О муравьях и динозаврах - Цысинь Лю - Страница 62

Что-то не так по-крупному.

Вскоре после того, как спортсмены расселись по местам, им подали еду, и все наелись досыта, съев по две, а кто и по три порции. Китайские стюардессы и стюарды явно удивлялись тому, как много способны съесть эти пассажиры.

Когда самолет оторвался от земли, Цинни прильнула к иллюминатору, но ее родина почти сразу же скрылась под облаками, которые почти не расходились на всем протяжении полета. Как будто планете было что прятать.

После приземления в Пекине спортсмены еще два часа ждали в самолете, потом им выдали форменную одежду Западно-Азиатской делегации, они переоделись и спустились по трапу. В здании аэровокзала их ослепили вспышки бесчисленных фотокамер. Зал был полон репортеров, окруживших делегацию, как голодные волки — отару овец. Но вся эта стая держалась метрах в двух от делегации, остававшейся в свободном кругу и как будто окруженной невидимой силовой стеной. Цинни, да и всех прочих западноазиатских спортсменов больше нервировало то, что никто из репортеров не лез к ним с вопросами. Тишину в зале прилета нарушали только щелчки затворов фотокамер и шарканье множества подошв. Когда спортсмены подошли к выходу, раздался характерный грохот, и, оказавшись снаружи, они увидели, что в небо взмыли три вертолета — непонятно, то ли с прессой, то ли военные. Для их группы подали два автобуса, зато сопровождала дюжина полицейских машин и множество полицейских мотоциклистов. Выехав из аэропорта на шоссе, ведущее к городу, Цинни и все остальные увидели еще одну странность, которая потрясла их еще сильнее: на дороге не было никаких машин, кроме их кортежа.

Все это что-то значило…

В Олимпийскую деревню их привезли, когда уже начало смеркаться. Тут неясные опасения, мучившие западноазиатских спортсменов, превратились в ужас: Олимпийская деревня была совершенно пустынна. Дома, предназначенные для размещения спортивных делегаций, стояли темными; свет горел лишь в том из них, перед которым остановились автобусы. Посреди площади, окруженной домами, стояло кольцо из множества высоких флагштоков, но ни на одном из них не было национальных флагов, они походили на рощу, сбросившую листву на зиму. Вокруг квартала городские огни озаряли половину ночного неба, оттуда слабо доносились звуки уличного движения и других проявлений жизни мегаполиса, и от этого тишина в Олимпийской деревне делалась еще жутче. Цинни бросило в озноб — это место показалось ей похожим на могильный склеп.

В просторном вестибюле Клэр, как глава делегации, кратко проинструктировал спортсменов:

— Располагайтесь в отведенных для вас комнатах. Через час туда подадут обед. Ночью никуда не выходите. Все вы должны отдохнуть как следует, а завтра в девять утра мы будем представлять Республику Западной Азии на церемонии открытия двадцать девятых Олимпийских игр.

Цинни поднималась в лифте вместе с Клэром и Салихом. Там Салих, понизив голос, спросил у директора:

— Вы так и не хотите сказать нам правду. Нас, что, включили в «Окно к миру»?

— Завтра все будет ясно. А сейчас всем необходимо, по крайней мере, выспаться в человеческих условиях.

Цинни окинула взглядом грандиозную олимпийскую спортивную арену, и на несколько мгновений радостное возбуждение пересилило ее тревогу и страх. Что бы ни случилось в ближайшие несколько дней, она все же вступила на священное поле своей спортивной мечты. Чего еще можно желать в жизни?!

Но страх перед будущим отодвинулся совсем ненадолго. Все, что происходило с ней за последние два дня, сильнее и сильнее смахивало на странное мрачное сновидение. Рано утром делегацию Западной Азии погрузили в автобусы и повезли из Олимпийской деревни на Олимпийский стадион. По сторонам широкой улицы толпился народ, но Цинни, как ни смотрела, так и не увидела ни у кого флажков или воздушных шариков. Никто не приветствовал спортсменов, никто даже не улыбался. Более того, все эти многотысячные толпы стояли молча и мрачно рассматривали автобусы. У Цинни, как и вчера, начался нервный озноб. Она думала, что все это похоже на похороны.

