Вадим еще раз осмотрел московское жилище покойного хозяина фирмы «Рижский антиквариат». Еще вчера свидетеля, а ныне – потерпевшего.

Цены на недвижимость были вне его интереса, но он примерно знал, сколько может стоить двухэтажный особняк в Москве. Даже самый маленький – такой, как этот. Даже не в самом престижном районе… А там, где пахнет большими деньгами – да, трудно поверить в самоубийство…

Он прошел длинным коридором. В одном конце того виднелась дверь на лестницу, ведущую наверх, в жилые помещения. Справа размещались кухня размером с его квартиру и ванная – вполне нормального размера и даже без джакузи.

На кухне все сияло девственной чистотой – тут не пили и не ели со вчерашнего дня. В ванной – только одна зубная щетка и бритвенный прибор. Дорогая мужская косметика. Купальный халат от Версаче… Да, можно было бы и позавидовать, если не иметь в виду, что хладный труп хозяина всего этого добра сейчас сидел в кресле и ждал отправки в прозекторскую…

Неслышно подошел Зайцев.

– Там я позвонил. Человек из латвийского посольства прибыть не может – только завтра. И еще я вызвал заместителя убитого… – лейтенант осекся. – Он тоже едет.