Каждый его поцелуй - Гурк Лаура Ли - Страница 23

Увидев его притворное сомнение, она улыбнулась ещё шире.

– Я понимаю, это сомнительный комплимент, но так и есть. Я хочу испытывать к вам неприязнь, но не могу.

– Почему вы хотите испытывать ко мне неприязнь?

– Потому что должна.

– Вы всегда делаете, что должны?

– Да, – соврала она.

– Если это правда, Грейс, то вы упускаете многое из того, что может предложить жизнь.

– Возможно, – ответила она, не упомянув, что уже видела многое из того, что могла предложить жизнь, и большая часть того не стоила. Грейс намеренно вернула разговор в русло светской беседы. – Сегодня утром я прочитала в "Таймс", что в настоящее время население Великобритании оценивается почти в четырнадцать миллионов человек.

Дилан со вздохом возвёл глаза к потолку.

– Грейс, пожалуйста, не заводите таких скучных тем. Давайте обсудим что-нибудь интересное. Политику, например.

Она улыбнулась, решив подыграть.

– Если вы настаиваете на столь увлекательной теме, я её поддержу. Ожидается, что билль о реформе парламентского представительства наконец будет принят Палатой лордов этой весной.

По ходу трапезы беседа превратилась в игру, в которой каждый пытался превзойти другого, предлагая для обсуждения как можно более скучные новости. К тому времени, когда подали десерт, они сошлись во мнении, что новость Дилана о том, как лорд Эш упал в обморок узнав, что его троюродная сестра, некогда отлучённая от общества, выходит замуж за торговца, выиграла. И Грейс, и Дилан признали это известие поразительным, когда лакей подал им шоколадное суфле и лимонный торт.

Она пытливо оглядела поднос, пытаясь определиться с выбором.

– Вы уверены, что не предпочли бы простой пудинг? – спросил Дилан, с удовольствием наблюдая, как она замешкалась, не в силах принять решение.

– Да, – ответила Грейс, легонько пнув его под столом. – Пожалуй, попробую и то, и другое.

– И то, и другое? – Дилан посмотрел на неё, прикинувшись удивлённым. – Но, Грейс, пудинг полезнее для пищеварения. Гораздо разумнее выбрать его.

– Я поступаю разумно, – сказала Грейс, когда лакей поставил перед ней две тарелки с десертами. – Поскольку я не могу выбрать, разумно попробовать и то, и другое.

– Мои порочные привычки быстро вам передаются, – предупредил он, когда лакей подал и ему две тарелки. Дилан быстро проглотил оба десерта с беспечным наслаждением человека, привыкшего к подобной роскоши. Грейс не стала спешить.

Она чередовала один десерт с другим, откусывая кусочек сладкого шоколадного суфле и заедая его терпким лимонным тортом. Она не могла вспомнить, когда в последний раз пробовала что-нибудь настолько вкусное. За последние месяцы из сладкого Грейс могла себе позволить только сахар к чаю, но даже от этой крошечной роскоши пришлось отказаться довольно давно. Дилан откинулся на спинку стула, зачарованно наблюдая за тем, как она ест. Наконец Грейс отложила вилку и удовлетворённо вздохнула.

– Вы не доели, – заметил он, указывая на остатки лимонного торта на тарелке.

Грейс посмотрела на него и потянулась было за вилкой, но передумала.

– Не могу, – простонала она. – Я объелась. Если проглочу последний кусочек, меня стошнит. Прошло уже много времени с тех пор, как я так сытно обедала.

Осгуд и лакей убрали десертные тарелки и расставили корзины с фруктами и сыром. Дворецкий предложил Грейс на выбор несколько десертных вин, и она остановилась на хересе. Затем он налил Дилану бренди, и слуги покинули столовую.

Дилан поднял бокал, глядя поверх него на Грейс.

– Теперь, когда ужин окончен, думаю, нам следует оставить в стороне банальные темы и поговорить о чём-нибудь важном.

Грейс подозрительно на него посмотрела.

– Почему у меня такое чувство, что вы имеете в виду какую-то конкретную тему?

– Потому что так и есть. Я хочу поговорить о вас. Хочу узнать, как девушка из корнуоллской знати, которая видела, как я дирижирую в Зальцбурге, стала уборщицей. Как женщина, которая, очевидно, имеет хорошую родословную, опустилась до торговли апельсинами на улице. Грейс, что с вами произошло?

