Королевские бастарды - Феваль Поль Анри - Страница 21

– Черт побери! Пятьдесят франков за комнату в сутки – это пятнадцать тысяч франков в месяц, недурная, однако, плата… а во всех соседних домах притаились стрелки венсенского полка…

Вдруг толпа зашумела, раздались голоса: «Вот он! Вот он!» Потом все замолчали – и занавес пополз вверх.

Створки ворот повернулись на массивных петлях, позволяя увидеть тюремный двор, освещенный фонарями. Толпа расширила круг. Госпожа Пиу потом говорила, что именно в этот момент у нее и украли табакерку – Черные Мантии, разумеется.

Конвойные в тюремном дворе образовали коридор от двери до ворот.

Будто по волшебству, воцарилась мертвая тишина.

В театре всегда слышна возня мышей, когда зал застывает перед долгожданным выходом знаменитого актера.

Появились два стражника, сопровождавшие господина Ларсоннера, а следом – осужденный. Свет фонарей бросал красноватые блики на его лицо.

– Какое грубое, однако, животное! И ему оставили его атласную шляпу, ах, нет, простите, шляпу с атласной лентой!

– Да настоящая ли у него борода? Мне кажется, приклеенная!

– Посмотрите на его культю!

– Вот отсюда и пошло его прозвище, – обстоятельно объяснил господин Мартен. – Маншо – так зовут в народе одноруких.

– А ты не ошибаешься, Аристид? – спросила его панельная киска.

– Ошибаетесь вы, мадам, причем – вдвойне. Меня зовут Адольф, и я не имею чести знать вас.

– Сразу видно – негодяй! И какое жуткое у него лицо! А рука-то, рука, смотрите, привязана!

– На нем кровь, дорогая, невинная кровь, жуть берет на него смотреть!

– Как бы он нас не сглазил, как думаешь, дорогой?

Убийца переступил порог и вышел на улицу. Жандармы, застывшие на своем посту, казались каменными конными статуями. Подножку кареты опустили заранее, и через дверцу было видно двух стражников, ожидавших узника в экипаже.

– Вон как все продумано! Тут не смоешься!

– Жандармов сколько, а он один!

– И вдобавок – без руки!

– Все – внимание! – скомандовал Ларсоннер. – Оттеснить толпу!

Не знаю, был ли необходим этот приказ, но результат он дал самый неожиданный. Началась настоящая потасовка, и не на противоположной стороне улицы, где теснилась большая часть зевак, а прямо возле тюремных ворот. Перебранки по совершенно непонятным поводам вспыхивали то там, то здесь – настоящий концерт из упреков и препирательств.

Напор толпы и справа, и слева нарушил живую стену охраны.

– Назад! – гневно скомандовал Ларсоннер. – Отгоните этих людей! У меня же арестованный! Сомкнись!

– Милая моя, – простонала госпожа Пиу, – полицейские-то сабли достают!

– Глупо было бы ввязаться в переделку.

– Десяти су бы не пожалел, чтобы оказаться сейчас дома!

– Не толкайтесь, невежа!

– Спасайся кто может! Жандармы собрались стрелять!

Очень хотелось убежать, но еще больше хотелось посмотреть, чем все это кончится. Людское море, вскипев, продолжало бушевать вокруг жандармов, а те сохраняли неподвижность и идеальную выправку.

В этом шумном круговороте возле лошадей послышался звонкий голосок:

– Последние новости! Убийство на улице Виктуар! Пять обвиняемых, из которых четверо осуждены заочно! Две жертвы! Банда Кадэ! Черные Мантии! Ле-Маншо! Покупайте газету! Всего одно су!

Горластому торговцу – пареньку в блузе – тут же надавали тумаков, и он с забавными жалобами ринулся прочь, прорвавшись чуть ли не между ногами лошадей.

В этом шуме и гаме никто не заметил, что узник ухитрился поднырнуть под карету. Ларсоннер все это время стоял перед экипажем и крепко кого-то держал.

Парнишка с газетами и узник оказались под каретой одновременно. Маншо не шарахнулся от юноши, а тот мигом натянул на беглеца свою блузу, нахлобучил ему на голову фуражку со сползающим на нос козырьком, накинул на плечо ремень с ящиком, полным газет, и шепнул:

– Вперед! Удачи!

С этими словами паренек исчез.

