Монтана. Уровни. Начало - Мелан Вероника - Страница 1

Вероника Мелан

Монтана. Уровни. Начало

Уровень 1

Монтана

От автора:

Удивительно, что писать книгу с названием «Монтана» – книгу, которая должна была стать первой в цикле романов про Уровни, – я начала ещё в 2012 году. Начала… и заморозила. Что-то не срослось, не склеилось тогда в воображении. Также удивительно, что книга, в которой главным героем выступал Дрейк, должна была, по моему мнению, следовать последней, завершающей. Так, по крайней мере, задумывалось. Однако «Игра Реальностей. Дрейк» была написала третьей. В общем, лабиринты писательской головы не предскажешь. И вот настал момент, – страшно подумать (более двенадцати лет спустя!) – когда я всё же возвращаюсь к «Монтане». Все эти годы, тихо или громко, она не давала мне покоя. Она шебуршилась где-то на задворках ума, изредка напоминая о себе сценами, которые могли войти только в неё. Я изначально знала, что сюжетных линей здесь будет несколько, они будут запутаны или же переплетены между собой, и вот настало время узнать, как именно. Пусть вам будет так же интересно это читать, как мне это писать. И да пусть передадутся чувства со страниц прямо вам в сердце, аминь.

ПС. В скобках перед главами я всегда указываю музыку, под которую создавались отрывки.

Корректор: Мария Иванова

Часть 1. Ангел

Глава 1

(LAYTO – Little Poor Me)

Земля. Саранск.

Анжела.

Он забирал у неё самое ценное – ключи от отчего дома. Пусть развалюхи, деревянной хибары, но места, в котором они с матерью прожили большую часть жизни, в котором она родилась.

– Ты не имеешь права! – орала Анжела так, что лопались, наверное, невидимые пузыри с атомными взрывами в соседних галактиках. Если она продолжит в том же духе, станет бордовой лицом, совершенно некрасивой. Последнее её не волновало. – Это мой дом! Наш с матерью! Он перешёл мне по наследству!

Должен был перейти.

– Завещание она переписала. – Отчим был невозмутим. Или же прекрасно играл в невозмутимый вид, который так хорошо удаётся всем юристам. – Они понимала, что для тебя так будет лучше.

Последнее прозвучало примирительным тоном, мол, давай поговорим, как взрослые люди. Но как сбавить интонации, когда у тебя отбирают нечто очень важное, единственно важное в жизни? Анжеле не верилось. Мать не могла… Она, конечно, уважала того, с кем жила последние три года, наверное, даже любила его по-своему, но чтобы ТАК доверять?

– Это… мой… дом.

– Ангел…

– Не зови меня!

Теперь Анжела сделалась черной лицом. Только мать называла её Ангелом. Она и только она. Для друзей она – Лика, для незнакомцев – Анжела. Для себя… Для себя – чёрт пойми кто. Но для этого урода она гремучая змея с ядовитой кровью.

– Как скажешь.

У Константина Юрьевича, упитанного холёного владельца конторы «Аремьянов и Ко», которого она ни разу – в свои сначала восемнадцать, а после двадцать один год – не смогла назвать «папой», серебристый пиджак. Отглаженная белая рубашка и потная шея. И еще эти глаза-буравчики.

– Уже через неделю я куплю тебе однокомнатную квартиру. Улажу формальности с документами. Тебе будет, где жить.

«Не на улице. Оцени мою доброту».

Доброту? Ухмылялся из-за спины её сводный брат Павел – будущий юрист в конторе отца. Тупой, по мнению Анжелы, как пластиковый манекен.

– …возьму тебе хорошую студию в центральном районе.

«Что еще нужно?»

Если бы она могла скрутить чёрные молнии из ненависти, которую сейчас испытывала, то те обуглили бы не только злосчастного отчима, толстого Пашку, но и соседскую мебель в квартире через стену. Её молнии бы проломили всё. Жаль, не в книжке, жаль – магии в этом мире нет.

– Однушку мне возьмёшь, значит?

– Ну, двушку не потяну. – Взгляд в сторону, врущий взгляд.

