Черные Мантии - Феваль Поль Анри - Страница 27

Андре Мэйнотт поднялся и заявил, что четыреста тысяч франков находились в кассе банкира. Он видел их собственными глазами.

Котантэн предусмотрел и такой поворот событий – и тут же выложил следующий аргумент; кто-то выразил потом сущность его речи одним словом – комедия.

Так вот, если недоверие – этот дорогой товар – отсутствует почему-либо на рынке тех мест, где вы пребываете, отправляйтесь в Нормандию. По собственному выражению господина Котантэна де ла Лурдевиля, аргумент не сработал.

Все сошлись на том, что адвокат и обвиняемый – два ловких молодчика – попросту сговорились!

Впрочем, публика была им признательная за искусно разыгранный спектакль.

Но когда в конце своей речи нижненормандский адвокат, дойдя до необходимой эмоциональной кульминации, представил своего клиента невинным ягненком, находящимся под каблуком у честолюбивой и порочной женщины, Андре Мэйнотт с такой яростью заставил его замолчать, что все в зале – от зрителей до присяжных заседателей – содрогнулись. Таким образом провалился и другой аргумент. Андре Мэйнотт не был ребенком, которого можно к чему-то принудить. В коридоре господин Котантэн воскликнул:

– Пожелай он этого, я бы его спас! И без алиби. Да, так вот!

Андре Мэйнотт отомстил за свою оскорбленную жену.

Полоска лунного света, скользнувшая по его лицу, упала теперь как раз на ту часть стены, откуда доносился таинственный скрежет. И большой квадратный камень, озаренный сиянием луны, словно бы зашевелился; казалось, пазы вокруг него становятся все глубже. Эту иллюзию усиливал звук неведомой работы. Человек за стеной перестал скрести; он принялся наносить удары. И каждый удар сдвигал камень с места.

Было ли это только иллюзией? На плиты пола посыпался песок, начали падать кусочки цемента. Камень пришел в движение, пол побелел. Камень сдвинулся с места; это уже была не иллюзия; затем камень ушел вглубь стены, открыв неожиданно широкую черную дыру.

И тотчас же бодрый голос воскликнул:

– Привет тебе, луна! Я рассчитал точно; вот мы и на свободе!

XI

ВИЗИТ

Из темноты вынырнула голова, сразу же попавшая в полосу яркого лунного света. Крупная физиономия с резкими и грубыми чертами выражала в этот миг торжествующую радость, смешанную с жадным любопытством. Так было в первое мгновение, но тотчас же во взгляде «гостя» промелькнула тревога. Он осторожно высунулся из дыры и поглядел вниз, явно надеясь увидеть там пустое пространство. Похоже, он хотел измерить глазами расстояние, отделявшее его от земли, но взгляд незадачливого беглеца уперся в освещенную плиту пола; человек побледнел.

Он поднял глаза и лишь тогда заметил, что между ним и луной, свет которой только что ослепил его, находится окно с железной решеткой. Глухое проклятье вырвалось из груди узника. Кровь ударила ему в голову.

– Черт возьми! – прорычал он. – Ну что за невезение! Рассчитывал вырваться на свободу, а на самом деле переполз из одной клетки в другую!

От дикого гнева у него вздулись вены на лбу. Затем землистая бледность вновь разлилась по его лицу, сразу осунувшемуся от горя.

– Значит, все кончено! – произнес он потерянно. – За два часа я не успею пробить стену в другом месте!

Он собрался было двинуться назад. В глазах его застыло отчаяние загнанного зверя. Но в тот момент, когда узник уже готов был исчезнуть в темной дыре, его намерения как будто изменились; когда он подался назад, его лицо попало в полосу лунного света, лившегося из окна, и глаза этого человека вдруг широко раскрылись: теперь он хорошо разглядел прутья решетки. В душе беглеца вновь возродилась надежда, пока еще – слабая и хрупкая; его мясистый рот растянулся в некоем подобии улыбки, а на висках заблестели капельки пота.

– Если бы это была клетка Чернеца! – произнес он тихим, дрожащим голосом. – Но нет, это было бы слишком большой удачей!

