Это наш дом (СИ) - Эльтеррус Иар - Страница 18

— Что? — подался вперед Семен Георгиевич.

— В черный список внесли… — зарыдала уже в голос Анна Степановна. — Вчера попыталась сходить через телепорт в Тернополь, к сестре… Не позволили… Сказали, что для людей из черного списка это запрещено… Я в канцелярию пошла, узнать, что ж я такого страшного сделала… А там…

Она буквально завыла от обиды и отчаяния, вспоминая, с каким презрением и даже брезгливостью говорил с ней имперский инспектор. Как выяснилось, ее давно стертые посты 2014-го года где-то сохранились, и учительнице обществоведения их предъявили. И тот, где она среди других радовалась жареным колорадам в Одессе. И тот, в котором писала, что ой как смешно, самке колорада ножку оторвало, и поддерживала это, говоря, что это кондиционер взорвался. И тот, в котором смеялась над погибшей вместе с дочерью горловской мадонной. Но ведь все ее единомышленники, все, кто был за Украину, так писали! Она же не убивала сама! Не обстреливала! Только поддерживала действия армии своей страны в социальных сетях! Так за что же ее в черный список внесли⁈ И почему говорят с ней с таким отвращением, словно видят перед собой не человека, а кусок дерьма⁈ Это же неправильно! Больнее всего ударил запрет на использование имперской медицины, опережающей местную на столетия. А тут еще этот ватник хвастается, что его исцелили! Еще и омолодят, сволочь такую, потом. Как жаль, что в свое время не донесла на него в СБУ, своим притворялся, говорил только по-украински, даже «Слава Украине» кричал, когда на улице попадался бандеровцам.

Учителя смотрели на свидомую коллегу с не меньшей брезгливостью, чем имперцы, они знали, что она сволочь, но не подозревали, что настолько. Радоваться страшной гибели людей в огне? Людей, которые всего лишь не принимали гнусную идею украинства? Оправдывать жестокое убийство женщины и ребенка? Смеяться над умирающей, истекающей кровью женщиной? Это кем надо быть? По меньшей мере, чудовищем в человечьем обличье. Леночка Ивановна не выдержала и высказала Анне Степановне все это в лицо. Та молча выслушала, не вытирая слез, затем глухо сказала:

— Чудовищем, говорите? А вы, будто, не радовались, когда имперцы перебили молодых ребят, вся вина которых была в том, что они любили свою страну и свой язык. Да, они убивали врагов, но так и надо! Так чем же вы отличаетесь от меня?

— Всем, — ответил Семен Георгиевич. — Мы радовались избавлению от власти нацистов, а не гибели конкретных людей. Вы же именно чудовище, вы смеялись над смертью матери с ребенком, которые ни вам, ни вашей Украине ничего плохого не сделали.

— А, что с вами, ватниками погаными, говорить! — обреченно махнула рукой Анна Степановна. — Вам не понять величия идеи украинства…

— Удивляюсь, что вы еще здесь работаете, — уронила Леночка Ивановна. — С такими-то взглядами.

— Уже нет, — заставил всех вздрогнуть холодный голос незаметно появившегося в учительской директора школы, имперца, совсем еще молодого смуглого парня на вид, хотя на самом деле ему перевалило за двести.

— Добрый день, Франсуа Игоревич! — поздоровались учителя. — Она уволена?

— Да, — коротко ответил директор. — Сегодняшний демарш переполнил чашу терпения. Анна Степановна, все базовые права имперского гражданина остаются при вас. То есть бесплатные жилье, еда, одежда, медицина и бытовые принадлежности. Однако работы вы больше никогда и нигде не найдете. А если еще раз позволите себе подобный сегодняшнему монолог, то будете сосланы на Саулу, на отдельный северный остров, куда ссылаются исключительно свидомые сволочи. Хотите дожить вашу жизнь спокойно? Сидите дома молча. Вам, надеюсь, все ясно?

— Да… — прошелестела женщина, встала, собралась и покинула учительскую.

— Слава Всевышнему! — выдохнула Нина Васильевна. — Вы не представляете, Франсуа Игоревич, как она нам надоела своими высказываниями!

