Королева-Малютка - Феваль Поль Анри - Страница 13

– Матушка, почему мне надо так рано одеваться? – удивилась девочка.

Вопрос был задан совершенно взрослым тоном, и Глорьетта серьезно ответила:

– Потому что, дорогая, ты сегодня отправляешься на весь день в Ботанический сад.

– С тобой? Как хорошо! – воскликнула малышка.

– Нет, – покачала головой Лили, – с мадам Нобле, которая водит туда гулять детей.

В ответ – недовольная гримаска. Лили улыбнулась. Матери любят, когда дети не хотят с ними расставаться.

Лили поставила дочку в большой таз и принялась обливать ее водой.

– А ты? – осведомилась Королева-Малютка. – Ты останешься здесь?

– Я пойду относить работу, – объяснила Лили. – И мы получим немного денег. Тогда я отведу тебя туда, куда давно обещала; там нам сделают твой портрет, и мы пошлем его папочке.

Они уже раз были у фотографа, но тогда Королева-Малютка была совсем крошкой и не могла сидеть смирно.

И на фотографии получилась Лили, державшая на руках облачко.

Однако снимок не был выброшен, ибо – уж не знаю, каким образом – вышло так, что облачко улыбалось.

Королева-Малютка спросила:

– А на портрете будет моя вишенка?

Хотя ребенок был совершенно мокрым, юная мать нежно обняла его и ответила:

– Мне бы очень хотелось, но точно сказать не могу.

– Ты же говорила, что папочка всегда радовался, когда смотрел на мою вишенку! – вскричала малышка.

Лили поднесла к лицу платок, чтобы стереть попавшую на щеки воду, а может быть, и непрошеную слезу. Есть слова, само звучание которых может мгновенно воскресить счастливое прошлое.

И малышка, и ее мать были, в сущности, совершенными детьми. Детьми становимся и мы, рассказывая о них или перечитывая нашу историю. Поэтому ребячеством больше, ребячеством меньше… Надеюсь, читатель простит нас.

На теле Королевы-Малютки было родимое пятно удивительной формы: настоящая красная вишенка, блестящая, с золотистым отливом, словно эта ягодка долго зрела на солнышке.

Оно возникло в результате странной и загадочной работы, которую проделывают вместе природа и материнский организм. У женщины, ожидающей ребенка, часто бывают противоречивые, иногда совершенно неосуществимые желания, и появившееся на свет дитя нередко несет на себе отпечаток неудовлетворенного каприза матери. Таким образом, потомство мадам Канады могло бы, к примеру, обладать родимыми пятнами, напоминающими растекшиеся лужицы ее знаменитого кофе или доброго винца и покрывающими синевой пол-лица. Подобные явления безобразны.

Но когда вместо диких фантазий, рожденных нищетой, молодых женщин увлекают мечты о том, к чему стремятся счастливые матери – к цветам, например, – все получается совсем по-другому.

Дюма-сын, написавший прекрасную книгу «Дама с камелиями», вполне мог бы найти в благородном жилище Сен-Жерменского предместья название для другой книги: оно было бы столь же изысканным, но гораздо более целомудренным.

«Дама с розами» не прячет великолепных волос, как некоторые маркизы: свои густые черные кудри она распускает по плечам. Разумеется, только рука супруга или дуновение ветерка имеют право приподнять эту роскошную завесу и явить миру две бледные розы, которые страстное желание ее матери запечатлело божественной пастелью на нежнейшей шейке этой прелестнейшей из женщин.

Напомню, что в народе такие пятна именуются «родиминками» и по каждому из них судят о том, что хотелось будущей матери.

А Лили, дикарке Лили, ужасно хотелось вишен.

В те времена, когда красавчик-студент Жюстен был без ума от Лили и ее крошки, он долгими часами играл с малюткой, лежавшей в колыбели, и, находя вишенку, радовался, как дитя.

Однако вишенка никак не могла получиться на портрете. Случай поместил ее на то место, которое бывает чаще всего скрыто под одеждой: справа, между плечом и грудью, ближе к подмышке.

Прежде, чем надеть на девочку рубашку, белизной своей соперничающую со снегом, Лили с тяжким вздохом поцеловала вишенку.

– Ты всегда говоришь, что папа любит нас, – продолжала Жюстина. – Тогда зачем ему портрет, чтобы приехать к нам?

– Он не может делать то, что ему хочется, – отвечала Лили. – Давай сюда ножки.

