Карнавальная ночь - Феваль Поль Анри - Страница 22

– Потому что Мальвуа – знатный человек, по недоразумению оказавшийся в нотариальной конторе. Каждую неделю он получает записочки с приглашениями на балы в Сен-Жерменское предместье. Я видел эти записочки: «Мой дорогой кузен…», «Мой дорогой племянник…», «Мой дорогой шевалье…» Четвертый клерк Мальвуа состоит с ними в родстве, его девятилетняя сестра мадемуазель Роза де Мальвуа воспитывается в монастыре вместе с маленькими герцогинями. Мальвуа нам не чета, он не какой-нибудь первый встречный, он шевалье Леон Гарнье де Мальвуа… И согласитесь, друзья, весь его вид и повадки выдают в нем дворянина.

– Что правда, то правда, – подтвердили присутствующие, – повадки у него дворянина.

– Так в чем же состоит наше предприятие? Вы уже начинаете понимать, но вам пока неизвестны подробности…

– Объясните все без утайки! – потребовал Жафрэ.

– Расставь все точки над «i», – подхватил Летаннер. – А потом я скажу, станет ли Мальвуа в этом участвовать, или нет.

– Уважаемые господа и коллеги, – продолжал Комейроль, утирая пот со лба. – По слухам, порох знали еще во времена Карла Великого, но только не умели им пользоваться. Вот и Создатель не выдумал ничего нового, он просто-напросто учредил семью, чьей надежной основой стало право старшинства. Не надо проявлять нетерпения, я вовсе не собираюсь вдаваться в пошлую философию, речь идет о вещах весьма серьезных. Что означает право старшинства? Или, иными словами, что означает передача власти по наследству в некоем сообществе? Это естественный закон, создающий могучее единение всех сил, это причинная связь, математический рычаг, позволяющий действовать без усилий и потери энергии. Это вещь простая и великая, завещанная нам славными народами древности: нация под властью наследственного правителя, семья под властью законного хозяина, – и добавлю для пущей ясности – торговый дом, подчиняющийся своему бессменному главе!

До сих пор я говорил о правах старшего, но в чем же состоит его долг? Его жизнь проходит в неустанных и порою изнурительных трудах на благо тех, за кого он принял на себя ответственность. Не все за одного, но один за всех! Старые байки никого не интересуют, мне безразлично, что будут болтать злые языки над моей могилой. Я жажду лишь позволения упрочить мое благосостояние, дабы умножить свои доходы и усилить влияние. И заметьте, мои претензии не идут дальше положения младшего в нашей семье. Я король лишь на время карнавала, но я не чувствую в себе склонности быть правителем остальные дни в году. Править людьми – это призвание!

Младшие составляют большинство, они убивают старших, и это считается естественным. Но в один прекрасный день большинство выродков узаконит осквернение таинства брака. Я не преувеличиваю, все к тому идет. Всякий священник-расстрига дерзает оскорблять Христа, а невеста, сбежавшая из-под венца, плюет на свадебные платья других. Я не сетую на подобные нравы, они – оборотная сторона вечных законов, благодаря которой пишутся серьезные трактаты и романы нам на забаву.

Однако я, как человек думающий, страшащийся нужды и любящий земные блага, я хочу восстановить право старшинства, хочу возвести на трон правителя державного и благодетельного, действующего в моих интересах. Мне жаль свободных рабочих, создающих богатство фабриканта и умирающих от голода, потому что хозяин ничего не должен своим свободным сотрудникам, кроме скудного жалованья. Я не желаю быть свободным такой ценой. Я предпочту господина, хлопочущего для меня, по видимости повелителя, а на самом деле устроителя жизни нашей семьи, которому подчиняются все ее живые силы.

Я отдам ему не только мои деньги, но и мой скромный труд. Он приказывает, я подчиняюсь. Наш господин располагает нашими средствами и нашими личными достоинствами и способностями. И вот загадка! Уж не знаю почему, но правила арифметики в этом случае не срабатывают. В подобном единении силы десятерых не просто складываются, они умножаются. Сознательно перестав существовать каждый сам по себе, эти десятеро обретают мощь сотни. Поверьте, я знаю, о чем говорю.

