Семь Оттенков Зла (ЛП) - Маккаммон Роберт Рик - Страница 19

— Как прекрасно снова услышать чистый английский язык! — воскликнул мужчина. Хадсон заметил, что его глаза увлажнились от слез. — Неземное удовольствие! — вновь крикнул проповедник, отерев лицо шелушащейся рукой. — Мое имя Джеймс. Джеймс Дэвис, недавно приехал из Бостона. Прости, что не пожимаю руку, брат мой. Я бы обнял тебя, если б ты позволил.

— Не стоит, — буркнул Хадсон.

— О… я понимаю. Я сейчас не в лучшей форме. — Он подчеркнул это заявление, яростно царапая зазубренными ногтями оставшихся пальцев расчесанную макушку. Судя по всему, блохи основали там постоянный лагерь. Как только Дэвис расчесал свой скальп до крови, он снова посмотрел на Хадсона так, словно только что его увидел. — Зачем ты здесь, брат?

— Мое имя Хадсон Грейтхауз. Я прибыл из Нью-Йорка по просьбе мэра Брайартуса. Я разбираюсь с проблемой местного «монстра», который якобы похищает охотников и звероловов. Вы что-нибудь об этом…

Отважный индеец прервал Хадсона, обрушив на Дэвиса скороговорку на непонятном диалекте, и тот ответил ему тем же самым. Индеец несколько секунд обдумывал ответ Дэвиса, а затем бросил на Хадсона такой взгляд, который запросто мог пронзить его насквозь. Он пожал плечами, резко развернулся и направился прочь.

— Куда это он? — спросил Хадсон.

— Он знает, почему ты здесь. Они все знают. Есть только одна причина, по которой ты мог разбить лагерь у озера Блэк-Оук. Мой друг говорит, что это все чушь, придуманная бледнолицыми, и он не желает иметь с этим ничего общего.

— Он здесь главный?

— Старший сын вождя. Сам Томуваэ с тобой говорить не будет, можешь и не просить.

— Что ж, для индейцев все это может быть чепухой, — сказал Хадсон. — Но для жителей Брайартуса эта «чепуха» вполне реальна. По крайней мере, они в нее искренне верят.

— Я так понимаю, ты сам не видел это существо?

— Нет. Я ничего не видел, — признался Хадсон.

— Я здесь уже давно, — сказал Дэвис. На лице снова появилась кривая улыбка, а в глазах зажегся почти безумный блеск. — Не знаешь, как дела в Бостоне?

— Я давненько там не был. Думаю, город разросся, — уклончиво ответил Хадсон.

— У меня были жена и дочь, — доверительно сообщил Дэвис. Хадсону было нечего на это сказать, и он промолчал. — Теперь я посланник Божий, — продолжил Дэвис. — Это важная работа.

— Не сомневаюсь. Что ж… мистер Дэвис, я…

— Брат Дэвис, — поправил проповедник. Он сделал к Хадсону еще один шаг, принесший с собой запах застарелого пота, прогорклого масла, старой мочи, запекшихся экскрементов и еще бог знает чего. В зловонии брата Дэвиса твердая сталь Хадсона почти расплавилась до мягкого олова, он почувствовал, что у него кружится голова, однако не сдвинулся с места. — О, брат Хадсон, я так давно не разговаривал с англичанином! Брайартус… населен в основном голландцами. А сюда белые люди вообще нечасто захаживают. Пожалуйста… не мог бы ты ненадолго составить мне компанию в моей хижине?

Как можно было отказать столь искренней просьбе? Особенно когда на второй чаше весов была лишь бесполезная прогулка по местным зарослям. Хадсон решил, что могавки наделили Дэвиса ролью придворного шута. Скорее всего, в ином случае от него давно остались бы только кости. Впрочем, он и так уже походил на живой скелет. Возможно, голодание было одним из испытаний его веры.

— У меня есть свиной пузырь, полный ежевичного вина, — сообщил брат Дэвис, как будто это могло побудить Хадсона к дальнейшему общению.

Хадсон поднял глаза на серые облака, почти закрывшие солнце. До дождя было еще далеко. Хадсон решил, что у этой двухчасовой прогулки должен быть хоть какой-то смысл. Почему бы и не беседа с Джеймсом Дэвисом, недавно приехавшим из Бостона?

— Что ж, веди, брат, — сказал Хадсон, переходя на более непринужденный стиль общения.

