Тайна Обители Спасения - Феваль Поль Анри - Страница 9

Господин д'Аркс был очень бледен и толковал о чем-то со сдержанным пылом, графиня Корона, слушавшая очень внимательно, то разражалась смехом, то казалась взволнованной, если не пораженной.

То ли случайно, то ли с умыслом, но Валентина, рассеянно пробегавшая пальчиками по клавишам, уселась так, чтобы не терять из виду происходившее в оранжерее. Подруги ее в свой черед старались не упустить мельчайших перемен в очаровательном лице Валентины. Говорить можно что угодно, слова обманывают, зато румянец, внезапно набежавший на щеки, взмах ресниц, открывший глаза, которым положено быть опущенными, или нахмуренный лоб свидетельствуют о многом.

Мари де Тресм, хорошенькая блондинка, заключила музыкальную беседу словами:

– А я все равно предпочитаю Шуберта. Его «Лесной царь» просто прелесть!

И добавила словно между прочим:

– Господин д'Аркс так увлекся разговором с графиней! Валентина закрыла пианино и повернулась спиной к оранжерее.

Послышался слегка надтреснутый голос маркизы, обратившейся к обществу с вопросом:

– Ну как, было в этом месяце какое-нибудь знаменитое дело?

– А как же! – ответила госпожа де Тресм, мать белокурой Мари. – В Париже больше не говорят ни о Рашели, ни о Дюпре, ни о Марио, ни о Гризи, ибо всех затмили Черные Мантии. Колоссальный успех!

Толстый господин, сидевший подле маркизы, заметил:

– У нас в Сомюре тоже ими сильно интересуются.

– И что же это такое, Черные Мантии? – небрежным тоном вопросил принц Сен-Луи с другой стороны камина.

Вопрос этот прозвучал в тот момент, когда слуга объявил о прибытии барона де ля Перьера, который и вошел в гостиную упругим и уверенным шагом.

– Раз двадцать уже я слышал сегодня этот вопрос! – воскликнул он, поклонившись маркизе. – Парижане словно обезумели, давно уже вокруг уголовников не поднималось такого шума!

Гости подались поближе, и даже барышни, перестав шушукаться, навострили уши.

– Мне как-то не верится, – объявил толстый господин, провинциальный родич маркизы, посвятивший себя сельскохозяйственному строительству, – как-то не верится, чтобы эти самые Черные Мантии были столь же опасны, как банда Шатлэна или Эскарпа, о которых мы в Сомюре прекрасно осведомлены благодаря «Судебным ведомостям».

– Благодаря «Судебным ведомостям» вы, сомюрцы, поистине просвященный народ, – с улыбкой ответил барон, пожимая толстую руку. – Как дела, господин Шампион?

– На бирже полный порядок, мой битум подскочил на три франка. Это нужно для спокойствия Европы.

И, приняв важный вид, соответствующий его положению, толстяк почел необходимым добавить:

– «Судебные ведомости», господин барон, отвечают запросам нашего времени. Я очень долго подыскивал для своей дочери такой печатный орган, где не говорилось бы ни о политике, ни о религии, ни о морали, ни – упаси Боже! – о литературе, – это пагубно для семейного счастья. «Судебные ведомости» подошли мне по всем пунктам.

– Газета словно специально создана для развлечения девушек, – поддакнул барон, стараясь сохранить серьезный вид.

– Перед тем как на нее подписаться, – продолжал сомюрец, – я навел справки у своего нотариуса, потому как до этого я часто становился жертвой рекламы и много денежек ухлопал зазря...

– Говорят, – перебил его барон, – что Черные Мантии имеют свою газету.

– В «Судебных ведомостях» об этом ничего не сказано, – простодушно возразил толстяк, – а там обо всем даются самые подробные сведения, я разузнал об этом заранее и весьма доволен. Мы выписываем газету уже восемнадцать месяцев, и каждый вечер мадемуазель де Шампион читает нам ее после ужина.

– Ваша дочь, должно быть, на редкость образованная девица, – заметила госпожа де Тресм с добродушной улыбкой.

