Предчувствие смуты - Яроцкий Борис Михайлович - Страница 5

Вернулся Степан в Сиротино, когда на Слобожанщине ликвидировали последнюю в районе шахту и он, машинист угольного комбайна, остался без работы. Поселился в старом, но еще довольно крепком родительском доме. Дубовые стены, обмазанные глиной и обложенные силикатным кирпичом, могут стоять еще одно столетие. У шахтера было многое: пенсия и крыша над головой. И годы еще не убежали.

Но не было главного — работы. Вскоре освободилось место бойца пожарного взвода. Как специалиста, знающего технику, его назначили командиром пожарного расчета.

Андрей и Степан знали друг друга с детства. Любил Степан подтрунивать над товарищами. За это его не любили. Он говорил, как думал. А кому приятно слушать откровенные мысли в свой адрес?

Вот и сейчас обозвал он своего товарища придурком. Нет бы посочувствовать, предложить помощь. Хотя… нищий нищему плохой помощник. Люди легко шагнули в прошлое (их все-таки толкнули), и многие, не смущаясь, зарабатывают на нищете ближнего. Так что и Степан Бескровный не забыл взять с Перевышки тридцать гривен. За услугу.

Но услуги-то не было! Пшеница сгорела. Илюшка не признался, что он учинил подлянку.

А спрашивать было опасно. Илюшка, как и его братья, по физическим данным не в отца пошел. Илюшка — не хлопец, а бугай, кулаки что кувалды. В селе шушукали: «Нагуляный». И остальные дети — такие же. Валентина Леонидовна, супруга Алексея Романовича, женщина бойкая, на лицо смазливая, и фигура не сельская, но в теле. О таких на Слобожанщине говорят: средней упитанности. Много лет Валентина лечилась в Киеве у какого-то экстрасенса. Кто видел этого экстрасенса, невольно сравнивал: это же по росту два Пунтуса!

Валентине завидовали и даже сочувствовали: имея такого мужа, не грех и на стороне попробовать. Вот, видимо, и пробовала, пока лечилась. Там, где врачи молодые, гульнуть грехом не считается, и дурную болезнь не подхватишь. Что же касается младенцев, то Алексей Романович считал их своими, кровными. Но почему-то больше других любил Илюшку.

Валентина Леонидовна клятвенно заверяла мужа, что все дети от него, все одной породы, все пошли в прадеда. Того, как и киевского экстрасенса, природа статью не обделила.

В кутерьме перестройки сыновья выросли, все трое закончили сельхозтехникум. Пробовали учиться в сельхозинституте, но… не повезло с учебой. К тому же ректор, профессор еще с советских времен, не был другом Алексея Романовича. Такому предлагать взятку опасно. Он был из тех, которые теперь как ископаемые, как первые коммунисты с дореволюционным стажем.

3

…Пожарные уехали. Тихо рассветало. На небе — ни единого облачка. Оранжевая заря украсила северо-восток. Поле уже не полыхало. Черное, обугленное, оно, словно нехотя, дымило. Благодаря высоким и густым лесополосам огонь на соседние поля не перекинулся. По соседству, за лесополосами, были поля Пунтусов. Ближнее поле, что справа от дороги, еще позавчера убрал комбайном Илюша. Ему помогал Юрик.

Поле, что слева по косогору, засеяно подсолнухом. Подсолнух еще не цвел, но через две недели весь косогор покроется золотистым цветом. Старый Пунтус привезет сюда пасеку. В самый разгар медосбора к нему на пасеку приедет глава районной администрации Павел Дубина, известный как зять предпринимателя Гребенки. Он привезет с собой вице-губернатора Крыгу, а то и самого губернатора пана Хоменка, сменившего на этой должности Федора Пунтуса, двоюродного брата Алексея Романовича. Старый Пунтус будет их баловать медком. Не один раз побалует и прокурора Коперта, и председателя налоговой инспекции Вырву…

Люди следили, шептались: не иначе как благодаря местному начальству, их поддержке Алексей Романович соберет все паи в одно поле, и тогда гектары «Широкого лана» станут частной собственностью семьи самого крепкого в районе предпринимателя — Алексея Романовича Пунтуса.

В этом году Пунтус почему-то не выставил пасеку, вывез ее в другой район, словно знал, что рядом, за лесополосой, пожар испепелит пшеничное поле его соседа.