Клеман вылез из-под кареты с противоположной стороны, как раз там, где стояла лошадь жандарма, охранявшего вторую дверцу экипажа.

Жандарм сидел неподвижно, но вдруг его лошадь, словно пришпоренная, взвилась на дыбы, а потом хорошенько крутанула задом. Зеваки взвыли. Клеман тут же растворился в толпе.

– Прошу прощения, извините, – твердил он, пробираясь в этом скопище людей. – Я вас толкнул своим ящиком? Ничего не поделаешь! На хлеб-то нужно зарабатывать!

– Когда работник еще и учтив, упрекнуть его не в чем, – ответил господин Мартен. – Проходите смело, дружок!

Клеман поблагодарил. Кто-то шепнул ему прямо в ухо:

– На Королевской площади будет день.

– Все никак не увезут! – негодовала между тем толпа. – Экие разгильдяи! Чего, спрашивается, копаются? А ведь на содержание этих бездельников идут наши налоги!

– Ле-Маншо-то уже в карете? Или как? Что-то я его не вижу!

– Был тут все время… Погодите! Говорят, его ищут?.. Давайте послушаем!

Люди, собравшиеся между каретой и тюрьмой, волновались все больше. То и дело слышались тревожные вопросы:

– Осужденный! Где осужденный?

– Его держал господин Ларсоннер. Я видел!

Возбужденная толпа хлынула на улицу Сент-Антуан. И в этом потоке двигался против течения немолодой мужчина. Это стоило ему таких неимоверных усилий, что он без конца утирал пот со лба.

– Прошу вас, пропустите меня, – то и дело повторял этот человек. – Что случилось? Несчастье? Я – начальник тюрьмы, господин Бюэн.

Имя Бюэна передавалось из уст в уста, и толпа расступалась перед этим достойным господином.

Три или четыре надзирателя бросились к нему с разных сторон и принялись что-то нашептывать своему патрону.

Совершенно растерянный господин Бюэн оповестил всех о неожиданной новости, громко вскрикнув:

– Сбежал?! Осужденный?! Господи! Да не может этого быть!

Народ возликовал.

Слегка избитые не жаловались больше на синяки, придавленные мигом утешились. Радовались не самому побегу, а своему личному участию в столь значительном событии, о котором можно будет рассказывать потом долгие годы, порицая зевак – вечный источник беспорядков, критикуя администрацию, состоящую как всегда из растяп, ругая полицию и жандармерию, словом, с полным правом браня и осуждая всех и вся.

Вот это и было истинным счастьем, это и вызывало бурное ликование.

– Сбежал! Сбежал! Сбежал! А они все тут! Дюжина идиотов!

– Как сбежал? Вы что-нибудь заметили?

– Ничего, мадам! Исчез, как фокусник в цирке!

– Бесследно!

– Нынешние мошенники, однако, – ловкие парни! Господин Бюэн стоял перед воротами тюрьмы и спрашивал с безнадежно печальным видом:

– Почему меня не предупредили? Ведь все знали, где меня найти. И я оставил приказ, чтобы за мной немедленно послали, если вдруг прибудет карета.

Кто-то из служащих объяснил:

– Но ведь господин Ларсоннер сам ходил к вам, провел минут десять в доме господина Жафрэ и вернулся с предписанием…

Договорить служащий не успел, господин Бюэн выпрямился во весь рост и закричал:

– Где Ларсоннер? Привести ко мне Ларсоннера!

Служащие переглянулись, а несчастный начальник тюрьмы продолжал вопить:

– Я не видел его! Не отдавал ему никаких приказов! Это обман!

И добавил:

– Очень ловкий обман…

Ведь Ларсоннер тоже исчез, исчез мгновенно и незаметно – так, что никто не мог сказать, когда и в каком направлении он скрылся.

VIII

УДАР МОЛОТА

Разумеется, жандармы немедленно кинулись на поиски Ларсоннера, который вмиг стал знаменитостью. Конвоира искали с тем же рвением, что и преступника. Толпа сообщала волнующие сведения и об одном, и о другом: господин Мартен, например, заметил явного чужака, который взял юную барышню за талию с откровенно дурными намерениями. Госпожа Пиу, которая недавно обнаружила пропажу табакерки, дала еще более ценные показания:

– Я так дорожила ею! Это была память о человеке, который мне ее подарил, и была она из букса, не такая я дура, чтобы брать с собой серебряную табакерку!