24 причины для счастья - Градцева Анастасия - Страница 5

– И, кстати, я не Леша.

– А кто?!

– Миша.

В ответ на ее непонимающий взгляд он смущенно объяснил:

– Ну я подумал, что надо другое имя назвать. Ради конспирации.

И они оба вдруг захохотали.

Леша, оказавшийся Мишей, подвез ее до дома, а когда она, неловко замявшись, спросила, не может ли он ей продать банку горошка, он задумался, а потом очень серьезно и торжественно проговорил:

– Только за твой номер телефона.

И Вика снова рассмеялась.

4. Пряничный латте

В этой маленькой кофейне всегда вкусно пахло обжаренными кофейными зернами и с утра до вечера слышалась бодрая сербская речь. Она не понимала ни слова: чужие звуки пересыпались круглыми шариками и раздражали так, как только может раздражать постоянное напоминание о своем несовершенстве. Позорище: прожить год в стране и до сих пор не научиться понимать сербский хотя бы на элементарном уровне!

Она привычно попинала себя, как будто и без того было мало причин недовольства собой. Особенно, если сравнивать с подругой, которая релоцировалась в Белград одновременно с ней. Подруга уже неплохо болтала на сербском, завела пару местных подружек, организовала какой-то воскресный клуб для русских эмигрантов и вообще была отвратительно деятельной и успешной. Она же успевала только работать. Работала удаленно, с раннего утра и до пяти часов, а потом падала без сил на диван в съемной однушке и не хотела ничего. Ни красот чужой страны, ни новых знакомств, ни непривычной еды. Она хотела домой. Но дом теперь был здесь.

– Hello! Can I, please, have coffee? – она говорила на английском с жутким, типично русским акцентом, но сербов это не смущало. Их акцент обычно был еще хуже. Сегодня ее обслуживал не Марко – высокий смуглый хозяин кофейни, а какой-то новый мальчик.

– Sure! – сказал он на неожиданно хорошем английском. – How would you like your coffee?

– Gingerbread latte, please.

– Пряничный латте, хорошо. Может, что-то еще? – мальчик вдруг перешел на русский и смущенно улыбнулся, как бы спрашивая, угадал или нет.

– Ой, наверное, круассан, – тоже смутилась она, потому что улыбка у мальчика была хорошая. Да и сам он оказался неожиданно симпатичным: русоволосый, сероглазый, с высокими скулами и капризной линией губ.

– Джем вам какой к круассану? – весело спросил он.

– Никакой, я не люблю варенье, – качнула она головой.

– А я люблю, – вдруг признался он, ловко разворачиваясь к кофемашине и принимаясь за ее латте. – Брусничное особенно.

Сзади мальчик был ничуть не хуже: она невольно залюбовалась длинными стройными ногами и крепкой спиной. Хорош! Честное слово, хорош. Было бы ей лет двадцать… или хотя бы двадцать пять… эх!

– Двести тридцать, пожалуйста. Наличными или картой?

– Наличными. Если вас не смутит, что я мелочью наберу, – улыбаясь, сказала она. Проще было приложить телефон к терминалу и мгновенно оплатить, но хотелось глупо продлить этот момент приятного общения. Такого редкого за последний год.

– Меня это даже воодушевит, – серьезно заверил ее мальчик, и сердце как-то резко дернулось в груди. Было больно и хорошо одновременно, словно замерзшие пальцы отогревать в тепле.

Они вдвоем пересчитывали монетки, которых много скопилось в ее кошельке, и ей ужасно хотелось коснуться его по-мужски широкой ладони, но она не решилась.

– Хорошего дня, – он протянул ей стаканчик с кофе, который пах как имбирный пряник, и шуршащий пакетик с круассаном.

Пальцы на мгновение соприкоснулись, и он ненадолго замер, словно продлевая это движение.

– И вам хорошего дня, – улыбнулась она так, как уже давно никому не улыбалась: желая понравиться, запомниться… А ведь когда-то она так умела. И лучше многих.

На улице сияло неожиданное для декабря солнце, и, хотя пальцы стыли на ветру, она не вернулась домой, а пошла дальше, осторожно слизывая со своего кофе шапку взбитых сливок с пряничной крошкой. Почему она раньше так не гуляла? Что ей мешает каждый день наслаждаться жизнью, вместо того чтобы умирать от одиночества и депрессии на продавленном диване?