Дэвис вздрогнул и ахнул от облегчения.

Они пересекли деревню, свора собак последовала за ними. Вскоре к животным присоединились резвящиеся дети. Повседневная деревенская жизнь продолжалась так, как будто никаких чужаков здесь не было. Вскоре детские крики привлекли внимание, и одна дородная женщина вышла на улицу и начала хлопать в ладоши и орать. Дети вмиг бросились врассыпную.

Дэвис провел Хадсона мимо загона, где содержалась дюжина красивых лошадей и несколько жеребят. Дальнейший путь пролег мимо переполненного свинарника, где пахло почти так же плохо, как от проповедника. Вскоре показалась небольшая хижина, стоявшая в отдалении от всех остальных. Хадсону показалось, что в качестве скрепляющего материала ее покрыли не глиной, а конским навозом.

— Вот мы и прибыли, — возвестил Дэвис. Хадсон и без него это прекрасно понял.

Они отодвинули тонкую ткань, служившую хижине дверью. В сыром помещении Дэвис ударил своими изувеченными руками по кремню, чтобы разжечь комок грязных тканей. От получившегося маленького пламени он зажег несколько свечей, держащихся на столе с помощью расплавленного воска. Сам стол выглядел так, будто плотник, сконструировавший его, был слепым, и пальцев у него было меньше, чем у Дэвиса.

Распространившийся по хижине свет озарил единственный табурет перед столом, жалкий навал грязных одеял на земляном полу и два ведра — одно для питьевой воды, другое для отходов жизнедеятельности. На одной из стен с помощью узловатых лоз было прикреплено небольшое деревянное распятие, а прямо под ним стоял кусок вырванного с корнем ствола дерева, на котором лежала открытая запачканная Библия. Единственным предметом мебели в этой лачуге был деревянный сундучок, стоявший прямо на земле. Дэвис как раз наклонился, чтобы его открыть.

— Прошу, — сказал он, — садись!

Хадсон сбросил заплечную сумку, отложил ее в сторону и опустился на табурет, который застонал и задрожал под его весом. Лишь убедившись, что табурет не развалится, Хадсон решился передвинуть его так, чтобы сидеть лицом к выходу.

Тем временем Дэвис достал из сундучка темно-коричневый маслянистый на вид свиной пузырь, из которого торчала пробка. Он положил его на стол перед Хадсоном, затем достал из сундука пару деревянных чашек с наросшей корой.

— Не откроешь, брат? — спросил Дэвис. — Я мог бы сам, но провожусь явно дольше тебя.

Хадсон извлек пробку и разлил по чашкам почти черную жидкость, которая выглядела такой густой, что ее вполне можно было жевать. Он уловил сильный аромат ежевики и подумал, что одно глотка этого пойла должно быть достаточно, чтобы монстры мерещились за каждым кустом.

— Твое здоровье, брат! — воскликнул Дэвис, взял чашку и одним глотком осушил ее.

— И твое, — ответил Хадсон. Он отпил совсем немного, даже мышь могла бы заглотить больше, однако и от этого небольшого количества по его губам распространился огонь Судного Дня.

— В нем Дух Господень, — самодовольно сказал Дэвис, наливая себе следующую порцию искупления. Когда его глаза перестали слезиться, он сел на землю, скрестив ноги, и улыбнулся Хадсону. Его зубы оказались темными, словно их измазали в чернилах.

Некоторое время они просидели в тишине. Похоже, Дэвис настолько изголодался по англоговорящему собеседнику, что лишился дара речи от счастья. Хадсон сделал еще один маленький глоток смертоносного вина, откашлялся и спросил:

— Как долго ты уже здесь?

— Несколько лет, — последовал ответ, сопровождаемый легким смешком. — Да, это были долгие несколько лет. Хочешь верь, хочешь нет, но я добился определенного прогресса. Точнее… Господь добился здесь успехов с моей помощью. Я — Его руки в мире дикарей.

— Тогда тебе следовало бы заботиться о сохранности своих пальцев. Что с тобой сделали?

— О, всего лишь небольшие проверки. Небольшие порезы тут, маленькие ожоги там. Сначала это было ужасно, но теперь… теперь я стал сильнее. Они делают для меня это вино. Я пытался поддерживать здесь традиции причастия, но это становится… — он ухмыльнулся, хотя по его лицу пробежала тень, — довольно непросто. Процесс сложно контролировать. Ты наверняка понимаешь.