Предчувствие смуты - Яроцкий Борис Михайлович - Страница 14

На звонок вышел хозяин квартиры, разительно похожий на врача скорой помощи — угрюмый, медлительный в движениях. Взгляд спрятан за стеклами массивных роговых очков. В отличие от врача, хозяин квартиры испуганно удивился. Перед ним стоял высокий молодой парень, в руке — зачехленные винтовки. Оружие, несомненно, принадлежало Ядвиге и Соломии.

— Вы… от девчат? Что с ними?

— С Соломией — ничего… А вот с ее подругой… Да вы не беспокойтесь. Их увезла скорая помощь.

— Ядя… ранена?

— Ушиб.

— Заходите. Рассказывайте.

Микола взволнованно поведал о происшествии. Хозяин квартиры, не перебивая, выслушал гостя, достал из нагрудного кармана крохотный мобильник. С кем-то переговорил. Не переодеваясь, стал спускаться в гараж.

— Тебя звать Микола?

— Так.

— Какая у тебя группа крови?

— Первая.

— Подойдет.

— А что — требуется переливание крови?

— Боишься отдать?

— Что вы! Для таких девчат и кусок сердца не жалко.

— Сердце куском не отдают, — и так посмотрел на Миколу, что сразу понял: этот парень если полюбит, то навсегда.

10

По настоянию врачей Ядвигу оставили в больнице. Рана оказалась неглубокой, зашили удачно, рубец, по заверению раненой, не останется. А вот голова… неизвестно, как будет заживать.

— Отрастут волосы и шрам прикроют, — ласково заверяла Соломия раненую подругу и показывала на Миколу: — Вот он не даст соврать. Оказывается, его уже когда-то резали. И голову били. Кажется, пряжкой солдатского ремня. Я не ошибаюсь?

Микола молча кивнул.

— Ты представь себе, все зажило. Это правда?

— Правда, — согласился Микола.

Получалось, Соломия знала о нем больше, чем он сам. Микола вспомнил: да это же он когда-то перед ней бахвалился! Ему хотелось девушке понравиться сразу, при первом знакомстве. Тогда он был немного под хмельком: отмечали очередной зачет. И Соломия говорила, что она учится в институте культуры, хотя на самом деле ей уже два года было не до учебы — она осваивала другую культуру.

Происшествие в Стрийском парке сблизило их настолько, что Соломия позволяла себя целовать даже при подруге, ласково называла Миколу «схиднянчиком».

— Вы для меня самые близкие родичи, а вы друг для друга — братик и сестричка, — ласково говорила она Ядвиге и Миколе. — Теперь у вас общая кровь.

Микола с ней охотно соглашался. Он был счастлив, что его кровь — четыреста граммов — влили Ядвиге, отчего девушка быстро пошла на поправку. Она смотрела на своего донора с нескрываемым восторгом.

У Соломии уже закрадывалось нехорошее предчувствие: а вдруг и Ядвига в Миколу влюбится, тогда что — хлопца делить на двоих? Зарождалась ревность, а ревность порой и давних подруг делает врагами.

Помимо своей воли она всем сердцем потянулась к этому чернявому улыбчивому хлопцу с карими глазами, и казалось, что никакая сила не сможет удержать ее на расстоянии. Рождению этого чувства способствовало и то, что пан адвокат за глаза все чаще хвалил Миколу:

— Будет нашим хлопцем по уму и сноровке. Но с ним, Соломийка, тебе придется еще добре попрацювать.

— Я постараюсь, Варнава Генрихович, ей-богу, постараюсь, — невольно выдала свое затаенное чувство.

Адвокат сдержанно улыбнулся. У него на этого студента были свои виды. Он к нему присматривается с тех пор, как впервые увидел их вместе. Соломия и Микола могут быть идеальной парой для опасной работы. Чем крепче любовь разнополой пары, тем лучше для дела. Это он знал по себе, когда их, выпускников пропагандистских курсов, после месячной переподготовки в Ганновере направили с гуманитарной миссией в страны Восточной Европы.

