О муравьях и динозаврах - Цысинь Лю - Страница 60

Цинни стала что-то писать пальцем на песке по-западноазиатски. Профессор прочитал и перевел Гранту:

— Она хочет посмотреть у вас по телевизору церемонию открытия Олимпийских игр. — Он досадливо покачал головой. — Бедное дитя. И ведь ей никак не объяснить, что впустую тратит силы. Она неисправима.

— Олимпийские игры отложили на один день — сказал Грант.

— Из-за войны?

— Как, вы не знали? — Грант удивленно огляделся по сторонам.

— Ну, какое нам дело до Олимпийских игр, — профессор опять пожал плечами.

Тут они оба оглянулись, услышав резкий звук автомобильного мотора. По дороге к ним медленно приближался старомодный автобус, какой вряд ли можно было бы увидеть где-либо еще, кроме Западной Азии. Машина остановилась около помойки, дверь открылась, оттуда выскочил мужчина лет пятидесяти с густой проседью в черных волосах и крикнул:

— Цинни здесь? Я ищу Цинни Видья!

Цинни попыталась встать, но ноги у нее подкосились, и она снова опустилась на землю. Незнакомец шагнул вперед и увидел ее.

— Деточка, что с тобой? Ты помнишь меня?

Цинни кивнула.

— Кто вы такой и откуда взялись? — резко спросил профессор.

— Я директор Национального агентства по спорту, моя фамилия Клэр, — ответил тот и поднял Цинни на руки.

— В стране все еще существует спорт? — спросил Грант, не сдержав удивления.

Клэр поставил Цинни на ноги и, бережно поддерживая ее, посмотрел на выглянувшее из-за горизонта солнце и ответил, медленно, отрывисто цедя слова:

— Сэр, в Республике Западной Азии есть все. Или скоро будет! — С этими словами он помог Цинни забраться в автобус.

Глядя на Цинни, которая не по возрасту тяжело, словно глубокая старуха, раскинулась на потертом сиденье, Клэр вспомнил, как впервые увидел эту юную женщину год назад.

В тот знаменательный вечер он как раз выходил из старого трехэтажного дома, который занимало Агентство по спорту. Он безвылазно просидел на месте весь рабочий день и чувствовал себя одуревшим. Когда Клэр устало открыл дверь своей старой «Волги» и начал садиться, кто-то сзади схватил его за руку. Он оглянулся и увидел Цинни. Она была очень взволнована и выразительными жестами показывала, что хочет сесть к нему в машину. Он очень удивился, но девушка смотрела так искренне, что нельзя было ей не поверить. Поэтому он открыл вторую дверь, усадил ее рядом с собой и поехал туда, куда она указывала пальцем.

— Ты… наша, местная? — спросил Клэр. Вопрос был отнюдь не пустой, потому что он, как старый тренер, с первого взгляда узнавал людей, долго и серьезно занимавшихся спортом. Тренировки накладывали на них не только физический, но и духовный отпечаток. Хотя Цинни была одета в мешковатый балахон по старинному обычаю Западной Азии, но Клэр наметанным глазом сразу увидел под ним спортсменку. Вот только ему с трудом верилось, что после десяти с лишним лет нищеты и голода в стране остался кто-нибудь, искренне желающий заниматься спортом.

Цинни кивнула.

Следуя указаниям Цинни, они скоро приехали на столичный стадион. Когда они вышли из машины, Цинни нацарапала на земле фразу: «Посмотрите, пожалуйста, как я бегу марафон». Подойдя к стартовой линии беговой дорожки, Цинни сняла балахон и осталась в беговом топике и шортах, которые будет носить и впредь. Клэр дал отмашку, она сорвалась с места и понеслась по кругу легкими четкими шагами. Очень скоро Клэр увидел, что у девушки редкий талант к стайерскому бегу, но от этого у него лишь болезненно защемило сердце.

Западноазиатская национальная спортивная арена, рассчитанная на восемьдесят тысяч зрителей, лежала в руинах. На покрытой толстым слоем пыли беговой дорожке росли сорняки, а на западном конце овала в крыше трибуны зияла большая брешь, оставшаяся после авиационной бомбежки несколько лет назад. В брешь пробивались лучи заходящего солнца, лежащие кроваво-красными полосами на противоположной трибуне.

