Самый жаркий день (СИ) - Березняк Андрей - Страница 75

– Глупо шучу, прости. Мне кажется, что я чувствовал, когда ты с кем-то. Словно и сладко одновременно, и больно. Быть такого не может, но не мог от мыслей таких избавиться.

– Знаешь, – я повернулась, чтобы смотреть гусару в глаза, – я тоже такое ощущала. Не знаю, как это возможно, вот только была уверена в этом. И испытывала такие же чувства. Много раз мне изменял?

Серж притворно возмутился:

– Изменял? Ты мне не дала согласие стать моей женой! И сама велела не становиться монахом!

Я вздохнула:

– Часто жалела об этом.

– Я тоже. Если же ответить на твой вопрос, то не много я был с другими женщинами. Кавалер я был в полку видный – гвардеец из столицы, отмечен Императором! А история со ссылкой только придавала загадочности. Но с тобой никто не сравнится, и скоро стало и скучно, и даже противно. И вот стал не то, чтобы избегать женского общества, но ни с кем не сходился. От чего приобрел репутацию еще более загадочного типа и еще большее внимание дам. А ты?

– А что я, – вздохнула тяжело. – Сначала пыталась пустоту заполнить, но тебя не хватало. Было три мужчины за все это время… четыре, – я вспомнила в Великом Князе, вот только рассказывать о нем не следовало. – Так что Марго дорвалась до моего тела, аж объелась.

Серж рассмеялся и прижал меня к себе еще нежнее.

– Как у нее дела?

– Да все такая же, ничто ее не изменит. Прыгает из одной постели в другую, стала причиной сразу двух дуэлей. На весь белый свет ей плевать, никакие пересуды ее не трогают. Знает, что талант ее востребован. А еще издала научный труд по врачеванию, и его высоко оценили в тех кругах. Плевались ученые старички от личности автора, – хихикнула я, – но хвалили.

После поднялась повыше, чтобы посмотреть в глаза Сержу, прикоснулась к его лицу и тихо прошептала:

– Я так ждала тебя. Не надеялась, но ждала. Представляешь, думала, что погибну в последнем бою, а о тебе и не вспомнила. Дура же!

– В бою не о том думаешь, милая Саша. Когда идет рубка, не вспоминаешь любимых. Но я пришел.

То, что в экспедиции было посчитано за чудо, для подошедшего корпуса таковым не являлось. Петр Кириллович Эссен натиск на юг претворял в жизнь с размахом. Не зря он стягивал войска к Оренбургу, пусть и планировал начинать активные действия даже не в следующем году.

Но все изменило прибытие киргиза, отправленного полковником Некрасовым сразу же после сражения при Аму-Дарье. По-русски тот говорил посредственно, однако письмо «интенданта» передал в целости и сохранности. Военный губернатор выводы сделал, а упоминание присутствия в рядах противника красных мундиров его просто вызверило. Войск к этому времени вокруг города скопилось предостаточно, и Эссен решил, что нечего им объедать магазины, если сейчас представился удачный момент одним ударом опрокинуть Хорезм.

– Ваше решение идти на Хиву сразу же после битвы достойно восхищения, – сказал Петр Кириллович Ланжерону. – Когда я прочитал об этом, то сразу же понял свою миссию.

– Если бы Вы выделили мне должное количество войск сразу же, я не оказался бы в такой опасной ситуации, – хмуро возразил ему военный начальник экспедиции. По планам у меня в строю должно было быть только инфантерии девять тысяч. А имелось в наличии только три. Артиллерии минимум, кавалерии, как вы, русские, говорите – кто наплакал!

– Позвольте, Александр Федорович! В Петербурге хорошо рисовать красивые планы, но никто не задумался о том, как такую армию прокормить на марше! Вам надо еще через афганские горы переваливать!

– А это бы мы решили, благодарим Александру Платоновну за ее придумку с котлами общими.

Эссен собрал невообразимо мощный по здешним меркам кулак, реквизировал все паровозы и ринулся на юг. К этому времени чугунку протянули уже почти до самого выхода с пустынного плато, туркмены к ней и не приближались, отойдя к своим стойбищам. Эти кочевники явно решили остаться в стороне от борьбы хивинцев, которые перестали платить, и русских, коих в последнее время стало слишком много. Как и их ружей.

