Порочный союз (ЛП) - Рамсовер Джилл - Страница 30

Я прошел мимо нее в спальню и захлопнул за собой дверь.

25

Как можно было облажаться столько раз, черт возьми?

Я была настолько сосредоточена на своих проблемах и боли, что даже не подумала о том, что у Кейра могут быть свои проблемы. Бешеный поток эмоций, вырвавшихся на свободу за последнюю неделю, подорвал мою способность мыслить ясно. После долгих лет подавления они вырвались на свободу.

Я чувствовала себя такой неуправляемой. Такой потерянной, черт возьми.

И теперь я причинила боль единственному человеку, который пытался помочь. Человеку, который увидел мою расколотую правду под глянцевой внешностью и все равно хотел меня.

Стыд был слишком силен, чтобы его сдерживать. Я была пульсирующим клубком боли, опутанная цепями своих ошибок.

Я говорила такие ненавистные вещи. Я даже не узнавала себя.

Я хотела только одного — поступать правильно по отношению к тем, кто мне дорог, но я постоянно терпела неудачу.

Все, о чем я могла думать, выходя на улицу — это то, что это должна была быть я. Я должна была быть близняшкой, которая умерла в тот день.

Я заслужила смерть.

В конце концов, это была моя вина.

Только моя вина.

Во всем была моя вина.

26

Уход от Роуэн не помог ситуации, но мне нужно было остыть. Самое неприятное заключалось в том, что она не была истинным источником моего гнева. Я был расстроен на своего кузена за то, что он ввязался в дерьмо, в которое не должен был ввязываться. Я был раздражен на отца за то, что он думал, что мои действия вращаются вокруг проклятого губернатора. Я был в ярости от того, что Роуэн была в опасности. И, возможно, хуже всего, я злился на себя за то, что набросился на нее, когда она уже столько пережила. Я должен был просто радоваться, что она вообще со мной разговаривает, но ее намек на то, что она нужна мне только для того, чтобы получить доступ к ее отцу, задел меня за живое. Мне стало интересно, видит ли она меня вообще.

Я просидел в спальне полчаса, прежде чем справился с эмоциями настолько, что был готов снова поговорить с ней и все уладить. Но когда я вернулся в гостиную, Роуэн там не было.

Я позвал ее по имени, но ответа не последовало.

От волнения у меня на затылке зашевелились волоски, когда я заметил ее на задней веранде.

Черт возьми.

Моросящий дождь вымочил ее до нитки. Я поспешил на улицу, где она сидела на голенях, устремив невидящий взгляд в сторону океана. Все ее тело дрожало от холода.

— Роуэн, детка. Черт, иди сюда.

Я начал поднимать ее, но она вцепилась в мои руки, чтобы остановить меня.

— Н-н-нет, ты д-д-должен знать…

Ее зубы стучали так сильно, что она едва могла говорить.

— Ты можешь рассказать мне внутри. Мне нужно согреть тебя.

Она настойчиво покачала головой, но я проигнорировал ее, подняв на руки. От прикосновения ее холодной кожи к моей у меня свело живот.

Я набрал теплую ванну, стараясь не перегревать ее. Она была такой холодной, что все, что было теплее теплой воды, казалось огнем. Пока ванна наполнялась, я снял с нее промокшую футболку и трусики. Я оставил ее перевязанную руку. Ванна не должна была намочить ее еще больше, чем она уже была.

Роуэн стояла, дрожа, не выражая протеста. Казалось, она была в трансе, и это меня чертовски пугало.

Я никогда не паниковал по любому поводу. Даже когда я был молод, у меня случались вспышки разочарования и гнева, но страх и паника никогда не были проблемой. Это было не про меня. И все же эта женщина, похоже, изменила мою ДНК, заставив меня думать и чувствовать то, о чем я даже не подозревал.

Мои мысли роились в бешеном ритме, не давая возможности сосредоточиться.

Почему она так поступила с собой? Может ли ванна достаточно быстро поднять ее температуру? Откуда, черт возьми, мне знать, наступила ли уже гипотермия?

Нетерпение заскребло под кожей, требуя, чтобы я двигался быстрее.

