ЛюБоль 2 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 30

– Давай, Олечка, еще немножко совсем.

Но я ее почти не слышала, я смотрела на монаха с фонариком в руках… и вдруг поняла, кого он мне так сильно напоминает. Артема. Он похож на моего любимого Артема. Наверное, я умираю, и он пришел за мной, чтобы облегчить мои страдания. Последняя волна боли была настолько оглушительной, что я выгнулась и закричала так громко, что, кажется, эхо этого вопля еще долго звучало где-то в воздухе.

Я хватала монаха за руку и видела, как он морщится от боли, но не выпускает моей руки. Что-то говорит мне, а я обливаюсь холодным потом и улыбаюсь сквозь слезы боли. Дааа. Он похож на моего младшего брата Артема. Так похож. Разве люди бывают настолько похожи?

– Что-то не так, – шепчет Мира,– долго. Слишком долго.

Я не знаю, о чем она…ведь боль прошла. А потом с ужасом начинаю понимать… что я не слышу того, что должна была сейчас услышать – я не слышу крик младенца. Превозмогая слабость, поднимаюсь на локтях, чтобы увидеть, как Мира держит ребенка за ножки, шлепая его сзади, и я тяну дрожащие руки.

– Дай мне!

– Подожди! – хрипло шепчет она, – Дайте ей водки, отец. Много водки. Пусть уснет.

– Дай мне ребенка, Мира!

– Водки. Сейчас. Заливайте в рот.

– Дай! Мне! Моего сына, Мира! Дай, не то я сверну тебе голову!

Тяжело дыша и вытирая слезы, она накрыла младенца своей накидкой и протянула мне.

– Мне жаль…он не дышит.

Но я её не слышала, я приподнялась, облокачиваясь на одну руку и прижимая малыша к груди. Укладывая его на себя и накрывая своей накидкой, проводя кончиками пальцев по его спинке и закрывая глаза. Мира молча все еще возится с моим телом, но я уже не чувствую боли, я глажу своего сына по головке и тихо пою песню, видя как дрожит монах. Пусть не смеет плакать. Мой мальчик не умер. Я его чувствую.

«Слышишь, как бьется мое сердце – это и твое сердце

Слышишь, как я дышу – это и твое дыхание…»

Спустя какое-то время Мира все же придвинулась ко мне, провела ладонью по моей щеке.

– Отдай его мне, Оля. Мы похороним его здесь, а потом вернемся за ним. Нам нужно ехать. Скоро рассвет. За нами может быть погоня.

– Мой мальчик жив. Он теплый и он дышит, – устало сказала я и даже не открыла глаза.

– Нет времени, Оля. Нам нельзя задерживаться.

Она попыталась отнять малыша и едва оттащила от моей груди, как он жалобно заплакал. Монах вздрогнул от неожиданности, а Мира вскрикнула на цыганском. Я осторожно уложила ребенка обратно к себе на грудь.

– Я сказала, что мой сын жив. Помогите сесть. Мы едем дальше.

Глава 19

Храм спрятался в глубине утеса, занесенного снегом. Но купола из красного золота было видно издалека, и когда колокола звонили, люди обращали свой взор вверх и крестились. Дорога к священному месту вилась между густыми деревьями и уходила вверх диковинным серпантином. У ворот возвышались две одинаковые статуи монахинь, завёрнутых в покрывала и склонивших головы, в руках каждая из них держала священное писание. У подножия статуй обычно сидели попрошайки или блаженные, но в такой холод даже псы, охраняющие территорию Храма, спрятались по своим будкам. Беспощадная нынче зима выдалась. Самая лютая за последние десятилетия.

В низине расположился город Тименьково, Один из маленьких, но довольно процветающих городов. Это и неудивительно, ведь город обогащался за счет паломников со всех концов мира и торговли священными реликвиями. Естественно, половину дохода приносили непосредственно в Храм. Вот и сегодня был день сбора подаяний.

Отец Даниил складывал деньги в сейф и делал пометки в своей тетради. Позади него стояли два послушника. Это был его любимый ритуал.

– Неурожайная нынче зима или прихожан в храме стало меньше, Захарий? – обратился он к своему бухгалтеру, и тот смиренно склонил голову перед тем, как ответить.

– Все средства уходят на борьбу с бандами, Ваше Преподобие. На взятки. Чтоб нас не трогали.

– Я это и без вас знаю.

– Олег Лебединский отдал приказ треть из налогов, предназначенных для Храма отдавать ему на борьбу с преступностью в округе, – бесстрастно ответил Захарий и посмотрел на Даниила, поправляя воротник.

