Последнее лето ярла Ульфа (СИ) - Мазин Александр Владимирович - Страница 1

Последнее лето ярла Ульфа

Пролог и первая глава

Александр Мазин

Викинг.

Последнее лето ярла Ульфа

Пролог первый

— Месть, — Кетилауг подвигал челюстью, будто пережевывая что-то твердое. — Месть. Ты пугаешь меня, друг мой Йоран.

— Не понимаю, о чем ты.

Широкая тяжелая ладонь легла на стол. Толстые пальцы забарабанили по черному дереву.

Но он знал.

Ярл и сын ярла Йоран.

Йоран, сын которого уже никогда не станет ярлом.

И он, Йоран, знает, кто в этом виноват.

— Рагнар мертв, — сказал Йоран. — Ивар, Бьёрн, Сигурд, Хвитсерк — на земле англов. Убба… — Йоран скрежетнул зубами. — Убба уплывает туда завтра. Кто сможет нам помешать? Женщины?

— Аслауг Сигурддоттир — не просто женщина. И те женщины, к которым мы пойдем, они убивали воинов.

Йоран усмехнулся.

— Мы убили больше, — сказал он. — Мы с тобой, Кетилауг, ярлы Рагнара Лотброка. Ногтей тех, кого мы убили, хватит на кусок обшивки Нагльфара[1] в локоть длиной.

— Рагнарсоны… — проворчал Кетилауг. — Они вернутся.

— А мы уйдем. У тебя есть кому присмотреть за твоим одалем[2]. Это у меня… — Йоран сжал челюсти. Даже под бородой было видно, как у него вздулись желваки на скулах.

— Уверен, что твой сын сейчас пирует в Чертогах, — сказал Кетилауг. — Он пал в бою.

— Что ж, скоро мой Визбур увидит, как я отрублю руки бабам его убийцы, — пообещал Йоран. — Ты со мной, ярл?

— С тобой, — подтвердил Кетилауг.

Пусть он больше не имел права зваться ярлом, но он им был. И отлично помнил, по чьей вине из ярла превратился в простого сёлундского бонда. Пришло время взыскать долг.

Пролог второй

Два крутогрудых драккара скользили рядом по сизой ряби Северного моря. Открытого моря. Ни облачка земли на сотни миль вокруг. Серое море внизу, серое небо наверху. И свежий попутный ветер, гнавший корабли на восток. Солнца не видно, но я угадывал его даже без помощи солнечного камня. Как сказал когда-то Ольбарт Синеус: хорошему кормчему солнечный камень не нужен. И он был прав. Я интуитивно чувствовал и солнце, и время, и направление. И еще я знал, что непременно увижу солнце, когда оно опустится к горизонту, и знал, где я его тогда увижу. Море было моим домом. Мне не нужно было смотреть на небо через кристалл, выискивая изменение освещенности, а потом привязывая это к навигационной доске и высчитывая на пальцах направление, как это делали многие кормчие. Сбить меня с пути мог разве что шторм.

Но шторма не случится. Во всяком случае, в ближайшее время. Сконцы, когда-то сломавшие мне пальцы, не знали, что встроили в меня живой барометр. Давно сросшиеся косточки исправно предупреждали меня о перемене погоды противной ноющей болью. Но боль — ничтожная цена за возможность заранее узнать о приближающемся ненастье. Особенно если ты — в открытом море.

Хотя как раз в открытом море шторм пережить легче. Наши кораблики умеют с ним справляться. Куда лучше, чем с зубастыми прибрежными скалами.

— Хороший ветер!

Медвежонок.

Вчера он перебрался ко мне на «Клык Фреки», оставив «Змея» на попечение Оспака.

— Что не весел, брат?

И впрямь: почему я невесел?

А Бог знает… Настроение какое-то нехорошее. Предчувствие…

— Дай-ка мне руль и пойди хлебни пива! Удача с нами, брат! С таким ветром дня через два уже землю увидим! А там и свежатины поедим и повеселимся!

Глава первая, которая начинается кровью, а заканчивается ею же

— Я скучаю по нему, — дочь Сваре Медведя вложила в гнездо на стойке узкий легкий клинок и, стянув платок с головы, вытерла лицо.