Эта житейская деталь только сейчас бросилась в глаза Андрею Даниловичу. Вот-вот зацветет подсолнух, а пасеки все нет. А может, в этом году и не будет? Что ж он вчера не догадался? Мог бы урожай спасти… Перед каждым пожаром сосед увозит пасеку подальше.

И еще бросились в глаза свежие следы мотоцикла. Андрей Данилович их заметил в нескольких местах. Кто-то объехал поле перед самым пожаром. Поле вспыхнуло одновременно в четырех местах. Там мотоцикл разворачивали. Кое-где четко на суглинке просматривался рисунок протектора.

Андрей Данилович поднял глиняный слепок с рисунком протектора, бережно завернул в обгоревшую брезентовую куртку. Отнес домой. О слепке решил никому не говорить. Только поинтересовался у жены:

— У Пунтусов есть мотоцикл?

— А ляд их знает, — с печалью в голосе ответила Клавдия Петровна. — У них иномарки.

— Ну, если ты «Нивы» считаешь иномарками, тогда, конечно…

А про себя подумал: «У Пунтусов наверняка будет алиби. Пунтусы — умные сволочи».

Больше он ни о чем не спрашивал. Жене тоже не легче. А бередить раненую душу…

— Завтракать будешь? — подала голос убитая горем жена.

— Что-то не хочется, — ответил он и тихо произнес: — Ты права. Одни мы с тобой не спасем поле…

В тот же день он написал два письма: Никите — в Россию, в Воронеж, там он служил прапорщиком по контракту, и Миколе — во Львов, в технологический институт, на факультет бытовой техники.

Письма получились длинные, обстоятельные — коротко боль не выскажешь.

Андрей Данилович и Клавдия Петровна набрались терпения. Стали ждать ответы….

4

Прапорщик Никита Перевышко лицом и статью пошел в отца — такой же высокий и костистый, но безусый, с родинкой на лбу, как звездочкой. Родинка была предметом шуток в детстве и в учебной роте, куда его направили служить сразу же, как только надел погоны солдата инженерных войск.

После «учебки» Никита получил назначение в инженерный полк на должность старшины саперной роты. Ротой командовал капитан Калтаков.

У Михаила Калтакова биография самая что ни есть боевая — два года службы в Афганистане, в восточном секторе, на границе с Пакистаном. По замене перевели в Россию, в родную Воронежскую область, в тихий гарнизон. Но тихим он был, пока Чечня не объявила войну России, назвав себя Ичкерией.

Срочно два батальона инженерного полка были переброшены на Северный Кавказ, на окраину Грозного. Как и в старину, Чечня воевала свирепо. Оружие поступало с Ближнего Востока, главным образом через Грузию, из России тайными каналами переправляли доллары. Этими долларами полевые командиры оплачивали услуги наемников. Наемники называли себя волонтерами.

В Воронеже, кроме одного батальона неполного состава, остались учебные классы и мастерские по ремонту инженерной техники.

На окраине Грозного в считанные дни появился городок инженерного полка — четыре восстановленные после боев панельные пятиэтажки, их сразу же обнесли проволокой Бруно. Если смотреть с дороги, ни дать ни взять — лагерь заключенных, только нет конвоиров, и все при оружии. Личный состав размещался в землянках. Была своя землянка и у саперов, но люди в ней почти не обитали, вели своеобразный поединок со смертью: ночью басаевцы минировали дороги, днем саперы капитана Калтакова снимали мины. Чеченцы умели расставлять ловушки. Этому они были научены, когда проходили службу еще в Советской армии. Чеченцы — прилежные ученики.

Да, это был поединок — жестокий, немилосердный. Он длился уже полтора года. Война затягивалась. Саперы успели обезвредить не одну сотню мин и фугасов, а работы все прибавлялось. На дорогах подрывались автомашины и БТРы. Несли потери и саперы. Большей частью — воронежские контрактники. Особым чутьем чеченские снайперы их угадывали и отстреливали.

Был из Воронежа, точнее, из Воронежской области, и Михаил Васильевич Калтаков, тридцатилетний капитан. Для солидности он отпустил пышную бороду. Когда снимал униформу, внешним видом смахивал на врача-путешественника Юрия Сенкевича.