Диякон стиснул шариковую ручку в пальцах и продолжил делать записи в книге. Значит, олигарх все же понизил доходы Храма в пользу своего противостояния с цыганами и не сообщил об этом Даниилу. Что ж, это его право, но монах вернёт всё то, что ему недодали, иными способом. Он заставит Олега Лебединского выплатить всё до последнего рубля. Диакон всегда получает то, что ему положено.

– Значит, на то воля нашего благодетеля, – сказал вслух Даниил и махнул рукой, давая к бухгалтеру распоряжение покинуть залу. Расшитый золотыми нитями рукав его сутаны зашуршал, соприкасаясь с бархатной скатертью стола, когда монах опустил руку на столешницу, то захлопнул учетную книгу с такой силой, что стоящие за его спиной послушники вздрогнули. Ничего, скоро всё станет на свои места, особенно когда красноволосая дрянь вернётся в Храм. При мысли о дочери Олега прострелило пах, и диакон напряженно стиснул толстые колени. Сколько бы времени ни прошло, а каждый раз, как вспоминает ее, в голову кровь ударяет и руки тянутся к паху, чтобы сжать вялый член. За это Даниил потом хлестал себя по пальцам и по рукам, чтобы чертовые желания не посещали его голову. Иногда она ему снилась, и тогда он ложился на живот и тёрся о простыни, пока не испытывал острого облегчения от навязчивых снов о проклятой гадине. Потом в ужасе сам менял простыни и ночное одеяние, сам застирывал пятна и сушил у камина. Он истово молился в такие дни и изгонял из себя дьявола постами и воздержанием от еды. За последние месяцы он сильно потерял в весе из-за этой сучки. Ничего, Бог воздал ей по заслугам. К цыгану в плен попала, и Даниил искренне надеялся, что там из неё вся спесь и вышла. Варвар не церемонится с заложниками. Пусть теперь ноги Даниилу целует и руки за спасение. Ведь это он подсказал Макару, как заставить Алмазова отдать пленницу.

А еще ярче он вспомнил как она собралась в Огево…Своенравная сучка….

***

– Тебе не следует туда ехать, Оля. Чужая страна…пока нет отца, я бы не стал.

Отец Даниил сложил руки на груди. На толстых пальцах сверкали перстни, а он смотрел на дочь олигарха Лебединского. Она стояла у окна в черном платье, расшитом тонкой серебристой ниткой. Священнослужитель и думать не хотел, сколько могло стоить это платье. Ее ярко-рыжие почти красные волосы спускались ниже поясницы вьющимися волнами и огненным пятном выделялись на черном фоне. Этот цвет волос вводил людей в ступор. Потому что это не краска. А настоящий цвет от рождения. Огненно-рыже-красный. Похожий на кровь. Дьявольский цвет. Отец Даниил считал, что такие волосы надо обривать наголо или всегда носить платок, но в современном мире женщины редко покрывают голову.

Отец Даниил крестил Ольгу, ей тогда было десять дней. Ее мать умерла при родах от кровотечения. Не помогли деньги мужа, не помогли связи, дорогая больница, лекарства, аппаратура. Он тогда еще перекрестился, увидев младенца с красными волосами, и подумал, что это происки нечистой силы. Женщину отпел как положено и мужа ее утешил. Несмотря на свое положение, власть, возможности, Олег Александрович Лебединский был верующим. Это не такая уж редкость среди олигархов на сегодняшний день. Модно ходить в церковь, давать детям старославянские имена, радеть за чистоту крови. Маленькую Олю отправили в огромный особняк в деревне, чтоб растить подальше от сплетен. Цвет ее волос вызывал много вопросов, несмотря на то, что тест ДНК показал, что она истинная дочь своего отца. Но когда у светловолосой женщины и светловолосого мужчины рождается огненно-рыжий ребенок, это вызывает вопросы.

Отец Даниил мечтал, видя, как Олег Александрович скрывает дочь, что рано или поздно Ольга примет постриг и останется в монастыре, что принесло бы невероятную прибыль самому священнослужителю и храму. Давно пора сделать ремонт, отстроить здесь все, установить новый колокол с золотым напылением, облагородить фрески, обзавестись исповедальней. Не простой, а обитой бархатом и расшитой золотом. Ну и…самому Даниилу не мешает сменить машину, приобрести более просторный дом и участок земли эдак в соток восемьдесят-сто. Не то, что у него…всего-то двадцать. Отец Даниил говорил с Олегом Александровичем о его дочери, но тот не торопился с решениями. Когда ей исполнилось восемнадцать, он решил выдать ее замуж за сына своего партнера по бизнесу Вячеслава Калюжного, наследника огромной корпорации. Это сподвигло бы к слиянию двух компаний и появлению огромного концерна, которым бы управлял сам Лебединский. Прорыв на рынок черного золота в Африке – вот предел мечтаний миллионера, а чем больше денег у Лебединского, тем жирнее пирог на столе отца Даниила.