Семь Оттенков Зла (ЛП) - Маккаммон Роберт Рик - Страница 16

Он намеревался подыскать местечко для ночного лагеря поближе к озеру. Большой костер поможет отпугивать бродячих животных, а вот так называемого монстра вполне может привлечь. Эта мысль взбудоражила Хадсона, и он зашагал быстрее в предвкушении, отметив, что заросли шиповника теперь росли вокруг в таком изобилии, что умудрялись образовывать целые колючие навесы над его головой.

Мысли снова утянули Хадсона в прошлое. Он был последним из Лиги Восьми. Восьмой человек и единственный выживший из группы наемников, которые после Касселя добровольно отправлялись на самые опасные задания. По завершении этой войны Лига Восьми приняла решение. Они связали свои судьбы не только документами, но и кровью, поклявшись продолжать свою службу Англии и ее союзникам. По сути, они стали военным отрядом, решающим проблемы. Если было необходимо украсть военные планы, помешать бандитам, творящим беспорядки в королевстве, проделать любую опасную работу, которая пачкала руки в крови — в дело вступала Лига Восьми. За годы, проведенные в этом отряде, Хадсон Грейтхауз не раз видел, как его боевые товарищи сдают позиции и падают со своих пьедесталов. Риджер… Уиндом… Бартлсби… О’Мир… Невировски… Толлман… Кифер. Они погибли разными способами: от голландской или испанской пули, от меча или от отравленного поцелуя. Выжил только Хадсон, и теперь только он помнит историю о шести головах на командирском столе, однако никогда и никому о ней не рассказывает.

После всего, что он пережил, Хадсон покинул бальный зал войны, перестал танцевать с нею в этом адском танце. Однако солдат всегда остается солдатом, даже если пытается жить мирной жизнью. К тому же мир всегда нуждается в солдатах, с этим сложно спорить.

Хадсон много думал о вариантах своего будущего. Он мог бы пойти в кузнечное дело, стать конюшим, владельцем мельницы или даже открыть таверну, где его сложное и ненадежное прошлое отступило бы перед благостным и скучноватым настоящим. Но кем бы он тогда стал? Второй брак завертел его в водовороте распутства и пьянства. И его бы, пожалуй, так и утянуло на дно этой воронки, если б однажды взгляд не скользнул по объявлению в лондонской «Газетт», где было сказано:

Так мир Хадсона Грейтхауза, медленно погружавшийся во тьму, снова обрел свет. Он специализировался все на том же самом — решал проблемы, хотя теперь это куда чаще требовало от него разумности и находчивости, чем грубой силы и владения оружием.

Тем временем он углублялся в заросли, следуя по протоптанной тропе. Ботинки постепенно начали сильнее погружаться в грязь. Густую листву над головой изредка пронзали копья солнечного света, повсюду вылезали из-под земли щупальца тумана, придавая и без того пугающему пейзажу окончательно фантастический вид. Хотя солнце продолжало ярко светить в своем медленном путешествии к горизонту, а небо было голубым, без единого признака приближающего дождя, Хадсон мучился болью в старой ране. Шрам от рапиры, полученный девятого октября 1686 года, сегодня донимал его с особенным рвением, а два ребра на правом боку, которые неудачно срослись после перелома, пели свою заунывную песнь о скорой смене погоды и наступлении дождливых дней.

Двадцать минут спустя Хадсон вышел из заболоченного леса, и перед ним открылся прекрасный вид на озеро. От него во все стороны расходились многочисленные ручейки. Вдоль них виднелись бобровые запруды. Похоже, охота и отлов не побудили бобров поискать себе более безопасную территорию. Ручейки и озерная гладь искрились от солнечного света, однако воздух здесь, близ глубокого болота, потяжелел.

Хадсон двинулся дальше, намереваясь следовать за изгибом озера. Идти стало намного труднее из-за обилия зарослей шиповника и черной трясины, то и дело появлявшейся под ногами. Он пересек несколько ручьев и отметил, что все они глубиной максимум по щиколотку. Ему в голову пришла мысль, что какое бы «чудовище» здесь ни скрывалось, оно запросто могло следовать за ручьями в поисках места, в котором можно затаиться. Это могло бы означать, что оно обладает незаурядными умственными способностями. Человеческими способностями, не так ли?