Ножки скользнули в панталончики с оборками, ниспадавшими на белые чулочки в голубую полосочку. Затем пришла очередь начищенных до блеска ботиночек.

– Так, значит, наш папа несчастен? – снова спросила девочка.

– Да, потому что он далеко от тебя… – вздохнула Лили. – А теперь корсет!

Корсет Лили изготовила своими руками, высчитав каждый сантиметр, чтобы ненароком не сдавить хрупкую и нежную талию ребенка; косынку на шею и воротничок тоже вышивала сама Лили.

– Бедного папочку надо любить, крепко любить! – воскликнула женщина.

– Но не так, как тебя, мамочка? – вопросительно взглянула на нее дочь.

– Нет, так же, как меня… – убежденно ответила Лили. – Дай мне ручки.

И бедная Глорьетта подумала:

«Господи, если бы он только ее видел!»

Верно, стоило только взглянуть на этого очаровательнейшего ребенка, как самый равнодушный отец немедленно вернулся бы домой.

А ведь Жюстен был таким добрым и любящим папочкой!

Платьице застегивалось на крючки: оно было сшито из простой, но со вкусом выбранной ткани. Под него надевалась пышная нижняя юбочка с турнюром! Ах, а мы чуть не забыли о ней! Завершали туалет маленькое пальто, расширявшееся внизу наподобие испанского плаща, и элегантная шапочка, из-под которой струились золотистые волосы.

На миг Глорьетта замерла от восторга. Никогда еще Королева-Малютка не была так хороша.

И хотя в комнате не было зеркала, девчушка понимала, сколь мила она в своем сегодняшнем наряде. Жюстина горделиво выпрямилась: в ее душе уже зародилось неосознанное стремление выглядеть взрослее и привлекательнее.

Но на постельке все еще лежала сирень молочницы. Колебания были недолгими. Королева-Малютка, не в силах устоять перед естественным для ее возраста желанием пошалить, не смогла больше сдерживаться и, плюхнулась на кроватку, с радостным смехом покатилась по цветам.

В этот момент с улицы донесся дребезжащий звон колокольчика.

– Матушка Нобле! – воскликнула Лили. – Мы опаздываем!

В комнатке на стене висели часы, у Лили также имелись часики, но история с опозданиями была вечной.

Лили бросилась к окну и увидела, как по площади Мазас шествовала почтенная матрона в широкополой соломенной шляпе табачного цвета, ведя за собой стайку пестро одетых детишек.

Это была мадам Нобле, прозванная Прогулочницей, а также Пастушкой.

На ходу она размахивала колокольчиком, таким, какие крестьяне вешают обычно на шеи овечек; заслышав знакомые звуки, матери выбегали из домов и сдавали на попечение Прогулочницы своих чад.

– Подождите меня, матушка Нобле, – закричала Лили в окно, – мы уже спускаемся.

Приподняв свою большую шляпу, Пастушка посмотрела на молодую женщину и ласково закивала головой.

– Не торопитесь, мадам Лили, – ответила она, – малыши немного поиграют перед домом.

Стайка ребятишек тут же устремилась к ничем не огороженной строительной площадке, где были свалены разные материалы и уныло пылилось несколько чахлых деревьев, обреченных на гибель под плотницким топором. Дети весело шумели, смеялись и скандировали: «Сейчас к нам придет Королева-Малютка!»

Пастушка торжественно выступала следом за своими питомцами, не переставая вязать шерстяной чулок.

Из-под своей синей вуали, прикрепленной к чепцу, необычайно похожему на монашеский, Саладен внимательно наблюдал за этой сценой. Все складывалось как нельзя лучше, о такой удаче он не смел и мечтать. Пастушка походила на мумию с широкополым абажуром на голове; вокруг Прогулочницы резвилось множество детей. Чуть-чуть ловкости, и…

– Скоро вы убедитесь, что я не только шпаги глотать умею! – пригрозил невидимым оппонентам Саладен. – Если бы я знал, куда девать такой товар, я бы утащил половину этих глупых птенцов, рассовав их по карманам.

Не упускайте ни одного слова, произнесенного Саладеном: со временем этот юнец станет весьма важной птицей. В хилом теле подростка скрывался великий и изобретательный ум, воистину явившийся для Саладена подарком судьбы. В провинции он совершал кражи по-американски. Ограбление по-американски требует недюжинного ума, дерзкого и практичного одновременно. Не всем же сидеть на бульваре в меняльной лавочке.