Ее сестра по браку Заря, или, как ее звали здесь, Зарра Трувордоттир, поставила свое оружие рядышком, повесила на крюк маленький щит в сине-красной радиальной расцветке и протянула Гудрун кувшин с брусничной водой. Учебный бой ее не утомил. Она могла бы играть с железом втрое дольше и в учебных поединках всякий раз побеждала старшую жену. Однако если бы бой был настоящим, результат был бы не очевиден. Подобно своему брату, Гудрун умела одалживать силу богов. Так бывало. Таким был отец Зари Трувор Жнец. Таким был учитель Зари Бури. И их с Гудрун муж Ульф Хвити тоже был таким. Этот дар был не похож на священную ярость воинов-оборотней, таких, как брат Гудрун Свартхёвди Сваресон. У берсерков сила возрастала многократно, и двигались они с такой скоростью, что глазу не уследить. Вдобавок их не брало острое железо, а если и ранило, то неглубоко, и кровь не текла из их ран. Они были подобны богам, но только до тех пор, пока сила Одина их не оставляла. И тогда воинам Одина приходилось платить за заемную силу немалую цену. После битвы отнять жизнь берсерка было так же просто, как раздавить ногой червя. Иных даже и давить не требовалось, сами умирали. Потому что не они владели собственной яростью, а она — ими.

Дочь и сестра берсерков Гудрун обладала силой иного рода. Эта сила куда больше походила на ту, которой владели муж Зари и ее отец. Может быть, потому что не Один был их богом-покровителем. Впрочем и без божественной силы Ульф и Трувор были мужчинами-воинами, превосходящими многих. Такие любы богам воинов. А всем известно: боги дарят мужам, кому благоволят.

С Гудрун — иначе. Гудрун — женщина. И довольно слабая женщина, если сравнить с той же Зарей. За что ей этот дар? Может, боги отметили Гудрун потому, что в ее слабом теле обитал дух великой воительницы?

А может, потому, что старшая была так красива, что боги решили ее защитить?

Заря смотрела, как две холопки-тир, раздев госпожу, водят по ее молочно-белой коже смоченными в ароматной воде полотенцами, и думала о том, что готова смотреть на Гудрун бесконечно. На сильные в икрах и округлые в бедрах длинные ноги, на гладкий живот, который ничуть не испортили роды, на тяжелые от молока (Гудрун все еще подкармливала сына) груди со сморщившимися от холода сосками… Тело у дочери Сваре Медведя было великолепное. Но божественным его делала сама Гудрун. То, как она двигалась, как поворачивала голову. Напряжение мышц длинной сильной шеи, линия подбородка и щеки, подчеркнутая водопадом светлых волос, которые, казалось, светились в полутьме длинного дома…

Не будь Гудрун старшей женой ее мужа, Заря заплакала бы от зависти к такой красоте. Но им посчастливилось стать сестрами, и теперь пусть другие умирают от зависти. Или от железа. Потому что любой мужчина, увидевший Гудрун, даже не такую, как сейчас, обнаженную, а в обычном одеянии, тут же захочет ею обладать. Не возлечь с нею, а именно обладать. Ежедневно и ежечасно. Как, должно быть, велика храбрость и воинственность их мужа, если он покидает Гудрун так часто и так надолго. И как повезло ей, Заре, что их Волк любит вики не меньше, чем мать своего первенца. Не будь этого, Заря не узнала бы его любви и не стала бы женой великого воина и сестрой Гудрун.

— Дай-ка! — Заря отобрала у рабыни ромейский, с золотой инкрустацией черепаховый гребень и окунула его в благовонное синдское масло. Расчесывать Гудрун было легко. Казалось, сияющие пряди сами расходятся меж тонких зубьев.

Когда Заря закончила ее расчесывать, Гудрун повернулась к ней, провела пальцами по щеке Зари, улыбнулась и подумала: «Какая она красивая, моя сестра из Гардарики. И какая сильная».

Но сказать вслух не успела. Полог откинулся, и в клеть вошел Хаучик.

Любого другого раба за подобную вольность отходили бы кнутом. Но Хаучику было можно многое. И входить без зова, и глядеть на голую хозяйку…

Впрочем, глядел он правильно. Без вожделения. Хоть и не был евнухом. Просто Хаучик очень хорошо чувствовал границы дозволенного. И преданность Хаучика Ульфу и его семье была безграничной.