Польская карта (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 47

Потому Брехт пока штык оставил старый, а ствол штуцера удлинили всего на пять сантиметров. Всё одно куча стволов в брак шла, но тут и плюсы есть — двуствольные пистоли были теперь стволами обеспечены.

Сейчас гвардейцы бежали к ним на выручку с примкнутыми штыками, но даже с ним игрушечный штуцер был гораздо короче пищали, что были в руках у ляхов. Бегущего первым офицера преображенца Брехт знал лично и даже помогал тому карабкаться по служебной лестнице, досрочно произвёл его в капитаны гвардии. Звали невысокого, плотного командира второго мушкетёрского батальона — Василий Иванович. И совсем даже не Чапаев. Суворов. Это был батянька того Суворова, что сейчас четырёхлетним мальчиком проживал в Москве вместе с другими чадами и домочадцами бегущего к ним лейб-гвардии капитана.

— Семён, давай навстречу нашим двинем, — дернул за рукав командира преображенцев Иван Яковлевич.

— Назад надо, в овраг! — рыкнул Салтыков, но послушно засеменил за Бироном, припадая на правую ногу.

— Что с ногой? — спешить сильно было некуда, увидев их движение поляки направление поменяли и теперь неслись наперерез к гвардейцам. Встретиться должны были все в одном месте. Генералам до гвардейцев теперь оставалось метров тридцать и метров сорок бежать ляхам.

— Зашиб о камень. Ничто. — Семён Андреич даже добавил, обогнав Брехта.

Ну, раз можно, то и Иван Яковлевич ускорился. Всё же три года усиленных тренировок из толстопузика Бирона сделали вполне себе накаченного и обросшего мышцами худого и выносливого человека. Плюс лучшие в мире учителя боя на холодном оружии. Бирон из Италии из разных их королевств и герцогств вывез пару десятков учителей фехтования и создал во всех гвардейских полках школы фехтования. В одну регулярно и сам ходил. Кое что и он мог итальянцам показать. Кстати, один из учителей — Джузеппе Манджаротти из Рима сейчас бежал им навстречу рядом с Суворовым. Этого длинного — выше Бирона и длиннорукого на вид нескладного итальянца ни с кем не спутаешь. Он категорически отказался снимать свой белый длинный парик, сейчас мчался на встречу, а за ним развивались белые кучеряшки чуть розовые даже в лучах пронизывающего их солнца. Джузеппе Брехт переименовал лично в Женьку, не в Евгения, а в Женьку, такая детская рожица была у лучшего фехтовальщика Москвы, а потом Риги.

Успели генералы к подмоге первыми, лейб-гвардейцы, поглотив двоих начальников не остановились, как бежали, показывая зубы и гланды в крике «Ура», так продолжили бег, только гордые таким пополнением ещё больше рты раскрыли, теперь полякам не только гланды были видны, но и порция утренней гречки с мясом.

Началась эпическая битва на краю оврага удачными действиями Женьки. Он бежал первым и где-то за три метра до шеренги бросился ногами вперёд наискосок шеренге польских спешенных драгун. Трое ляхов упали, при этом один с клинком в пузе. Брехт тоже отметился удачным уколом. Он развернулся на самом краю оврага и вырвавшийся вперёд драгун, попытавшийся зачем-то ткнуть в него стволом короткой, как штуцер почти, кавалерийской пищали без штыка, неудачно перенёс тяжесть на левую ногу. Брехт, уклонившись от тычка в живот, кортиком ногу эту уколол. Грузный лях выпустил пищаль и стал заваливаться, Иван Яковлевич ему помог, пихнув ногой в другую ногу. Всё же момент силы, это не придумка Леонардо да Винчи — это факт. Брехт был на двадцать сантиметров выше драгуна и килограмм на двадцать тяжелее. Плюс сам пинок. Ляха просто снесло в овраг. При этом пару раз развернув. А чего ещё Архимед рычаг клянчил. Сам же Иван Яковлевич, нагнувшись подхватил вражескую пищаль за ствол и почувствовал себя былинным богатырём. Махнул налево — улица. Махнул направо, а приклада нет уже. Ничего хорошего не вышло, уж переулочка точно не получилось. Лях отбил своей пищалью брехтовский огрызок и допустил ту же ошибку, что и предыдущий драгун. Он ткнул стволом Брехту в живот. Вот что муштра делает с человеком. Обучили его штыковому бою, а нет штыка. И что, всё одно пытается уколоть.

