Жизнь моя - Пейвер Мишель - Страница 20

И все-таки ее вера сохранилась. Несмотря на воинствующий эмпиризм, которому ее учили. И с ней — грызущее чувство, что, отрицая существование Ликарис, мир тем самым обесценивает Кассия. Низводит его до талантливого беллетриста, сотворившего женщину из слов, а затем влюбившегося в свое творение.

Ее глаза вернулись к странице.

Антония выпрямилась, потирая затылок. Летучая мышь стремительно пролетела мимо окна: бархатная безмолвная тень, прочертившая след через звезды. То же самое должен был видеть Кассий в свою последнюю ночь на земле, когда он составлял свою загадку.

Хотя, если верить официальной теории, это не более чем ироническая игра слов. «Ищите Ликарис в вине, — призывал он потомков. — Но вы не найдете ее нигде, так как ее не существует. Я создал ее».

Нет, нет, нет! Официальная версия ошибочна. Не таким человеком был Кассий, чтобы прощаясь с жизнью, придумывать иронические пустяки. Он был слишком прямым и неустрашимым для этого. Загадка была важна для него. Ликарис существовала, и Кассий любил ее всем сердцем.

Даже если бы не было других стихов, одно стихотворение, написанное им в начале их отношений, могло быть неопровержимым доказательством этого.

Антония опустила карандаш и посмотрела в темноту. В сравнении с такой любовью что значила бледная, острая зависимость, которую она питала к Майлзу?

Как она вообще могла подумать о Майлзе в такую ночь?

Ни Майлз, ни Патрик — никто из них. Особенно Патрик.

— Иди спать, — сердито сказала она, собирая бумаги в кучу. Через две недели раскопки закончатся, и каждый пойдет своим путем. Ей больше не придется наблюдать Патрика с Нериссой, которые кружатся друг перед другом, как пара красивых кошек, пока они с Майлзом разыгрывают свою жалкую пьесу на боковой сцене.

Две недели, и она никогда больше не увидит Патрика.

Две недели, и все будет позади.

Глава 8

В темноте Кассий различил темный силуэт Альбии на скамье маленького садика перед гробницей. Он и Фенио, его раб, двинулись навстречу ей через кипарисы. Хотя месяц был только в первой четверти, они без труда нашли дорогу. За три месяца им был знаком здесь каждый камень.

Фенио совместно с Альбией остались держать дозор, а Кассий направился к склепу, дверной проем которого выделялся слабо мерцающим прямоугольником света.

Когда он оставлял их на скамье, Альбия послала ему вдогонку странный взгляд, и он удивился, что бы это значило. Мгновение спустя он понял. Едва он достиг входа, как что-то взорвалось напротив дверного косяка на расстоянии ладони от его головы. Он едва успел уклониться, как еще один снаряд с шумом просвистел над его головой. Выпрямляясь, он смахнул с плеч осколки терракоты. В теплом ночном воздухе вокруг него разлился запах оливкового масла. Он улыбнулся. Она швырнула лампу.

— Ты лучше побереги последнюю лампу, или никогда не сможешь найти свою цель.

— Ублюдок! — раздался голос из тени. — Какое тебе дело до того, что я делаю?

— Где ты? Здесь темно.

— Какая тебе разница, где я?

— Тацита, ты о чем?

— Как будто ты не знаешь!

— Нет, я…

— Так когда же ты собираешься мне сообщить, что тебя отправляют в Галлию?

Так вот в чем дело…

— Сегодня вечером, — сказал он ровно.

— Лгун!

— Нет, я собирался сказать тебе сегодня вечером. Это правда. Я сам только вчера узнал.

Когда его глаза привыкли к темноте, он увидел ее плащ, брошенный на плиты. Сама она была в дальнем конце камеры, в отдалении от сохранившейся лампы. Она ходила, как львица в клетке. Он подумал, что она великолепна.

— Тацита, — сказал он спокойно, — ты ведь знаешь, что я должен уехать. Ты ведь знаешь.

— Нет! Не знаю, потому что ты не сказал мне! Я узнала об этом от нового мужчины Альбии. От продавца кальмаров!

Он спрятал улыбку. Он гадал, что ее так разозлило: то, что он не сказал ей о своем отъезде раньше, или то, что она услышала новость от торговца рыбой.

— Когда-нибудь это должно было случиться. Я и так продлил свое пребывание в Риме больше чем мог.

— Я чрезвычайно польщена!

— Я нужен там — я знаю местность.

— Ладно, так скажешь или нет? Ты не лучше простого крестьянина.

Он подошел к ней и повернул ее к себе. И был удивлен, почувствовав, что она дрожит.

Она крепко обхватила его за талию и спрятала лицо у него на груди.

— Меня не будет шесть месяцев, самое большее, — прошептал он в ее волосы.

— Нет, — сказала она голосом, приглушенным его тогой. — Боюсь, ты уйдешь навсегда. Эти дикари перережут тебе горло там, в горах. И бросят твои кости канюкам на съедение. — Она издала судорожный вздох. — И даже если ты постараешься остаться в живых… Я слышала об опасностях, которым ты можешь подвергнуться.

Это заставило его усмехнуться.

— Чего тут смешного?

— Ты смешная. Ты ругаешь меня за риск, а сама пытаешься раскроить мне череп лампой.

— Не шути, Кассий. Не сегодня.

Он сжал ее крепче. Постепенно дрожь прекратилась.

Спустя некоторое время она спросила:

— Сколько у тебя времени перед отъездом?

— Неделя. Может быть, мне удастся растянуть на две.

Он нагнул голову, чтобы вдохнуть аромат ее волос. Перечная мята и миндальное масло — смесь, которой она пользовалась, чтобы волосы блестели.

Она отодвинула складку его тоги и спустила тунику на одном плече, потом наклонила голову, и он почувствовал на коже ее теплое дыхание. Ее мягкие губы шли вдоль линии по его ключице.