Жизнь моя - Пейвер Мишель - Страница 48

Он откашлялся.

— Я прошу прощения. Я не могу это принять.

— Пожалуйста. Я настаиваю.

— Нет, извините, нет.

— Я хочу, чтобы она была вашей. — Она замолчала, и он заметил, как напряглись мускулы вокруг ее челюсти. — За то, что вы сказали на следствии. Вы заступились за него. Вы сказали им всем, что он не был вором.

Патрик опустил взгляд на монету, лежащую в ее ладони. Felix temporum reparatio. Возврат к более счастливым временам.

Возьми этот волшебный талисман, промолвила колдунья, и ты станешь моим избранником, а я дам тебе несметные богатства…

Если бы сейчас его видела Антония, какой был бы повод сказать: я ведь тебе говорила! Приемному сыну предлагают награду за ложь сквозь зубы. За отказ от нее.

Он перевел взгляд на лицо Дебры.

Кожа вокруг ее глаз собралась в складки, даже помада исчезла в маленьких сливового цвета складках. Она не была ни злой колдуньей, ни приемной матерью. Она была хрупкой женщиной, чей щит озлобленности не был достаточно крепок, чтобы скрыть ее боль.

Она выглядела изможденной. Наверное, в качестве отдыха она играла в игру «если»: если бы я проводила с ним больше времени, если бы я лучше знала его, если бы… если бы… если бы…

Хорошо, пусть, подумал Патрик. С этого момента пусть так и будет. Ты не можешь ничего изменить. Ты не можешь вернуться назад и начать все сначала. Майлз мертв. Тебе придется с этим жить.

Он взял монету у Дебры из рук и почувствовал обжигающую тяжесть металла, легшего в его ладонь.

— Спасибо, Дебра, — сказал он.

В день похорон, в шесть вечера, Антония закончила вычищать свою комнату в Верхнем Миссендене.

Она снесла большую картонку с бумагами вниз, к устройству для сжигания отходов за грядкой ревеня, прихватив коробок спичек, банку «Bar-B-Blaze», и половину бутылки «Пино Гри», из которой она выпила в память Майлза, в тот момент, когда должна была начаться служба.

Она собиралась разжечь огонь, гадая, где обронила спички, когда над грядкой ревеня возникло лицо ее матери.

Миссис Хант заметила бутылку в руке дочери, но промолчала.

— Ты все еще дуешься из-за того, что сказала твоя сестра?

Антония одарила ее нервной усмешкой.

— Конечно же, нет! В последний раз Каролина докопалась до меня, когда мне было восемь!

— Это хорошо. Потому что, когда ты закончишь поджигать грядки с овощами, мне понадобится твоя помощь. Твой племянник ведет себя отвратительно, хуже чем обычно даже по его меркам. А ты — единственная, кого он слушается.

— Это потому, — ответила Антония, делая очередной глоток из бутылки, — что я иногда поколачиваю его.

— Что ж, пожалуйста, не стесняйся, ты нас очень выручишь. И приходи побыстрее.

— Буду через минуту.

Ее сестра приехала без предупреждения со своими тремя непослушными и приставучими детьми немного старше пяти. «Стихийное бедствие», — пробормотала миссис Хант с фаталистическим пожатием плеч и начала рыться в морозильнике.

В это время в кухню явилась Каролина и начала выговаривать Антонии, что та должна присутствовать на похоронах, дабы «поставить точку в отношениях с Майлзом».

— Ты должна поработать над решением проблемы, Тони. Оно не придет без борьбы.

За ее спиной Антония скроила рожицу своей старшей племяннице и поднесла два пальца к горлу, что принесло бы обеим много проблем, обернись Каролина в этот момент.

Каролина ошибалась. Появление на похоронах ничего бы не дало, кроме открытого объяснения с Деброй Пасмор. Это действительно не могло бы принести «решения», что бы, черт возьми, под этим ни подразумевалось. Хотя она должна была признать, что это звучит мило. Решение. В этом есть какая-то гладкость. Как сахар, тающий в горячей воде.

— Все-таки, — бормотала она, шаря в траве в поисках спичек, — чертовски скоро для этого, я думаю. — Она не хотела примирения с Майлзом. Ей хотелось придушить его за то, что он втянул ее в это дерьмо.