Я разделся, затем расположился в ванне так, чтобы она сидела передо мной, а мое тело обнимало ее. Я позволил воде наполниться до краев, чтобы покрыть каждый возможный дюйм ее тела. Затем я обнял ее. Я впитывал ее дрожь, желая сделать то же самое со всей болью, которую она носила в себе.

Медленно, ее тело успокоилось и расслабилось в моем.

— Мне так жаль, — прошептала она в тишине. — Я не хотела пугать тебя или драматизировать. Все, с чем, как я думала, я разобралась и спрятала подальше, как будто всплыло на поверхность, как в тот день, когда это случилось, поэтому мне трудно все переварить.

— Не нужно извиняться, — сказал я, приблизив свои губы к ее уху.

— Нет, нужно. Я не имела в виду то, что сказала. Я была зла и обижена.

Я прислонился спиной к водоему, увлекая ее за собой и осторожно зачерпывая воду на ее плечи и грудь.

— Ты когда-нибудь ходила к психологу или говорила с кем-нибудь о ее смерти?

Я хотел задать более подробные вопросы о том, что произошло, но мне казалось, что это слишком рано.

— Нет. Я думаю, что мои родители были настолько потеряны в своем собственном горе, что не были в состоянии справиться с моим. Они едва могли смотреть на меня, не сморщившись и не прослезившись.

Господи, это могло бы погубить ребенка. Я внимательно слушал, пока она продолжала.

— Мама как бы исчезла на некоторое время. Занималась самолечением. Она много спала. Папа с головой ушел в работу. Но иногда я не возражала, потому что, когда я оставалась одна, я могла слышать ее. Поговорить с ней. Наверное, поэтому у меня никогда не было близких друзей. Мне нужна была только Айви.

— В этом есть смысл.

— Может быть, но это также звучит нелепо.

Несмотря на смысл, ее слова прозвучали без осуждения.

— В каждом человеке есть доля безумия.

— Верно, — сказала она смиренно. — Я должна поверить в то, что говорит мистер Крутой, Спокойный и Собранный.

— Хочешь верь, хочешь нет, но меня исключили из трех разных начальных школ.

Она повернулась так, чтобы посмотреть на меня.

— Ты серьезно?

— Чистая правда.

Я поднял правую руку.

— Почему? — Вздохнула она, широко раскрыв глаза.

Я прижал ее к себе, прежде чем продолжить.

— Я говорил тебе, что из-за того, что я расстроен, у меня развязывается язык. Раньше это было плохо. Я так расстраивался, что швырял стулья или бил других детей. Истерики, которые я закатывал, не помогали мне. Надо мной начали издеваться. Дети называли меня уродом и другими восхитительными именами. Тогда начались драки. К пятому классу я заработал себе неплохую репутацию. Настолько, что дети наконец оставили меня в покое, и у меня стало меньше вспышек. Я понял, что чем меньше я говорю, тем лучше, и что когда я говорю, я должен сохранять спокойствие, несмотря ни на что, чтобы не потерять контроль.

— А как насчет твоих братьев и сестер, кузенов? Они не доставляли тебе хлопот, не так ли?

— Нет.

Улыбка дразнила мои губы.

— Если уж на то пошло, я для них был чем-то вроде легенды.

Я открыл слив, чтобы выпустить немного воды, затем включил кран с более теплой водой, чтобы повысить температуру.

— Да? — Спросила она с оттенком веселья, который согрел меня больше, чем вода.

— Да. Мы с моим кузеном Ораном тогда были ближе. Вот что делает этот бизнес Веллингтона таким чертовски трудным. Оран был ответственен за те пистолеты, и теперь мне остается только гадать, действительно ли они были украдены, или он заключил сделку за нашей спиной.

— Ты искренне веришь, что он мог сделать что-то подобное?

Я глубоко вздохнул.

— Я уже боролся с подозрениями, что он сыграл определенную роль в смерти своего отца.

— О, Кейр. Это ужасно.

— Да.

Этот единственный слог был пропитан тяжестью моих переживаний.

— Что ты собираешься делать?

— Когда мы вернемся, я поговорю со своим отцом. Это скорее его дело, чем чье-либо еще, решать, как поступить. Я просто не хотел ничего говорить, пока не буду уверен, но теперь, когда оружие всплыло, я нутром чую, что что-то не так.