Камни его родины - Гилберт Эдвин - Страница 82

Поднявшись по лестнице и взглянув на дверь конторы, Трой почувствовала теплую волну радости; так бывало всякий раз, когда она видела эту золоченую надпись на матовом стекле: «Остин, Коул и Блум».

Она вошла в маленькую приемную. Взяв у нее чеки и документы, Сью Коллинз сказала:

– Какой ужас, правда? А я ничего не знала, пока мистер Остин не сказал сегодня утром.

– Да. Никто не знал.

– Но такие вещи в конце концов непременно выплывают наружу, – сказала Сью.

– Мистер Блум в конторе? – спросила Трой.

– Нет. Ему пришлось уйти по делу. Он совсем недавно выбрался – и, конечно, опаздывал. Как всегда.

– Он знает?

– О Нине? Да. Мистер Остин сказал ему утром. Он был страшно расстроен – я имею в виду мистера Блума.

Трой представила себе, как Рафф бегает по конторе неистово проклинает все на свете. Он способен огорчаться За Эба не меньше, чем сам Эб. Если не больше.

Она уже совсем собралась уходить, как вдруг с великим удивлением увидела в дверях чертежной Винсента:

– Винсент! Что... – начала она.

Он тоже увидел ее и замер на месте. Вид у него был удивленный и даже сконфуженный.

– Я передумал, – пробормотал он, когда Трой подошла к нему.

– Помнится, когда я уходила, ты сидел в халате перед камином и наводил лоск на Ханну, – заметила Трой.

Они зашли в его кабинет.

– Пришлось пойти. Нельзя больше лодырничать, – сказал Винс. – Слишком много работы. – Он говорил быстрее, чем обычно. Показав на доску, он добавил: – Пытаюсь кое-что придумать для поселка Флойда Милвина.

– Ясно, – сказала Трой. – А насчет школы слышно что-нибудь?

– Абсолютно ничего. Звонил Ханту, но мне сказали, что он в Нью-Йорке. – Винсент был какой-то беспокойный. – Я решил в конце недели припереть Флойда Милвина к стене. Поэтому я и пошел в контору.

– Отличная мысль, дорогой. – Трой пристально посмотрела на него. – А ты действительно хорошо себя чувствуешь? Какой-то ты весь серый.

– Серый? – Он нахмурился.

– Да. Но по-прежнему красивый. – Она с откровенным восхищением смотрела на его тонко вырезанный профиль, на загнутые длинные ресницы.

Засмеявшись, он оглянулся на чертежную доску.

– Ухожу, ухожу, – заторопилась Трой.

Он поцеловал ее – почтительная дань беременности, – и сказал:

– Да, кстати, приходила Пэт. Я отдал ей ту пачку, которую ты оставила для нее.

– Чудно.

– Мы выпили по чашке кофе, и она удрала со своими передовицами.

– А Пэт не потеряла голову, когда увидела тебя в полосатом халате? – Трой сказала это только потому, что, видимо, Винсент чувствовал себя неловко, словно в совместном питье кофе было что-то неприличное. Положительно, он становится ханжой.

Винсент даже не улыбнулся.

– Ей нужно было только одно: получить передовицы, – сказал он. – Она хочет стать синим чулком. Вроде тебя.

Он снова поцеловал ее, и этот поцелуй напомнил ей прежние времена.

Домой она приехала к полудню. Пьетро работал во дворе. Она передала ему список поручений, оставленный Эбби, и попросила присмотреть за домом брата, пока тот в Нью-Йорке.

Открыв входную дверь, она сразу заметила, что на телефонном столике по-прежнему лежит пачка передовиц, приколотых к «Нью Рипаблик». Значит, Пэт все-таки забыла их взять.

Нет. Ведь Винсент сказал... И так подчеркивал это...

Трой сняла перчатки. Она улыбалась: очевидно, Пэт была до того потрясена видом Винсента в полосатом халате, что передовицы тут же вылетели у нее из головы. А у какой женщины не вылетели бы?

Спустя немного она позвонила Пэт.

– Пэт, дорогая, вы не взяли подборку, которую я приготовила для вас. Но она цела и...

– Ах, да!.. Передовицы... Совершенно забыла о них... Должно быть, оставила их на чертежной... то есть внизу...

– В общем, я их сохраню для вас. В следующий раз, когда вы... – начала Трой и осеклась. На чертежной доске... Наверху, в кабинете Винсента... На секунду ею овладело странное чувство.