Через неделю ей придётся въехать в безликие бетонные стены, оставив в прошлом дом, где каждая половица, каждый квадратный метр – живая память? Да, пусть последний год мать в нём болела и всё больше лежала, но ведь память – это не только последний год. Это первые шаги, детство, занавески, посуда – это всё.

Нужно сказать «подавись ты!», но слова застревали в горле, как сухие корки. Корки из глины, перемешанные с яростью. Их старый дом уже давно окружили многоэтажки. Как только соберутся строить торговый центр, сотка земли станет золотой. Нет, платиновой, вымощенной бриллиантами, и отчим превратится в миллионера. Это её деньги, её дом, это…

Бесполезно спорить.

Этот урод её уел. И, наверное, ей теперь придётся потратить жизнь, чтобы отомстить ему.

– Я хочу там побыть. Хотя бы в последний раз.

Стыдно быть жалкой, но ещё раз ступить на скрипучий пол, вдохнуть запах старых ковров – ей это нужно.

– Не сегодня. Я скажу, когда.

Он что-то мутил. Недоговаривал. Он откровенное её нае%ал – сюда шло только это слово, – но что сделать девчонке без денег, без связей? Что сделать прямо сейчас? А потом, когда дом продадут, будет поздно. На уме останется лишь месть, годы, отравленные мыслью о праведном возмездии. Чудесная жизнь.

Ей хотелось сказать так много. Гадостей, чтобы жалили, чтобы выжигали в нём метровые дыры, как серная кислота.

– Где я буду жить эту неделю?

Анжела проиграла. Этот бой, этот день, может, всю жизнь наперёд.

– У друзей. – Плечи в сером пиджаке приподнялись. – У тебя же их много? Спроси у кого-нибудь…

У неё нет денег, нет работы, недавно она бросила институт – не смогла посещать лекции после того, как мать ушла, как прежний мир распался.

– На чужих плечах целую неделю?

Отчим понял, скривился. Достал бумажник, хотя Анжела говорила не об этом, ничего не просила, просто озвучила мысли вслух. Ей протянули четыре красноватые пятитысячные купюры.

– Этого хватит на отель.

Скривился за спиной отца Пашка, посчитал, что отец «прогнулся». И деньги выкинуть нельзя, других нет, не время гордости. А двадцатки хватит на паршивый отель.

Покидая квартиру «псевдоотца», в которой бывала за жизнь от силы пару раз, Анжела понимала, что родной дом уже никогда не увидит.

«Нас с тобой предали, мам».

Хотелось лить злые слёзы, как в детстве.

Ступеньки, ступеньки, пролёты дорогой многоэтажки. Ступеньки. Входная тяжёлая дверь; воздух сентября.

Сентябрь обманчив. Он быстро скрадывает свет вечерами и так же быстро остывает к ночи. Он ещё помнится почти летом, но смотрит уже в сторону зимы. Анжела куталась в тёмную куртку – подвид тканевой косухи. Ни шапки, ни шарфа – где вообще все её вещи? Верно, на Кленовой аллее, дом двадцать шесть. Старые ставни, крыльцо с прогнившей ступенькой; яблоня у забора. Не выламывать же окно ради тёплой кофты, не заматывать руку майкой, чтобы не пораниться, не объяснять же ментам, что она до сих пор там прописана… Приедет этот боров Аремьянов, покажет нужные бумаги. Возня, стыд, срам, хлам…

Она чувствовала себя старой. Ей двадцать один, а будто уже видела все возможные сценарии своей жизни наперёд – где восстановилась в институте, где закончила его, где не закончила. Где встретила хорошего парня и родила детей, где не встретила. Ей казалось, она заранее видела вереницу лиц друзей и знакомых, чужих людей, собственную усталость по вечерам, работу, которая быстро превратится в нелюбимую. Как будто всё предрешено.

И хотелось сесть. Опуститься на лавку, перестать двигаться, позволить судьбе поглотить себя. Но Анжела достала телефон, какое-то время смотрела на список контактов.

Набрала номер по наитию – приютить её, наверное, могли несколько подруг, но выбралась почему-то Танюха.