— К сожалению, такие не меняются, — тяжело вздохнул директор. — Главное, их вовремя отслеживать и нейтрализовывать. Пока не нагадили. На Украине их много. В нашей реальности было меньше, война их хорошо повыбила, но и то до сороковых годов бандеровщину вычищали. Здесь дольше будет. Главное, не позволять им влиять на молодежь. Детей мы постепенно перевоспитаем. А вот взрослых уже нет, они все равно, что им не дай, будут держать фигу в кармане. Но справимся, хоть и нелегко будет. Ладно, оставим эту тему. Я вот о чем хотел с вами поговорить, товарищи.

Учителя уставились на него. Франсуа Игоревич прошелся туда-сюда, затем сел на стул и снова заговорил:

— Если здесь, на Житомирщине, таких, как Анна Степановна, не слишком много, то на Львовщине их подавляющее большинство. В том числе и среди учителей. Там пришлось только наших ставить, местные… э-э-э… промолчу лучше, сами понимаете. А из детей там такое вырастили, что слов нет. Им вбили в головы нацизм, они считают его нормальным и правильным, да что там, единственно верным. Но беда в том, что учителей не хватает. У нас в школе только недобор шести человек. Во Львове вообще порой три-четыре учителя всю школу тянут. А неопытный воспитатель способен все испортить, причем искренне желая хорошего. Я хотел бы попросить по возможности проводить уроки там, телепорт установят прямо в моем кабинете, так что с перемещением проблем не будет. Сегодня же я хотел бы попросить Нину Васильевну провести эскскурсию со львовскими детьми, точнее, не совсем львовскими, из села под Львовом. На Лейту или Пандору, по вашему выбору. Как по-вашему, что детям будет интереснее? Какая планета?

— Пандора, конечно, — улыбнулась учительницы истории. — Особенно с выходом в джунгли, тем более в скафандрах высшей защиты. Это же такое приключение! Даже самые отбитые малолетние националисты все равно остаются детьми.

— Возьметесь? — спросил директор.

— Возьмусь, — с улыбкой кивнула Нина Васильевна, которая и сама была не прочь еще раз побывать на Пандоре, уж очень ей эта переполненная жизнью планета нравилась. Невзирая ни на какую опасность.

— Детей немного, всего двенадцать человек, — сообщил Франсуа Игоревич.

— Это хорошо. Большие группы на Пандору лучше не посылать.

— С вами пойдет охранник и шесть дроидов. Охранник из бывших русских офицеров, десантник, недавно закончивший переобучение в имперском учебном центре на Лейте, парень хороший и толковый, зовут Александром. Отправитесь через ближайшую телепортационную станцию в Снегиревск, на главный вокзал, там вас будут ждать дети с охранником. Вот код.

Директор передал учительнице карточку с кодом, после чего, немного подумав, предложил ей самой и другим ее коллегам подумать о внедрении мозгового импланта, без него в империи как без рук, почти вся техника управляется мысленно. Леночка Ивановна сразу согласилась, а вот те, кто постарше, задумались. Хотя все понимали, что если дела и дальше так пойдут, то все равно придется. Слишком уж много преимуществ давал человеку этот самый имплант.

Нина Васильевна поспешила сбегать домой, благо жила недалеко от школы, переоделась в крепкий джинсовый костюм, в котором в прошлый раз бывала на Пандоре, и двинулась к ближайшей телепортационной станции на Большой Бердичевской улице. Там предъявила карточку с кодом искину и ступила в арку телепорта, оказавшись в уже зале ожидания знакомом большого вокзала Снегиревска.

— Добрый день! — подошел к ней молодой мужчина лет тридцати, одетый в комбинезон высшей защиты, способный мгновенно превратиться в скафандр. Именно такие доводилось надевать на Пандоре при выходе в джунгли. — Стерненко, Нина Васильевна?

— Да, это я, — подтвердила учительница.

— Александр Игоревич Ломиков, — представился незнакомец. — В недавнем прошлом капитан спецназа. Теперь служу в имперской службе охраны.

— Где дети?

— А вон, дегустируют пирожные и разные напитки, они таких раньше не пробовали, здесь в автоматах огромный выбор.

Действительно, столики возле одного из пищевых автоматов были заняты стайкой детишек лет двенадцати, шесть мальчиков и шесть девочек. На вид они ничем не отличались от их житомирских, московских или питерских сверстников. Футоболочки, джинсики, кроссовки. Многие уткнулись в телефоны или планшеты, причем это была техника уже не местного производства, а имперская, что было понятно по зализанности форм.