Предвоенный период был золотым веком спорта в Западной Азии, но конфликт семнадцатилетней давности и последовавшие за ним блокады и санкции сделали спорт в этой стране излишней роскошью. Государственные расходы на спорт сократились настолько, что лишь несколько спортсменов могли в пропагандистских целях участвовать в международных соревнованиях. Но в последние годы, когда ситуация в стране ухудшалась день ото дня, правительство отменило даже это скромное финансирование, оставив спортсменов на произвол судьбы. Штат Национального агентства по спорту насчитывал сегодня всего четыре человека, и даже их могли уволить в любой момент.

Вечерняя заря меркла на западе, а с востока уже светила луна. Цинни пробегала круг за кругом, то входя в тени, то появляясь в полосе желтого лунного света, ее легкие шаги отдавались эхом среди огромных руин, напоминавших римский Колизей. Клэр подумал, что эта девушка похожа на сновидение о былых славных днях, заставляющее время течь вспять в залитых лунным светом руинах. В его сердце прорезался легкий след чувства, которое, как он думал, давно покинуло его, потом заполнило до краев, и неожиданно по лицу заструились слезы.

Сто пятьдесят кругов по дорожке стадиона Цинни завершила, когда луна высоко поднялась и ее свет залил половину арены. Она не стала прохаживаться для «заминки», как принято у бегунов, а просто остановилась в нескольких шагах от финишной черты и смотрела на Клэра. В лунном свете она казалась статуей работы искуснейшего скульптора.

— Два часа шестнадцать минут тридцать секунд. Введем поправку на условия дорожки, прибавим три минуты… Все равно получился национальный рекорд.

Цинни улыбнулась. Большинству марафонцев свойственна скупость мимики, внешне похожая на равнодушие, причиной которой служит привычка постоянно рассчитывать и экономить расход энергии на тренировках и соревнованиях. Но оказалось, что у Цинни трогательная улыбка. И эта улыбка вонзилась ему в сердце, как нож. Он стоял в оцепенении, превратившись в еще одну статую на беговой дорожке, пока его не вернул к реальности звук тяжелого дыхания Цинни. Тогда он снова застегнул ремешок часов на запястье и тихо сказал:

— Дитя, ты родилась в неудачное время.

Цинни кивнула.

Клэр наклонился, поднял с земли балахон, который девушка сбросила перед забегом, и подал его Цинни.

— Я отвезу тебя домой. Уже поздно, и твои родители будут волноваться.

Цинни сделала жест отрицания, и Клэр понял ее. У нее не было ни родителей, ни дома. Она зажала под мышкой скомканную одежду, повернулась и быстро скрылась в тенях полуразрушенного стадиона.

Автобус полз к окраине города, расслабленное вялое тело Цинни безвольно раскачивалось, когда автобус потряхивало на кочках. От усталости и слабости ее клонило в сон. Но она резко пробудилась, услышав за спиной:

— Салих, но как же ты угодил в тюрьму?

Цинни обернулась, чтобы взглянуть на человека, которого назвали Салихом. Она сразу узнала его, хотя лишь с трудом можно было поверить, что этот жалкий заморыш был когда-то самым прославленным спортсменом Республики Западная Азия, звездой первой величины. Алек Салих был одним из трех спортсменов, завоевавших медали для Западной Азии на международных соревнованиях во время блокады. Четыре года назад он даже стал чемпионом мира по стрельбе из лука среди мужчин, что сделало его национальным героем. Цинни до сих пор отчетливо помнила, как величественно он выглядел, проезжая в автомобиле с откидным верхом по центральному бульвару столицы. Сейчас позади нее сидел изможденный, кожа да кости, мужчина неопределенного возраста с изуродованным шрамами бледным лицом, одетый в грязную тюремную робу. Он заметно дрожал, но, скорее, от нервного напряжения, потому что утро никак нельзя было назвать прохладным.

— Он был телохранителем в частной корпорации, — ответил Клэр за Салиха. — Там хорошо знали, как он умеет стрелять.

— Я не хотел умереть от голода, — пробормотал Салих.

— И все же чуть не умер от голода. Нынче свободные горожане с трудом находят жалкое пропитание, а уж в тюрьме-то каково? Люди мрут как мухи от голода и болезней. Так что ты, похоже, ничего не выиграл.