Не пропали всуе действия ляха, он метил в солнечное сплетение высокому Брехту, но тот сумел почти увернуться от удара, да, даже полностью увернулся. Ствол чиркнул по материалу, сверху покрывающему бронежилет, и… попал в самый край приклёпанной к толстой коже металлической пластины. В результате Ивана Яковлевича развернуло ещё и от удара он стал заваливаться назад. К счастью, ворог успел за это время сделать шаг следующий и оказаться прямо над поверженным им врагом. Брехт, хватаясь руками за воздух, увидел ремень пищали на антабке, присобаченной к цевью, и ухватился за него. В результате драгун плюхнулся на живот рядом с герцогом. Тот в подставленный бок кортик и сунул. Так, хорошо сунул, по самую рукоять и шестидесятисантиметровое лезвие пройдя польскую тушку насквозь высунулось с другого бока. Сунул-то хорошо. Высовывать плохо. Того самого рычага не хватает, вплотную же почти лях прикорнул.

В это время Семён Андреевич Салтыков тоже в бой вступил и тоже вполне удачно, он саблей отбил в сторону пищаль высокого поляка и красивым выпадом, чуть сбоку всадил ему кончик сабли в кадык, полностью после горло распоров.

Лях, обливаясь кровью, как в фильмах Тарантино, схватился руками за горло и упал прямо на герцога Бирона. Заливая его кровью с ног до головы. И тут кто-то невидимый Брехту прямо над ним ещё одного драгуны штыком проколол. Прямо в пузо и провернул ещё штык там, разрывая и брюшину, и кишки. Этот тоже свалился сверху на министра Обороны, окончательно того похоронив.

— Герцога убили! — заорали над головой, и гвардейцы в едином порыве опрокинули оставшихся драгун и сбросили их в овраг.

— Ваше Высочество! Ваше Высочество! — орал как заполошный Салтыков.

— Кха, кха. Да жив я не ори, — на льющаяся прямо на лицо ему кровь помешала это вразумительно произнести. Тем не менее гвардейцы герцога услышали и сбросил с него двух кровеизвергающих поляков.

— Убили! Бирона убили! — нет, джигу никто танцевать от радости не стал. Это они за глаза ругали проклятого фаворита и за форму некрасивую, и за тренировки, и за порку позорную дворян, да за всё ругали, даже за запрет курить вначале. А вот теперь, пройдя целую компанию почти понимать начинали, что богом им послан этот немец. Так можно воевать, ни в какое сравнение с теми битвами, что Пётр вёл. И сытно и тепло и ты бьёшь ворога, а не он тебя. Потерь-то нет почти.

— Кха. Кха. Семён не голоси, жив я…

— Ранен⁈ В крови весь…

— Чужая. Мне бы умыться, как обосссссанный себя чувствую.

Глава 24

Событие шестьдесят четвёртое

Граф Гуттьере Фернандес — комендант крепости Мазаган с радостью оглядывал горизонт, затянутый чёрными — свинцовыми низкими тучами.

— Юлий, будет буря. Настоящая буря. Нельзя выходить в море. — Русские фрегаты должны были утром идти на Танжер. Ох, уж эти русские, не живётся им спокойно. А тут словно Пресвятая Дева Мария услышала его молитвы образумить русского адмирала и решила послать тому предостережение.

— Сам вижу. Плохо. Застрял я тут, то одно, то второе, то опять одно. Хорошо, дон Фернандес, тогда завтра свадьба. Что нужно от меня? — а чего время терять?

— От тебя? — такой крутой поворот фордевинд на пару минут выбил коменданта крепости Мазаган из колеи. Он-то сам хотел сейчас издалека начать подводить к тому, что раз Господь против их похода по устрашению неверных, то надоть подумать о свадьбе и начать к ней готовиться.

— Ну, там, побриться… Шучу, подарки какие… Церемонии… Не женился я ещё ни разу. И это, я ведь православный. У нас есть священник…

— Ты же не русский? — схватился за голову граф.

— Мать русская, да у меня крестным сам император Пётр был!!! В детстве… я… нас в протестантизме… Ну, наверное, не помню. А когда мне было лет пять или шесть, то крестили в православие в Санкт-Петербурге. На всю жизнь запомнил. И меня и брата. Царство ему небесное. Император Пётр Алексеевич крёстным был. Нужно Амалию тогда сегодня же в православие… Там какая-то длинная процедура, нужно… Ох. Блин, пойду к епископу нашему. Мы же епископа целого везём. Новое епископство Синод постановил открыть в Охотске.