Сомюрский родич маркизы покосился на нее с некоторым беспокойством и добавил, понизив голос:

– Разумеется, мадам, я предварительно карандашом отчеркиваю места, которые девице читать неприлично и которые предназначены исключительно для сильного пола, к примеру, когда речь идет о детоубийцах или покушениях на невинность.

Девицы у пианино притворились глухими, на маркизу накатил приступ кашля, а госпожа де Тресм принялась обмахивать себя веером.

– Вы, парижане, – продолжал господин де Шампион посреди тихих смешков, загулявших по залу, – обожаете глотать романы, а они или вредны или же совершенно бесполезны. Того хуже: вы взахлеб читаете гадкие газетные статейки, которые дерзкие перья оппозиции направляют против правительства. Что ж, у каждого свой вкус. Мы, сомюрцы, заботимся о морали и умеем ценить благо общественного порядка.

–. Я совершенно согласен с господином де Шампионом, – отозвался непризнанный сын Людовика XVI, принимая от маркизы карты для виста. – Провинция – последняя надежда нашей больной цивилизации.

Маркиза повернулась к сомюрскому родичу и, оделяя его картами, принялась тихонько втолковывать:

– Он очень умен, наш принц, сами видите, он придерживается тех же взглядов, что и вы, сомюрцы.

Барон де ля Перьер приблизился к полковнику Боццо.

– Сегодня вечером никакого виста, – шепотом предупредил он. – Ваша механика заработала: день настанет.

Тяжелые веки старца опустились, прикрыв вспыхнувший в глазах огонек.

– Дорогой господин аббат, – проговорил он своим обычным ласковым голосом, – смилуйтесь надо мной и займите за карточным столом мое место. Привычка – вторая натура: как только мне предлагают партию в вист, я моментально соглашаюсь, забывая о своем ослабевшем зрении. Будьте добры оказать мне эту услугу.

И, взяв барона под руку, полковник направился к оранжерее.

В салоне продолжали с увлечением толковать о Черных Мантиях.

В парижском обществе все сословия делаются одинаковыми, лишь только речь заходит о каком-нибудь знаменитом деле: это в равной степени занимает и воодушевляет всех. Разговор становился все оживленнее, вовлекая все большее число участников разного пола, возраста и положения.

Провинциал из Сомюра был вовсе не так наивен, провозгласив, что «Судебные ведомости» отвечают запросам нашего времени – все мы помешались на преступлениях, недаром же один издатель сказал: «Нам больше не нужны книги, где в каждой главе всего лишь по два или три убийства».

Все парижское общество, снизу доверху, с жадностью поглощает вести из криминального мира, пригоршнями черпая их в газетах, кабаках и салонах; у всех на устах имена злодеев, вчера еще совершенно безвестных, а нынче овеянных сомнительной славой. Утверждают, что волны ее пробиваются даже сквозь тюремные стены, и жалкие наши герои до самозабвения упиваются своим успехом.

– А правда ли, что господин Мак Лабюсьер, – начала блондиночка Мари, проговаривая имя отличившегося уголовника с тем чувством, с каким обычно произносятся имена прославленных воинов или знаменитых поэтов, – очень хорош собой?

– Настоящий красавец, – последовал ответ. – Датчанин родом, господин отменного тона: одевался у лучших портных, был завсегдатаем Оперы; говорят, две наши самые модные львицы нос к носу столкнулись возле дверей его камеры.

– Вот до чего может довести любопытство! – воскликнула госпожа де Тресм, пытаясь придать анекдоту благопристойность.

– А господин Майлиан?

– О! Этот запросто бывал при дворе!

– К тому же он сотрудничал с господином Скрибом!

– Я знаю его поставщицу перчаток: он за неделю снашивал дюжину с половиной.

– Госпожа Майлиан восхитительно одевалась...

– Значит, имелась и супруга?

– А как же! Она была очень коротка с женой одного известного депутата.

– И усердно занималась благотворительностью.

– А Эбер, тот, кого называли графом де Кастр, перед тем как его арестовали, собирался жениться на полутора миллионах франков плюс в будущем большое наследство.

– А это правда, что господин Майлиан был известен под кличкой Канкан? – снова вступила в разговор хорошенькая Мари, но тут же смолкла, испепеленная разгневанным взглядом матери.