Затем из дыры вновь высунулась голова, за ней протиснулись плечи – с трудом, потому что беглец был человеком плотного телосложения. Как только обе его руки коснулись пола, мужчина встал на ноги. И тут мы узнали в нем, несмотря на обритую голову и густую бороду, скрывавшую лицо до самых глаз, Этьена Ламбэра – кабатчика и содержателя комнат в тупике Сен-Клод. В самом деле, на нем был короткий плащ, красный жилет и бумазейные штаны, которые мы видели на нем вечером 14 июня, когда господин Лекок зашел к нему в его берлогу.

Он окинул взглядом камеру. Убогую постель, на которой спал Андре, скрывала темнота. Полоска лунного света, озарявшего стену над жалким ложем, делала кровать совсем незаметной.

– Никого! – сказал Ламбэр.

Он подошел к окну, находившемуся на высоте восьми футов от пола. Он размышлял: «Чернец дал десять напильников; здесь всего пять прутьев: три вертикальных и два горизонтальных. Расчет точный!»

Да, расчет был точный: десять напильников на пять прутьев. Утраченная было надежда неожиданно возродилась вновь.

Действительно, надежда быстро умирает и так же быстро оживает. За одну лишь секунду тонущий человек может сто раз обрести и потерять ее. Этьен Ламбэр тонул. Накануне вечером он был извещен, что его кассационная жалоба отклонена; король не захотел его помиловать. Ламбэр знал тюремные порядки. Гильотинируют на рассвете; в августе солнце встает рано, а нужно еще успеть подготовиться к казни. Тюремный священник уже навестил приговоренного…

Ламбэр знал порядки. К двум, самое позднее – к трем часам утра достойный священнослужитель должен возвратиться. Какая самоотверженность: говорить о Божьем прощении тому, кого ждет безжалостная гильотина.

После визита священника приговоренный должен привести себя в порядок, а затем с благодарностью принять смехотворную милость, оказываемую агонизирующей жертве: съесть жареного цыпленка, выпить стакан вина и даже выкурить гаванскую сигару. Я не знаю ничего более гнусного, чем эти кощунственные подачки.

Этьен Ламбэр тонул. Он был грубым и подлым негодяем; он готов был утопить двадцать спасателей, чтобы самому добраться до берега.

Оказавшись под окном, он чуть присел на своих крепких ногах и подпрыгнул, как тигр, чтобы ухватиться за решетку и выглянуть наружу. Но он был слишком тяжел. В тюрьме мышцы слабеют. Царапнув ногтями по скользкому камню, он плюхнулся на пол, не достав до железных прутьев.

Андре спал крепким сном и ничего не слышал.

Ламбэр выругался. Он ощупью обследовал пространство вокруг себя; глаза кабатчика постепенно привыкли к темноте и видели теперь лучше, чем тогда, когда свет падал ему на лицо. Ламбэр отыскал табуретку, подтащил ее к окну и поспешно влез на нее. Но и этого оказалось мало. Тогда он попытался подпрыгнуть на ней, но табуретка сломалась, наделав шуму. Андре мгновенно проснулся и вскочил с кровати.

– Кто здесь? – вскричал он.

Ламбэр поднялся с пола и скорее инстинктивно, чем сознательно ринулся к кровати, злобно вопя:

– А, так ты здесь! Притворился мертвым!

Обе его руки тут же привычно потянулись к горлу Андре. У кабатчика хватило бы сил, чтобы задушить даже быка, а сейчас, когда на карту было поставлено все, человеческая жизнь не имела для него абсолютно никакого значения. Молниеносно вцепившись друг в друга, узники покатились по полу, но вскоре Андре сумел вырваться; он вскочил на ноги и наступил Ламбэру на горло.

Тот тщетно пытался освободиться.

– Хватит! – прохрипел он наконец со столь же неожиданной покорностью, сколь внезапной была вспышка его гнева. – Это вроде бы не клетка Чернеца!..

– Кто вы и что я вам сделал? – спросил молодой чеканщик.

– Я тот, кому придется поплясать на рассвете, – почти весело ответил кабатчик. – А ты, малыш, я вижу, крепкий парень! Я чуток перестарался – церемониться, понимаешь, было некогда. Ты меня осилил, ну да ладно… Если ты не против, то отпусти меня, я брыкаться не стану…

Андре убрал ногу с горла Ламбэра и холодно произнес:

– Хорошо, но веди себя тихо.

Ламбэр, поднявшись с пола, ощупал себя и показал пальцем на дыру в стене, половина которой была еще освещена луной.