Бедный, эгоистичный, ненадежный, глупый Майлз. Теперь у нее никогда не будет возможности спросить его, почему он считал необходимым встречаться с Нериссой за ее спиной, вместо того чтобы просто прийти и рассказать ей об этом. Она и вполовину так не переживала бы, как ему казалось, потому что она никогда не испытывала по отношению к нему и половины тех чувств, которые она испытывает, — простите, испытывала! — к Патрику.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Бедный Майлз! Если б он только знал. А может быть, лучше, что он не знал? Боже, все это такая путаница!

Она сделала еще один глоток из бутылки.

— Нет, — рассудительно обратилась она к ревеневой грядке. — Если Каролина желает видеть завершение труда, то ей надо выйти и принять этот груз. Финальная стадия переделки Антонии Хант. Стадия первая: вытряхнуть все вещи из платяного шкафа и сдать на хранение в Оксфэм. Стадия вторая: написать елейное письмо Урии Гиппа — этому ассистенту профессора Как-Его-Там, нижайше принимая предложение работы. Стадия третья: грандиозный финал. Отнести в сад все это Кассиево дерьмо, добавить горючего и — фьююю! Отрегулировать желаемую температуру, чтобы истребить все полностью.

Она перевернула коробку вверх дном над устройством для сжигания отходов: туда посыпались книги и бумаги. Первым полетел знаменитый Кассиев манускрипт, включая все копии и дискеты; затем ее коллекция «Стихотворений», во всех известных в Англии переводах: двенадцать томов — плод многолетний поисков в букинистических лавках.

Сожги их. Сожги всю эту чертову кучу.

Пламя ее обрадовало. Было бы приятно согреться для разнообразия. Господи, как ей холодно! Ее зубы опять начали выбивать дробь. Казалось, они никогда не переставали стучать с тех пор, когда она стояла на аллее под дождем, глядя, как уходит Патрик.

В тот момент она поняла, что значит боль в сердце. Как будто кто-то сунул пару стальных пластин в ее грудную клетку и медленно растягивал их, раздвигая ребра и выставляя сердце на холодный сырой воздух. Это чувство не проходило. Оно было с ней целыми днями. Оно было с ней и сейчас. И она никак не могла согреться.

Но прошлой ночью, во сне, к ней пришло решение.

Она скакала верхом на белой лошади вдоль низкого горного хребта, покрытого снегом, легким галопом — что, вообще говоря, было довольно странно, ведь в реальной жизни она боялась лошадей. Она становилась все меньше и меньше и ощущала, как ласку, касание снега к ее лицу: тонкое, мягкое, успокаивающее одеяло из снега.

Проснувшись, она уже точно знала, что делать.

Чистый, голый склон холма, покрытый снегом. Начать с чистого листа — вот что тебе нужно! Выкинуть весь этот мусор и начать все сначала.

После долгих поисков она нашла спички в палой листве. Неловко зажав подмышкой «Пино Гри», она вылили «Ваг-В-Blaze» в устройство для сжигания отходов, нетвердо чиркнула спичкой и бросила ее. Оранжевое пламя вспыхнуло, едва не опалив ей брови.

— В добрый путь! — выкрикнула она, отпрыгивая назад. — Здравствуй, новая Антония Хант!

Она опустилась на колени и устроилась наблюдать.

Хорошо было чувствовать жар на лице. И сладкий, острый запах влажной травы, и кислый запах горящих книг — это тоже было хорошо! Она обожгла руку крапивой, и этот укус был чистым и обжигающим, но это тоже было хорошо, поскольку сжигало прежнюю Антонию Хант.

Она была рада тому, что подавила искушение позвонить Патрику. О чем было говорить? Какой смысл думать о нем, если это означало думать о Майлзе, и о ее отце, и о Кассии, и о кантаросе, и так снова и снова, пока не вернешься к Патрику.

Он сделал свой выбор. Он предпочел ей Пасморов. Говорить тут было не о чем. И, если посмотреть правде в глаза, это никогда не было большим, чем проявлением щенячьей любви. Да, конечно, двадцать четыре года — немного поздно для щенячьей любви, но ты всегда начинала поздно, ничего не поделаешь. Так что принимай пулю и смотри правде в глаза. Ты отчаялась найти любовь. Бедный Майлз заставлял тебя чувствовать себя неполноценной и фригидной до тех пор, пока ты уже не могла это выносить. Ты должна была запасть на любого. Потом появился этот красивый янки и — чудо из чудес — он вдруг уделил тебе внимание, и все: ты попалась. Ведь так? Но это не значит, что это была любовь.