Сапер. Том IV (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 38

От батальона осталось одно название. Списочного состава на неполных две роты. Из командования — два лейтенанта, два простых сержанта, и три старших. Всё. Легко раненых чуть не каждый пятый. И то потому что эвакуировали кого смогли. И задача у нас — минирование дороги, по которой немцы проскакивают. И организация завала у деревеньки Горы, чтобы не шастали по лесу все кому угодно. А впереди ремонт понтонной переправы через Неву. Мост то разбомбили! Запасов, как всегда — кот наплакал. Читали сказку, где Ивану-дураку говорят «пойди туда, не знаю куда»? Вот это про семьсот семидесятый батальон. Шанцевого инструмента, кстати, тоже кот наплакал.

Зато есть связь, аж с штабом армии. Мы же прямого подчинения, не просто так. И я воспользовался служебным положением. Мне нашли почти самого главного интенданта, и я просто пригрозил ему, что если к утру наши заявки не выполнят, то я натравлю на них всех Грачева. Вот кого снабженцы боялись. Особенно после случая, когда одного особо ретивого он подстрелил. Не до смерти, в трибунал было что сдать. Официально оформили как неосторожное обращение с оружием. Но истинный ход событий быстро стал известен всем заинтересованным лицам, обрастая подробностями. Вот теперь каждый думал, что в следующий раз Леонид Петрович может и не промахнуться. А начальство спишет на удар молнии, или внезапное наводнение. В конце концов, напишут, что военинтендант такой-то возглавил атаку и геройски погиб. Возможностей куча. И трибуналу поменьше работы, тоже экономия.

Пообещали «поискать резервы». А куда же вы денетесь?

А мы повечеряем — и попробуем отдохнуть. Потому что в следующий раз когда еще придется?

Это я вчера, когда приехал на ночь глядя, не все сюрпризы рассмотрел. Больше половины личного состава в саперном деле понимают чуть меньше, чем я в космических полетах. Кто скажет, что саперное дело нехитрое — бери побольше, бросай подальше, тот вообще ничего об этом не знает. Даже копать умение надо. И немалое. Можно взять спортсмена-штангиста с кулаками как моя голова, и поставить соревноваться с сапером, который года два отслужил. Я на того мордоворота и копейки не поставлю. Потому что он ляжет быстро и будет стонать из последних сил. А простой боец будет продолжать махать лопатой.

Поэтому пришлось делить хоть как-то, чтобы на каждую задачу поставить людей хоть с каким-то опытом.

И понеслось. Наш батальон, оказывается, самый нужный просто везде. Копать землянки и блиндажи, минировать и наоборот, делать переправы и взрывать мосты. И всё одновременно. А с пополнением тянут, не дают никого. Сволочи, что скажешь. Тянут одеяло на себя, артиллеристы-бездельники, танкисты-разгильдяи, и лентяи из пехтуры. Одни мы тут как рабы фигачим, пока другие прохлаждаются.

Постоянные обстрелы — это можно не упоминать даже. Потому что эта самая кишка шириной несколько километров будто застыла, чтоб ее. Ходили слухи, что Ворошилов почти поселился в штабе пятьдесят второй армии, но я там не бываю. Мне только задачи доводят.

Мы заканчивали минировать очередной участок. Всё бегом, а потому получалось тяп-ляп. Не было у нас никаких механизмов, чтобы за нас копали, и мины в борозду укладывали. А потом сверху еще разравнивали грунт и маскировали. Всё ручками.

Третий день нас кормили гороховым концентратом, сильно разбавленном водой. Привозили это варево два раза в день. Вот вчера вечером, кстати, не доставили — немецким снарядом разметало наши немудреные харчи по окрестностям. Легли спать голодными. Чем там кормились немцы — не знаю. В окружении с этим всегда беда. Да, что-то им перебрасывали самолетами, но это тоже… Самолеты сбивают. Да и наши не спят. Вот кого больше стало, так это авиаторов. И немцы уже не так вольготно себя в небе чувствуют.

Стало понятно, что за сегодня не закончим. Темнеет. Так что выпить чаю с сухарями, которые неизвестно где берет Дробязгин, и в люлю. Пока кто-нибудь не решит пострелять в нашу сторону.