Хадсон покачал головой, сбрасывая с себя мысли о монстре, и побрел вперед. Мельком он заметил крупного оленя и грациозную лань буквально за миг до того, как они исчезли в зарослях. Хадсон провел за исследованием местности еще около сорока минут и вышел на небольшую сухую поляну, располагавшуюся выше уровня болота на западном берегу озера. Поскольку солнце уже ощутимо спустилось к горизонту, он решил, что лучшего места для лагеря он до темноты не найдет. Двигаясь целеустремленно и уверенно, он снял заплечную сумку и занялся установкой палатки. Затем соорудил каменный круг около четырех футов в диаметре и собрал дрова для костра, однако разжигать огонь не торопился — решил подождать наступления темноты.

Когда солнце опустилось, и тьма окутала мир, он воспользовался трутницей, чтобы разжечь пламя. Вскоре его уже согревал большой дымный костер, призванный приманить сюда всех «монстров», обитавших поблизости. Хадсон немного подкрепился пеммиканом и яблоком, которое купил в небольшой лавке в Брайартусе, отпил несколько глотков воды из кожаной фляги и сел, скрестив ноги перед потрескивающим огнем. С костром он все же перестарался — тот оказался слишком горячим и высоким, чтобы согревать одного человека, особенно в такую приятную теплую ночь. Напрасная трата дров, да и только! Впрочем, недостатка в дровах здесь не было, поэтому, поразмыслив, Хадсон не стал сильно ругать себя за такую расточительность.

На усыпанном звездами небе появилась растущая луна. Хадсон прислушался к ночной симфонии: стрекоту сверчков и копошению других насекомых, крикам ночной птицы, далекому уханью совы. Звуки расслабили его, но не настолько, чтобы он перестал думать о двух заряженных пистолетах — одном слева и одном справа.

Хадсон продолжал поддерживать огонь, чтобы пламя оставалось высоким. Он не сомневался, что могавки уже послали свой отряд на разведку. Отряд должен был заметить глупого белого человека, явившегося сюда в одиночку, посмеяться над ним и отправиться восвояси. Хадсон откинулся на спину и некоторое время смотрел на звезды, размышляя о тех других ночах, которые провел под открытым небом, но при иных обстоятельствах. На мгновение он задумался, как там поживает шахматный мальчик в своей экспедиции на темную территорию нечестной игры. Эта мысль породила в нем беспокойство. Он встал, немного походил из стороны в сторону, затем отошел чуть подальше от своего лагеря, чтобы справить нужду. Вернувшись к палатке, он подкинул еще дров в костер, попил немного воды и проверил пистолеты. Подождав еще немного, он забрался в палатку и лег на расстеленное одеяло.

Его глаза закрылись, но сон не сморил его. Хадсон прислушался к уханью совы. Ветер шевелил верхушки деревьев. Пронзительно квакали лягушки, достигая своего почти пугающего крещендо и затихая, как по команде, прежде чем снова начать свою песнь. Вдалеке залаяли собаки — вероятно, в поселении могавков.

Вдруг Хадсон почувствовал, что он здесь больше не один. По крайней мере, он явно перестал быть единственным живым прямоходящим и двуногим существом в радиусе нескольких десятков футов.

За палаткой послышался шорох сорной травы. Хадсон выхватил оба пистолета и сел, едва касаясь головой полотна палатки. Огонь все еще горел ярко. Хадсон притаился, слыша, как кто-то (или что-то?) медленно и с осторожностью приближается к его убежищу.

Затем раздался голос:

— Прошу прощения! Эй, там! Извините, пожалуйста!

Цивилизованный и очень вежливый монстр, — подумал Хадсон, но пистолеты все же взял, когда вылез из палатки и столкнулся со своим ночным посетителем лицом к лицу.