– Пожалуй, заберу их в воскресенье, – говорила Пэт.

– Конечно. – Нелепость. Нелепая подозрительность. У беременных женщин это бывает.

– Чем-нибудь помочь вам, Трой? Я имею в виду воскресный обед.

– Нет, дорогая, ничего не нужно. Я не собираюсь особенно баловать вас. К тому же готовить будет сам Винсент. Его светлость стал настоящим гурманом и мастером по части кулинарии. – Трой совершенно успокоилась; странное чувство исчезло. Ну, разумеется, все в порядке.

– Да, я знаю. Он... он необыкновенный, правда? Ну, до свиданья, – сказала Пэт.

Повесив трубку, Трой пошла на кухню. Она вымыла посуду, оставшуюся после завтрака, и кофейные чашки Пэт и Винсента. Потом поднялась по крутой лестнице на второй этаж. Обычно она пренебрегала предписанием врача – обязательно спать днем, но сегодня ей действительно хотелось вздремнуть. «Эб уже в Нью-Йорке», – подумала она. Наверно, в эту самую минуту расспрашивает психиатра о Нине. Поздно. Как бы ни называлась болезнь Нины, как бы успешно ни лечили ее – все это слишком поздно. Утешительно одно: Эбу волей-неволей придется развестись с Ниной, и...

Трой направилась было в спальню, но что-то заставило ее остановиться и повернуть голову. Что-то знакомое. Запах. Знакомый и вместе с тем чужой.

Она секунду постояла на площадке. Потом вошла в кабинет Винсента.

И сразу узнала эту странную смесь запахов. «Как все-таки беременность обостряет чутье», – подумала она. Она медленно подошла к чертежной доске под нависшим потолком и увидела смятые подушки низкой кушетки и рядом, на полу, оловянную пепельницу.

Все поплыло у нее перед глазами.

Письмо строительного комитета ньюхиллской школы пришло в пятницу. В этот день траурно-лиловое октябрьское небо низко висело над землей; в жилых кварталах города ветер собирал листья с лужаек и гнал их по Мэйн-стрит к деловому центру. Рафф невольно прислушивался к их легкому постукиванию по стеклам чертежной.

Рафф, Винс и Эбби работали в оконном фонаре – совсем как в былые времена, когда они готовили дипломы в средневековом Уэйр-Холле.

С того дня, как Эбби вернулся из Нью-Йорка, все трое трудились не покладая рук. Эбби и Винс усердно помогали Раффу в перестройке коркорановского бара: Винс занимался общими планами, Эбби – разрезами, Рафф – спецификациями и внутренней отделкой.

В чертежной было тихо. Слышно было, как в приемной приглушенно стрекочет машинка Сью Коллинз. Никаких совещаний. Никакой погони за клиентами. Никаких непредвиденных дел. Только работа – и она шла хорошо.

– Рафф!

Рафф повернулся к Эбби, который работал позади него.

– Какой материал ты берешь для наличников под окнами на фасаде, выходящем в сад?

– Алюминий. Как и для остальных окон. Только учти, что под ними пройдут балки четыре на четыре.

– Ладно.

Рафф внимательно посмотрел на него. Что и говорить, Эбби сильно изменился. Глаза больше не улыбаются, у рта залегли морщинки, лицо кажется особенно худым из-за коротко подстриженных пепельных волос. А работает он как одержимый. Готов кирпичи таскать, только бы не думать о том, что стряслось с Ниной и с ним самим.

Рафф снова склонился над чертежом, но не успел сосредоточиться, как вошла Сью Коллинз с дневной почтой. На его доску она положила три письма.

Он не стал вскрывать знакомый длинный конверт с зеленой надписью «Частная больница и санаторий „Сосны"». Зато сразу потянулся к письму Мэрион Мак-Брайд: «М. Э. Мак-Брайд. Норт-стрит 9919. Гринвич. Конн.». Но тут он увидел третье письмо – из Ньюхилла. Он повернулся на вращающемся стуле.

– Пришло, – сказал он.

Винс оторвался от чертежа.

– От Ханта? – спросил он.

– Да.

Эбби поднял глаза, отложил карандаш.

– Ну, давай, Рафф, читай вслух, – торопил Винс.

Рафф вскрыл конверт. Он облокотился и начал читать:

– «Мне очень жаль, но должен сообщить вам...»