Если бы она только знала ответ на этот вопрос. Грейс беспомощно посмотрела на Дилана.

– Со мной произошло много всего, что я предпочитаю ни с кем не обсуждать. Моё прошлое – болезненная для меня тема. Пожалуйста, не спрашивайте.

– Хорошо, – тихо проговорил он. – Тогда давайте немного развлечёмся. Чем бы вы хотели заняться?

– Почему бы вам не сыграть для меня на рояле, – с облегчением предложила она.

– Лучше вы сыграйте для меня на скрипке.

– Для вас? – Грейс покачала головой. – Ну уж нет.

– Вы говорите так, будто никогда не играли для меня раньше.

– Всего лишь однажды, я не смогла придумать тогда ничего другого.

– Имеете в виду, чтобы меня остановить? – Он надолго замолчал, уставившись в свой бокал. Потом сказал: – Знаете, вы были правы. – В его голосе прозвучали странные, мягкие нотки. Даже сидя всего в двух футах от него, Грейс пришлось наклониться вперёд, чтобы его расслышать. – Я больше никогда не пытался. Я думал об этом. Я размышлял о том, где, как и когда. Однажды даже зарядил пистолет. – Дилан не смотрел на неё, опустив густые ресницы, он не отрывал взгляда от бокала. – Мне так и не удалось приставить дуло к виску. Я всё время слышал ваш голос, который говорил мне, что это неправильно.

Грейс не знала, что сказать, поэтому промолчала.

Дилан покрутил в руке бокал и сделал глоток, затем откинулся назад и посмотрел на неё.

– Когда вы упражняетесь в игре на скрипке, чью музыку выбираете?

Грейс мило улыбнулась.

– Моцарта.

– Моцарта! – Дилан выпрямился, поставил бокал и посмотрел на Грейс, будто его ужаснул её ответ. – Этого пустышки, который за всю свою жизнь не сочинил ни одного по-настоящему значимого произведения?

– Извините. – Она изобразила раскаяние на лице. – Бетховена я тоже люблю, но его труднее играть.

– Да что же это такое! Куда делась преданность? Вы же моя муза, помните?

– Дело в том, что мне не нравится играть вашу музыку.

– Что?

– Просто ваши произведения чрезвычайно сложны! Они настолько замысловаты, что утомляют музыканта. Даже сложнее Бетховена. Знаете, как трудно сыграть ваш "Концерт для скрипки номер десять"? У меня никогда не получалось исполнить его правильно.

– Вы говорите как студентка, Грейс. Солист всегда должен играть концерт от чистого сердца, так, как он чувствует, это и будет единственно верный способ.

– Если исполнение произведения зависит исключительно от того, как его чувствует музыкант, – сказала она, улыбаясь, потому что теперь могла подразнить Мура. – Тогда почему с вами так тяжело работать?

– Мы никогда не работали вместе, – уверенно проговорил он, наклоняясь вперёд, чтобы взять виноградину из корзины с фруктами. – Я бы запомнил. Как бы там ни было, со мной не сложно. Кто сказал вам столь вопиющую ложь?

– Да все! Все знакомые мне музыканты, которые когда-то работали с вами, жалуются на то, как трудно вас удовлетворить.

– Быть солистом – совсем не то же самое, что играть в оркестре, и вы это прекрасно знаете. Кроме того, музыканты в оркестре всегда жалуются.

– Мы не жалуемся.

Он взял еще одну виноградину и надкусил её.

– Жалуетесь.

Грейс тоже взяла виноградину и возмущённо фыркнула. Но прежде чем она успела возразить, он снова заговорил.

– Где вы играли в оркестре, Грейс? Точно не в Англии.

– Нет, я играла в Вене и Зальцбурге. И в Париже. Как вы знаете, на Континенте гораздо проще относятся к женщине в оркестре. В Англии всё намного сложнее, здесь существует Гильдия музыкантов и тому подобное.

– И это глупо, если хотите знать моё мнение, – сказал он, откусывая ещё один кусочек виноградины. – Я бы взял вас в свой оркестр.

– Даже будь это правдой, вам бы не сошёл с рук такой поступок. Мужчины не дали бы вам покоя. Мне бы пришлось надеть мужской костюм, приклеить накладные усы и остричь волосы, чтобы одурачить других музыкантов.