Больше всего хлопот доставили лошади кавалерийских частей, и вот здесь кто-то приспособил вагоны для их перевозки. Первым хотели отправить кирасир, но к генералу прорвался штабс-ротмистр Фатов с требованием отправить в авангарде Павлоградский полк гусаров. Полковник барон Оффенберг вбежал в кабинет губернатора вслед за своим подчиненным, извиняясь и пытаясь вытащить оттуда Сержа, но это было невозможно. Тем более что по чину гвардейский штабс-ротмистр приравнивался к его званию, и просто так заткнуть того было никак нельзя. Эссен же вдруг легко изменил свое решение, и гусары первыми загрузились в поезд. В месте сбора мой самоназванный жених едва не прыгал от нетерпения и команду на выдвижение исполнил первым.

– Я ведь готов один был скакать сюда, останавливало только осознание глупости сего.

– Дурак! Сгинул бы почем зря!

– Потому и остался.

Но именно Серж задавал темп, отчего Павлоградский полк оторвался от основной армии, вот только войска хана в этот момент осаждали собственную столицу, и на всем пути не встретилось ни одного хивинского отряда. Гусары с лету ворвались в многострадальный Ташауз, где, кажется, к такому уже привыкли. Барон Оффенберг рекомендовал все тому же городскому голове ворота не закрывать и готовиться принять многочисленную русскую армию, а полк без отдыха двинулся дальше.

По пути разгромили два обоза с припасами, но главная цель – Хива – встретила кавалеристов поной безалаберностью. Никто и не думал выставлять арьергардные посты, конная лава без помех промчалась по улицам и врезалась в тылы штурмующим стены Ичан-Калы войскам. Диспозицию определили сходу, часть полка направилась вырезать атакующих стены, а остальные с Сержем во главе, ударили в спины главным силам Рахим-хана.

– Я сам его зарубить хотел, – жаловался барон генералу Ланжерону. – Как заорет: «За мной!» – и в самую гущу туземцев! И все за ним! Скорость потеряли, рубятся! Никакой дисциплины!

– Я Вам, Федор Петрович, скажу так. Если бы не безрассудство этого гвардейского, то могли бы и не выдержать мы. На тоненькой веревочке судьба боя висела. Провались бы хивинцы в крепость, жертв было бы очень много. В уличных боях сказалась бы численность и ярость, а ярость у них была отменная! Даже графиня наша не могла ее сбить, а уж что она может, то словами не описать.

– Словом в бегство обращает? – ухмыльнулся недоверчиво полковник.

– Не словом, но чем-то таким, что душа в пятки уходит. Вы вот мне не верите, а порасспрашивайте других. На нее сейчас все молиться готовы. Лихая мадмуазель, себя не щадит, весь штурм самый страшный на баррикаде стояла, даже, говорят, супостата сама саблей зарубила.

– Чудны дела твои, Господи, – перекрестился Оффенберг.

– Господа! – окликнула я офицеров. – Вы говорите так, будто меня рядом с вами нет! Это неприлично!

– Простите Ваше Сиятельство, – повинился барон, а Ланжерон только сверкнул зубами. Он-то точно уже мог понять, когда я в самом деле возмущаюсь, а когда в шутку.

Теперь же большие военные начальники заседали в штабе, решая, что делать дальше. Я присутствовала на таких совещаниях время от времени, а находиться на каждом из них не видела никакого смысла. Свое мнение высказала, надо будет спросить еще что-то – позовут.

Хивинцы к приходу русской армии отнеслись с удивительным спокойствием. Дома вновь наполнились людьми, те же, кто крова лишился, горестно вздыхали над развалинами и начинали возводить новое жилище безропотно и не гневливо. Местных лишь заставили убрать тела павших при осаде, но это мало кого тронуло. Большинство солдат хана происходили не из столицы, Хиве ее правитель не доверял. Смерть же Мухаммада многими так и вовсе была воспринята с облегчением. Повелителем он был жестоким и крови не боящимся.