Ему досталось работать в паре с Марысей Котелевец, невзрачной на вид тридцатилетней полькой, до курсов работавшей нянькой в богатой немецкой семье. В сорок третьем году Марысю вывезли в Германию. Тогда ей едва исполнилось четырнадцать лет. В качестве служанки ее взял оберст, потерявший на Восточном фронте обе руки. Она его кормила с ложечки, как ребенка, одевала и раздевала, а когда он требовал тепла и внимания, ложилась с ним в одну постель. Оберст дал ей возможность окончить начальную школу, а когда он умер, местное благотворительное общество послало ее на курсы водителей автотранспорта. Дважды она выходила замуж, но семейная жизнь ее тяготила: мужья в ней видели не жену, а домработницу.

Только к тридцати годам она попала на пропагандистские курсы. Там она и познакомилась с Варнавой Генриховичем. По всем бумагам он проходил как поляк канадского происхождения. Ничего польского она в нем не обнаружила, а вот то, что он африканец, было видно невооруженным глазом. Инструктор по легализации, некто Петерсон, ей внушал: «Перво-наперво вы должны влюбиться в Шпехту, с ним вам работать. Он ваш коллега и ваш любовник».

Этот же инструктор внушал Шпехте, что Марыся — его сотрудница и любовница одновременно. Сотрудница из нее получилась толковая, а вот с любовницей произошла осечка. Он был старше ее не на один десяток лет. К Марысе как женщине он оставался равнодушным. В Ганновере ему хватало юных и похотливых немок, главным образом студенточек, были бы марки.

В Польше, куда их переправили как агентов по рекламе религиозной литературы, он обосновался в Лодзи, в родном городе Марыси. Там он закончил юридический факультет университета, стал доктором юриспруденции, был принят в союз юристов, установил крепкие деловые связи с украинцами, проживавшими в Польше.

Марыся, к удивлению ганноверских наставников и самого пана Шпехты, отказалась от работы рекламного агента, разошлась с Варнавой Генриховичем, заявила, что выходит замуж за поляка, которого знала с детства.

Варнава Генрихович о поступке Марыси, ломавшей планы ганноверских наставников, нисколько не жалел, но нахлобучку от тех же наставников получил с назиданием: женщина, которая тебе дается для совместной работы, должна быть по-собачьи предана хозяину. А хозяин — это босс, который тебя финансирует и обеспечивает работой твоих людей.

С годами о Марысе он забыл, переехал во Львов, поменял гражданство. Тем временем на Украине переменилась власть. И он уже давно не агент по рекламе, а владелец юридической фирмы. У него другие женщины, молодые и красивые, и работают не на юридическую фирму, а лично на него. Большие надежды подает Кубиевич Соломия. Но она искренне любит молодого и симпатичного мужчину. У мужчины золотые руки, а главное, он — с Восточной Украины. Это почти Россия; до расказачивания принадлежала области Великого войска Донского.

Пусть Соломия старается. Теперь он к ней подключит Гуменюка.

Поступком Миколы в Стрийском парке Гуменюк остался доволен: защитил девчат. И девчата не струсили. Жалко, что пострадала Ядвига. Адвокат и Гуменюк тревожились, заживет ли у нее рана до ее отъезда в командировку. Командировка не должна быть утомительной. Из Одессы — морем, из Турции — самолетом, а там — как бог укажет. Они уже рассчитывали послать с ними и Миколу, но тогда перед ним придется раскрыть суть командировки. Готов ли он будет принять их условие? Если до безумия любит деньги, примет.

Тогда они отправятся втроем. Правда, заявка была на двух снайперов, и снайперами должны быть, согласно контракту, женщины. Но контракт — не догма, его можно и подправить. Нашлась бы работа и для оружейника. И оружейнику наниматели дадут заработать.

Ночь перед отъездом Микола и Соломия провели вместе, в одной постели. Адвокат был в Мукачеве. Так что квартира была полностью предоставлена влюбленным. Они по-праздничному поужинали — с вином, торопливо приняли душ, поспешили в постель.

— Какое у тебя красивое тело! — восхищался он девушкой. — Ты где тренировалась?

— У себя.

— Это где?

— Я же служу.

— Где?

— В национальной гвардии.

— Ты — военнослужащая?

— Я — лейтенант.

— И Ядя?

— И Ядя.

— А кто тогда Зенон Гуменюк?

— Наш командир.

— Бывший прапорщик вами командует?