Но поскольку я человек современный и приверженец той религии, чья догма запечатлена в проникновенных и, возможно, возвышенных словах «После меня хоть потоп!», я не собираюсь трудиться ради будущих наследников, которые посмеются надо мной, как посмеялись над королем Пруссии. Я хочу наслаждаться жизнью. Чечевичная похлебка хороша в том возрасте, когда аппетит силен. Поэтому я хочу быть уверен, что придет день, когда я смогу свернуть шею курочке, несущей золотые яйца, когда смогу разбить свою копилку.

Вот в чем ошибка древнего права старшинства! Оно было великим, оно заботилось о людях, и они же его предали смерти. Что ж, что сделано, то сделано. Но мы, братья мои, пребудем малыми в мире сем и заживем в свое удовольствие. Да здравствуем мы, живущие при невидимом троне, а другие пусть идут ко дну!

Речь воодушевившегося оратора была прервана горячими аплодисментами и одобрительными возгласами, в которых потонул странный шум, раздавшийся в соседнем кабинете, словно там окно открылось. Впрочем, на улице дул сильный ветер.

– Так, кажется, кое-что проясняется, – сказал Летаннер. – Но вернемся к Леону Мальвуа. Чем же займется правитель нашей семьи?

– Всем, – помолчав, тихо ответил Комейроль.

– Что это означает? – настаивал Летаннер. Старший клерк вновь заставил ждать ответа, а потом медленно произнес:

– Надо завладеть состоянием, огромным состоянием. В потрепанных папках нотариальной конторы Дебана хранится секрет, который стоит миллионы.

Все молча слушали. Комейроль добавил значительным тоном:

– Человек, создавший агентство Лекока, банк Шварца и другие замечательные предприятия, ручается, что у его подопечных не будет неприятностей с законом.

– Браво! – воскликнул обрадованный Жафрэ. – Я о таком всегда мечтал. Теперь все возможно! Вы же знаете, котелок у меня варит отлично. У меня столько блестящих и… опасных идей.

Летаннер покачал головой.

– Не рассчитывайте на Леона Мальвуа, – сказал он. – Вы правильно сказали: Леон – дворянин. Я также думаю, что его родственники ищут средства, чтобы выкупить нотариальную контору Дебана.

Собрание разразилось смехом.

– Выкупить нотариальную контору Дебана! – воскликнул король Комейроль. – Выкупить дырку от бублика, жилетку без рукавов, телегу без колес! Пойди к этому молодому безумцу, Летаннер, ты умеешь красиво говорить, и скажи ему, что могущественная организация обеспечит ему тысячу процентов прибыли с его капитала, сделает его депутатом через три года, пэром Франции через шесть лет…

– Мой дорогой, – перебил Летаннер, – я тоже сердит на него, ибо его неуступчивость может испортить все дело, но Леон Мальвуа честен, как полсотни невинных младенцев. Более того, он малый упрямый и отважный. Он может одним пинком отправить вашу организацию ко всем чертям.

Лицо господина Бофиса омрачилось. Обменявшись взглядом со старшим клерком, он сказал, понизив голос:

– Создатель хочет, чтобы был дворянин… Ну что ж! Дворянин будет любой ценой!

– Да мы его сами сделаем, черт побери! – вмешался Летаннер, бывший не слишком щепетильным человеком.

– Нужен настоящий дворянин! – внушительно напомнил Бофис.

– Будет у нас дворянин! – воскликнул Комейроль, которому непереносимо было видеть, как великое предприятие застопорилось из-за сущего пустяка. – Какого дьявола, дворяне не заморская редкость! Нас здесь восемь отчаянных парней. На всех сыщется не менее полусотни знакомых виконтов. Положим, семьдесят пять процентов из этой полусотни поддельная знать, но останется еще дюжина. Я обязуюсь найти вам виконта, настоящего виконта, высшей пробы и отменного вида при условии, что мы разделим наш капитал на девятерых.

– Решено, – дружно поддержало его собрание. – Делим на девятерых!

– На десятерых! – раздался за спинами присутствовавших властный и звучный голос.

Собрание словно громом поразило. Несмотря на тревогу, поднятую получасом ранее тенью, промелькнувшей за окном, заговорщики настолько увлеклись беседой, что напрочь забыли об осторожности. Все вздрогнули, взгляды, исполненные ужаса, обратились к распахнутой двери кабинета.