Камни его родины - Гилберт Эдвин - Страница 57

Преподобный Стрингер покачал головой и сказал:

– Вот это да! – Потом, придя в полный восторг, он воскликнул: – Если бы я мог прихватить вас с собой, чтобы вы рассказали все это кое-кому из нашего строительного комитета! Можно задать вам один вопрос?

– Конгрегационалист ли я? – перебил его Рафф. – Блум – конгрегационалист?

– Нет, совсем не то, – сказал Кен Стрингер. – Впрочем, это неважно. Но, ох, как было бы здорово, если бы наши прихожане услышали все, что вы мне сейчас рассказали! – Он вдруг запнулся. – В общем, наберусь храбрости и спрошу... Как вы относитесь к современной церковной архитектуре? Нет, не то. Тут мне все ясно, ошибиться я не мог. Я говорю о философской стороне вопроса. Мне важно это знать.

Рафф закурил новую сигарету, глубоко затянулся и медленно выпустил дым.

– Что ж, – сказал он, – я думал об этом, и не раз. Когда смотришь на новые церкви, начинаешь размышлять. Мне кажется, главное тут – как-то согласовать или, если хотите, примирить целый ряд противоречивых положений. Как примирить, скажем, атомную бомбу с ощущением бессмертия? Бессмертия человеческого духа, разумеется. – Рафф внимательно изучал свою сигарету. – Как слить все это в новой форме? По-моему, старый архитектурный язык тут неприемлем. Нужно создать такую форму, которая выражает современность, гармонирует с ней и в то же время не рвет с символикой прошлого. В общем-то проблема церковного строительства мало чем отличается от проблемы строительства жилых домов...

Кен Стрингер согласился, и беседа продолжалась.

– Как я рад, что сел в этот поезд! – счастливо улыбаясь, сказал священник. – Я собирался ехать в одиннадцать десять. Когда вы к нам приедете?

– К вам?

– Простите. Я не собираюсь хватать вас за глотку, – просительно сказал Стрингер, – но вы так разохотили меня, что теперь я только и думаю, как бы затащить вас к себе.

– Куда это?

– В Смитсбери. Знаете что? Я позвоню вам. Где вы живете?

Рафф сказал.

– Устраивают вас воскресные дни?

– Вполне.

– Тогда приезжайте в любое воскресенье. – Потом он спохватился: – Конечно, после церковной службы.

– Отлично, – сказал Рафф.

– Да, забыл вам сказать. Существует еще одна сложность. У нас в конгрегации есть архитектор. Этакий старый холостяк. Любитель строить по старинке. Он сделал нам несколько эскизов. Допотопный хлам. Но просто так отмахнуться от него я не могу. – Секунду подумав, он объявил: – Так или иначе я покажу вам окрестности, и наш участок, и... Словом, я хотел бы, чтобы вы изобразили ваши идеи на бумаге.

– Я не стану подставлять ножку другому архитектору, – возразил Рафф.

– Ножку беру на себя, – шутливо отмахнулся священник. Потом уже серьезно: – Имейте в виду, денег у нас пока очень мало, так что все это весьма проблематично.

– Неважно, – сказал Рафф. – Будь у меня только возможность попробовать...

Они продолжали беседовать. Энтузиазм рос как на дрожжах. Они даже набросали проповедь о новой церковной архитектуре. Начиналась она рассказом о разрыве Кристофера Рена[37] с традициями английской церковной архитектуры, о произведенных им радикальных изменениях, о переносе кафедры из середины в угол и объединении галерей. Они ни на минуту не умолкали, пока Стрингер вдруг не спросил:

– А куда вы едете?

– В Тоунтон.

– Тоунтон? Мы уже проехали две остановки после Тоунтона.

– Что? – Рафф вскочил.

Так быстро завязавшийся дружеский разговор тут же оборвался. Вскоре Рафф уже стоял в огромном буром, обветшалом здании бриджпортского вокзала. Он сразу побежал к телефонной будке, вспоминая слова Эбби: «Пожалуйста, не заблудись!» Позвонил в Тоунтон – телефон Остинов не отвечал. Наверно, бедняга Эбби стоит на вокзале, злится, из вежливости не уходит, а Нина устраивает ему сцену за испорченный воскресный день.