Нет, сначала доклады, итоги дня, контроль записей в журнале боевых действий, план работ на завтра, проверка остатков, обход часовых, а потом, если время останется — можно и прикорнуть. На самом деле рассказывать дольше, чем делать. Как кто-то сказал, у хорошего руководителя работа поставлена так, что даже его длительное отсутствие ничего не изменит. А я в этом деле уже давно. И примерно знаю, что и кто должен делать. Вот и поделил между подчиненными — ты этим занимаешься, а ты этим. Не думают же они, что я за них свою работу делать буду?

Наконец наступил тот миг, когда я улегся на свою постель и закрыл глаза, натягивая шинельку до самого носа. Сегодня четверг, говорят, в ночь на пятницу как раз снятся вещие сны. Посмотрим, что мне покажут такого интересного.

Сколько я здесь, а Нина — жена покойная из прошлого — мне ни разу не снилась. Вот в лагере, когда сидел — часто, а тут как отрезало. И не потому, что закрутило меня с самого начала, и с Верой свело. Нет. Про свою жену я помню хорошо. Всё, до самой мелкой подробности. Где-то она сейчас под Кременчугом. Если в эвакуацию не попала. Не было у меня ни времени, ни желания искать ее там. Изменился ход событий, и теперь она вполне может быть, что и не вдова. Или к родне своей, в Ленинград двинула. Мы к ним не ездили. Не к кому. Все они тут полегли — мать, бабушка, младшая сестра. Место захоронения неизвестно.

После войны Нина ездила, искала. А потом бросила. Объяснила, что тяжело. Так что я в Ленинграде не бывал никогда. Адрес ее родных помню приблизительно — Лиговка, возле бань. Если буду там, попробую найти. Может, и удастся им помочь.

Это я потому вспомнил, что как раз сегодня Нина мне и приснилась. Такая, какой я ее запомнил, в голубом платье, платочек на голове повязан небрежно, чуть набок сбился. Как водится, сказать ей я ничего не мог, она только вела меня куда-то, говорила на незнакомом языке. А потом показала на девчонку, маленькую, с двумя косичками, которая качалась на привязанной к ветке старой автомобильной шине.

Досмотреть не удалось. Грубо и совершенно по-хамски в мой сон ворвался Ваня Дробязгин. Он тормошил меня за плечо, и рассказывал о каких-то перебежчиках.

— Как же вы надоели, — пробормотал я, окончательно понимая, что сон ушел всерьез. Даже если мне удастся всех разогнать, я так и не узнаю, зачем мне эту девочку показывали. — Что там?

— Перебежчики, говорю же, — повторил ординарец. — Налетели на мины, один того… а второй кричит что-то, машет белым флагом.

— Какой флаг, ночь на дворе!

— Так он фонариком себя подсвечивает.

— Вот придурок, честное слово, — я начал обуваться.

Перебежчики на войне — дело обычное. Движение идет в обе стороны. Рассказывали, что даже в Сталинграде, уже когда немцев окружили, находились умники, которые от нас уходили на ту сторону. Им же, скудоумным, не рассказал никто, что там их ничего хорошего не ждет.

Но обычно это дело не очень афишируют. Свои могут по простоте душевной и расстрелять за дезертирство. Немцы от нас в этом деле не очень отличаются. А этот стоит, светит фонариком на себя, и машет белой тряпкой.

Перебежчики, понятное дело, это к особистам. Они там у себя их сортируют, допрашивают и что-то еще делают. Вот только своего специалиста такого профиля у нас не имелось. Не нашлось лишнего на батальон, хоть и отдельный.

— Тащ полковник! — встретил меня командир первой роты, лейтенант Гапонов. — Вот, голосит что-то, не пойму.

Я прислушался. Вместо обычного «иш гебе оф», которое значит «сдаюсь, дяденька, не убивайте», это чудо в ночи вопило что-то вроде «унзер батальон эргибт зих». Мне только их сраного батальона здесь не хватало. Сейчас до утра оружие принимай, охрану организовывай, конвоируй их потом… Одна головная боль. А вдруг это военная хитрость и немцы таким образом пытаются пойти на прорыв? Тогда нам тяжко будет. Но если правда — надо побыстрее. Потому что днем это будет сложнее, чем сейчас. Свои же камрады могут не понять.