У входа на Олимпийский стадион, конечно, места было предостаточно. Две плотные шеренги полицейских выстроились и замерли по стойке «смирно», встречая приближающиеся автобусы. Машины остановились у восточных ворот стадиона, спортсмены вышли из автобусов, и Клэр сразу приказал им построиться в четыре шеренги. Цинни, стоявшая в первом ряду фаланги, внимательно прислушивалась, но со стадиона не доносилось ни звука. Во всем гигантском сооружении царила тишина. Клэр извлек из машины широкий флаг Республики Западная Азия, подозвал Салиха и еще двоих самых известных спортсменов взять флаг за углы. Пока он оглядывался, выбирая четвертого, Райли, стоявшая в первом ряду, шагнула вперед и взяла у главы делегации последний угол. Но Клэр покачал головой, забрал флаг у Райли и передал другой спортсменке — похоже, первой, попавшейся ему на глаза. Райли покраснела от публичного оскорбления, несколько секунд прожигала глазами руководителя, но в конце концов вернулась в строй. Четверо спортсменов развернули флаг, и пекинский ветерок пустил по нему частые волны. Клэр, стоявший рядом с флагом, провозгласил громким, официальным голосом:

— Дети Западной Азии! Подтянитесь! Держитесь бодрее! Сегодня мы представляем свою тяжело страдающую родину на главной спортивной арене двадцать девятых Олимпийских игр!

Следом за флагом спортсмены Республики Западной Азии колонной двинулись вперед и вскоре достигли широких ворот восточного входа на стадион. Потом они прошли по длинному туннелю. Цинни шла в первом ряду и хорошо видела, как приближался дальний портал туннеля. Ее сердце отчаянно колотилось — ей представлялось, что за теми воротами лежат другой мир и другое время, где ждут совсем иные жизнь и судьба.

Цинни старательно настраивалась на что-то неожиданное, и все же, когда перед нею раскрылся простор огромной арены, она оцепенела. Она застыла бы на месте, если бы ее не подтолкнули шедшие позади. В голове мутилось, и она нашла спасение в том, что продолжала, как и все двое последних суток, уверять себя, что это лишь дурной сон. И то, что она увидела сейчас, лишь укрепило ее в этом убеждении.

Стадион, на который они вышли, был совершенно пуст.

Было ровно девять утра, и солнце уже залило половину стадиона. Гигантская чаша, куда вступили спортсмены, была словно отрезана от мира, и из всех звуков там существовало только гулкое эхо шагов. Как только первое потрясение прошло, Цинни увидела какое-то движение по другую сторону арены. Это была еще одна группа спортсменов, которые, как и представители Западной Азии, вошли на стадион стройной колонной по четыре, перед которой несли государственный флаг; в ярком солнечном свете Цинни хорошо видела на нем звезды и полосы. Пройдя немного, американцы вдруг разразились ликующими криками, они шли твердым шагом, держа равнение в шеренгах, головы колыхались в четком ритме, как у римских легионеров, движущихся к полю боя.

Колонны прошли по сторонам от центральной линии, остановились и повернулись лицами друг к другу. Их разделяло несколько десятков метров. В этом промежутке, в центральном круге стояло небольшое возвышение с эмблемой президента МОК. Спортсмены разом притихли, будто время остановилось.

От боковой трибуны по специально уложенному поверх зеленого поля настилу направился один-единственный человек. Его мерные шаги эхом разносились в пустой чаше стадиона, как отсчет тревожного метронома. Это оказался не президент Международного олимпийского комитета, как можно было ожидать, а Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций, пожилой, тощий, будто высушенный, бразилец. Он прошествовал к возвышению, остановился и так же неторопливо обвел взглядом две шеренги спортсменов. Постояв так с полминуты, он наконец заговорил. Благодаря мощной акустической системе, его голос звучал так, будто вещало само небо.

— В двадцать девятых Олимпийских играх будут участвовать только две команды — Соединенных Штатов Америки и Республики Западная Азия. Игры пройдут вместо войны между этими двумя странами.