Ведь подруга может, почему она нет?

Обычно после такого следовала мысль «Соберись, тряпка», но сейчас из этого умиротворённого состояния она вдруг впервые увидела ситуацию совершенно под другим углом. И это вечное сравнение внезапно показалось ей некорректным и даже нечестным.

Ведь если так хорошенько подумать, то выйдет, что, она зря к себе придирается. Ну вот серьезно: когда ей учить этот сербский? Подруга, конечно, молодец, но ведь она не работает. У них работает муж, а она занимается дочкой и домом. И знакомых она себе тоже не на улице нашла, а подружилась с мамами в садике. И вообще она не одна приехала, а это тоже важно, когда не один. Тогда и сил больше.

«Так что, учитывая всю ситуацию, я неплохо справляюсь», – вдруг сказала она сама себе. – «У меня не хватает сил на все, но я делаю, что могу. Я молодец».

И так хорошо стало от этой похвалы, что едва слезы на глаза не навернулись. Она поймала свое отражение в витрине и приостановилась, разглядывая. Так, словно видела себя в первый раз. Да, тридцать пять лет это, конечно, далеко не юность, но ведь и не старость, верно?

Вкусный кофе делает этот мальчик. Надо будет еще зайти на неделе.

***

Но всю неделю она ходила мимо кофейни, не решаясь зайти. И ужасно злилась на себя, что напридумывала всякой ерунды, а теперь вот ждет чего-то. И боится.

«Да черт, хватит уже, сколько можно!» – и она решительно толкнула дверь.

За прилавком стоял Марко, и внутри кольнуло таким разочарованием, что стало ясно: не за кофе она сюда шла, идиотка. Ох не за кофе.

Стараясь казаться веселой, она встала в хвост длинной змейки людей, и когда подошла ее очередь, завела свое привычное «Hello! Can I…», но Марко вдруг ее перебил.

– Stop! Wait!

И зычно крикнул куда-то в подсобку:

– Вик! Дођи, бре! (ну-ка иди сюда).

Оттуда вынырнул тот самый мальчик, вытирая руки полотенцем:

– Па шта желиш? (Чего тебе?)

И замер, увидев ее. Покраснел, стремительно подскочил к прилавку, оттеснив плечом смеющегося Марко.

– Здравствуйте! – быстро сказал он, и по взгляду было видно: обрадовался. Да еще как. – Пряничный латте, да? Круассаны, правда, кончились, но, может, что-то другое хотите?

– Может быть, – проговорила она нараспев, уже понимая, что беззастенчиво флиртует с этим ослепительно молодым парнем. – А что вы порекомендуете?

– Что я порекомендую? – протянул он, и по красивым губам внезапно скользнула очень мужская усмешка, притягательная и будоражащая. Серые глаза азартно сверкнули. – Я порекомендую дождаться меня после работы, это через час. Мы пойдем гулять в парк, и я угощу вас глинтвейном.

– Не вас, а тебя, – твердо сказала она. – И я… дождусь.

5. Письмо Деду Морозу

Она смотрела на семилетнюю дочь, которая уже полчаса вдохновенно писала список из всего того, что ей хочется на Новый год, и мысленно прощалась с премией. И это ещё хорошо, если бывший муж согласится поучаствовать, а не начнёт как обычно кривить губы и ворчать, что она разбаловала их дочь и что в его детстве детям не дарили всякой бесполезной дорогой ерунды, а только нужные вещи.

Ну что можно было на это сказать? Значит, хреновое детство у тебя было, Олег! Раз в нем не было бесполезной ерунды, потому что как раз в ней и состоит вся радость.

Она, в отличие от бывшего мужа, это прекрасно понимала.

– Вот!

Яна принесла ей письмо.

Она взяла изрисованный снежинками и исписанный неровными буквами листочек, быстро пробежалась по нему глазами и удивленно приподняла брови:

– Кукла, которая умеет есть, плакать и ходить в туалет? А такие бывают?

– Бывают, – важно кивнула дочь, – я на ютюбе видела. Как думаешь, может мне Дед Мороз такую принести?

– А ты была хорошей девочкой? – с улыбкой спросила она.