В Тоунтон Рафф поехал автобусом. На вокзале никого не было. Он взял такси до дома Эбби; это обошлось в доллар девяносто центов. Наплевать: он все еще был во власти счастливого волнения. Поездка казалась ему необычайно знаменательной. Да, видимо, архитектор иной раз может вполне обойтись и без конторы: ее заменяет поезд и случайное соседство юного стопроцентного американца в стандартном оформлении, то есть в костюме от «Брукса; американца, который оказывается его преподобием, но преподобием весьма прогрессивным.

Рафф направился к дому Эбби – симметричному стеклянному дому со строгими, почти классическими пропорциями. Легкие, вдохновленные Мисом очертания как-то не вязались с добротной, точно у Булфинча, кладкой цоколя и аметистовыми переливами оконных стекол, но вполне вязались с характером его владельца: та же уравновешенность, сдержанность, аккуратность.

Лимузин Эбби стоял на подъездной дорожке, входная дверь была приоткрыта. Рафф вошел. Ни души. Он сделал несколько шагов по гостиной, такой просторной, такой безупречно опрятной, что она выглядела нежилой, и хотел уже позвать, но откуда-то снаружи – должно быть, с террасы – до него донеслись голоса.

Так Рафф случайно узнал правду о браке Эбби.

Эбби говорил спокойно, но в голосе его звучали резкие нотки.

– Не в том дело, Нина. Но почему ты так настаиваешь на этом? Как тебе не стыдно? Даже слепой увидел бы, что ты флиртуешь с ним. И вообще с каждым, кто подвернется под руку...

– Я не флиртую! Что за дурацкое слово!

– А почему это Уолли Гришэму понадобилось, чтобы я строил ему дом? Гришэм терпеть не может современную архитектуру. Он сам сказал мне это на вечере. Должно быть, ты основательно обработала его тогда на террасе. И, пожалуйста, не отрицай, Нина! Перестань лгать!

– Я пытаюсь помочь тебе, и вот твоя благодарность! – капризный голос Нины.

– Мне не нужна твоя помощь. Во всяком случае, такая.

– Ах, да не будь ты таким занудой!

– Нина! Что это?.. Что с тобой делается?

Чувствуя страшную неловкость, Рафф попятился к выходу.

– Что все это значит, Нина? – Голос Эбби прерывался. – Я бы понял, если бы ты хоть была последовательна. Но и этого нет. Со мной ты вся сжимаешься и ведешь себя так, точно у нас не спальня, а какой-то застенок. И тут же, можно сказать, у меня на глазах, непристойно кокетничаешь и даешь мужчинам повод считать себя доступной. Уж Гришэм-то, во всяком случае, так считает. Достаточно было посмотреть, как он вел себя сегодня, когда мы осматривали его участок. Он так и липнет к тебе. Как ты думаешь, могу я...

– Если тебе не нравится его заказ, почему ты прямо не сказал ему? Просто ты сегодня с ума сходишь, потому что твой драгоценный Рафф оставил нас с носом!..

– Нина, прекрати!..

Рафф тихонько добрался до двери и вышел на крыльцо; он был подавлен – не удивлен, а подавлен и мрачен. Теперь он раскаивался, что в свое время в Нью-Хейвене малодушно смолчал, не воспользовался возможностью сказать Эбби о своих сомнениях насчет Нины и даже обрушился на Трой за то, что она без колебаний выложила все, что думала. Помнится, тогда, в вудмонтском коттедже, он даже заставил Трой извиниться.

И вот результат: Эбби, который так нуждается в поддержке, так тоскует по нежности, так заслуживает всего самого лучшего, связал себя с этой... словом, с Ниной.

Он немного подождал. Потом постучал в дверь, снова подождал на пороге, прислушался. Дом как будто вымер.

Тогда он вошел, громко шаркая ногами. Крикнул: «Эй, Эб! Есть тут кто-нибудь?» Как это глупо, как нелепо: входить в дом Эбби таким способом!

– Это ты, Рафф? – раздался голос Эбби из соседней комнаты. В ту же минуту появился и он сам, улыбающийся, подтянутый. Узкое лицо спокойно, всегдашний полосатый галстучек аккуратно завязан, белая рубашка так и сверкает, узкие брюки едва доходят до щиколоток. Он протянул Раффу изящную тонкую руку. Но глаза у него были тусклые.

– Пристрели меня поскорее. Я заслужил, – слишком весело загудел Рафф. И тут из смежной комнаты вышла Нина.