Камни его родины - Гилберт Эдвин - Страница 43

Сейчас, в сумерках, беседуя с Гришэмом, она думала о том, что если этот стратегический ход поможет Эбби добиться успеха, она будет сторицей – хотя и косвенно – вознаграждена за свои усилия. Думала она и о том, что ее старания обработать этого грузного делягу в сером костюме слишком уж откровенны. Но мать прожужжала ей уши рассказами о Гришэме, о том, что он «богат до отвращения», что у него два «ягуара», и пароходная линия, и куча акций в других компаниях. И Нина решила добиться своего.

– Не пойму, хоть убейте, – сказала она, снова бросаясь на приступ, – как может человек, связанный с современной промышленностью, отрицать современную архитектуру.

– Когда дело касается промышленности, – перебил он, – я стою и всегда стоял за современность. А дом – дело другое. Дом – это место, куда уходишь, чтобы отгородиться от всего на свете. – Он еще делал вид, что спорит с ней, но как только две пары, стоявшие поблизости, отошли и направились к дому, улыбнулся, стараясь, видимо, придать этой улыбке дружелюбие и интимность. – Хотите, скажу вам правду? Так вот, Нина, – я буду называть вас Ниной, – вот вам правда без всяких светских выкрутасов: меня не дом ваш интересует, а та, что живет в нем. – От его резкости не осталось и следа. – Словом, меня интересует его хозяйка.

– Благодарю вас, сэр, вы очень любезны, – отозвалась Нина, не моргнув.

Внезапная перемена в нем и его прямой, откровенный ход нисколько не смутили Нину. Она ждала этого, толкала его на это, весь вечер добивалась этого. И выражение ее глаз говорило не о простом кокетстве, а о чем-то куда большем.

Она допила свой бокал и поставила его на кованый железный столик.

– Если вы взглянете на дом вот отсюда... – сказала она, спускаясь с мощеной террасы на свежую дерновую лужайку. Он последовал за ней. – Отсюда вам легче будет увидеть, что я имею в виду, говоря об универсальности такого рода проектов. – Она вспомнила, как Эбби однажды рассказывал ей об этом. – Понимаете, нужно, чтобы создавалось ощущение потока, непрерывного движения, в котором участвуют и люди, и дом, и земля, на которой он стоит, и окружающий пейзаж. И тогда все сольется воедино. – Потом, чувствуя на себе его пристальный взгляд, она смущенно добавила: – Теперь вы согласны со мной, правда?

– Гм...

– Я не наскучила вам? – Нину вдруг охватила досада, и она поняла, что ведет себя нелепо; грубая физиономия Гришэма, на которую она старалась не смотреть, придвинулась угрожающе близко. Она повернула обратно. – Ну, мне пора. – Но тут Гришэм схватил ее за руку.

– Разве так обращаются с гостями? – Он крепко сжал ее пальцы своей горячей лапищей.

Нина хотела вырвать руку, но тут увидела выражение его лица. Уже не стараясь высвободиться, она медленно сказала:

– Нет, ничего не выходит. А я-то думала, что сумею хоть чуточку переубедить вас...

– Хотите, я что-то скажу вам?

Она кивнула: сейчас он скажет тот что она старалась ему внушить.

Уолли Гришэм еще крепче сжал руку Нины и повел ее вниз по лужайке.

– Я и спорил-то с вами только для того, чтобы подольше задержать вас около себя. Чтобы смотреть на вас. – Он говорил отрывисто, чуть-чуть хрипло; в жестких, пронзительных глазах появилось знакомое страдальческое выражение, и вдруг оказалось, что она охотно идет с ним по направлению к лощине у подножия холма, радуясь, что еще светло и ей хорошо видно его лицо.

– Почему вы думаете, что меня нельзя переубедить? – Гришэм остановился под старым, могучим кленом, все еще не выпуская ее руки.

– Потому что вы считаете себя великим знатоком всего на свете, включая и архитектуру. И совершенно напрасно, – ответила Нина, глядя на вершину холма.

– Вы правы, Нина. Есть куча вещей, в которых я далеко не знаток. Например, женщины... – Он помолчал. – Вот, скажем... Вы ведь видели мою жену?..

– Да. – Следя за его глазами и стараясь не замечать мясистых мешков под ними, она думала: «Теперь он готов. Готов клеветать на жену, которая отдала ему свою молодость, терпела нужду и лишения, когда у него не было ни цента. Пробил себе дорогу. Богатый человек. Богатая гадина».

– Ну вот, значит, вам ясно... – Его толстые пальцы скользнули вверх по ее обнаженной руке. – Теперь вы, надо думать, поняли, почему я старался удержать вас. Кабы вы знали, каково мужчине... – Голос его прервался; казалось, он старается что-то проглотить.

– Однако мне действительно пора, – сказала Нина, но, вместо того чтобы уйти, вдруг положила голову ему на грудь. – Кажется, я слишком много выпила...

Она услышала странный звук – какое-то всхлипывание; потные руки поползли по ее шее и плечам.

В ту же секунду она вырвалась и, отскочив в сторону, успела увидеть его глаза – темные глаза, увлажненные мукой.

– Нина!..

Она бежала вверх по холму и слышала за собой его тяжелое дыхание.

– Нина, постойте!..

Добежав до дерновой лужайки, она остановилась, глядя на приближающуюся тушу – массивное туловище, мясистый нос, густые черные волосы. Теперь этот человек будет пресмыкаться, как шелудивый пес. Вслух же она сказала:

– Прошу прощения, Уолли. Это всё коктейли – они меня совсем доконали.

– Но ведь я еще увижу вас? – Гришэм с трудом произносил слова, и Нина заметила, как он осторожно оглянулся, словно опасаясь появления жены.

– Неужели вы думаете... – начала Нина.

– Ладно. Знаю. Заранее знаю все, что вы скажете. (Несмотря на одышку после подъема на холм, очень настойчиво, почти в упор.)

Заглянув в голодные, страдальческие мужские глаза, Нина вновь почувствовала острое удовольствие. Ей захотелось больно уколоть его, сказать что-нибудь уничтожающе-любезное:

– Между прочим, Уолли, вы, кажется, не совсем холостяк... Да и я, как вам известно...

– Знаю, все знаю... Послушайте, Нина... – начал он, но вдруг вскинул голову, подобрал обмякшие губы, и Нина увидела, что он пытается улыбнуться кому-то, кто стоял у нее за спиной.

Это был Эбби.

– Простите, мистер Гришэм, но мне придется увести жену, – сказал Эбби и затем, обращаясь к ней: – Приехали Трой с Винсом и Нетлтоны...

– Да ну!.. – Нина испытующе поглядела на него. Потом она на секунду повернулась к Гришэму. – Прошу извинить меня, – сказала она и, уходя с Эбби, добавила нарочито небрежно и кокетливо: – Знаешь, Остин, я приняла на себя миссию обратить мистера Гришэма в нашу веру, но, как видно, я никуда не годный миссионер. – И она рассеянно помахала Гришэму на прощание.

У самого дома Эбби задержал ее:

– Я предпочел бы, Нина, чтобы ты не была так чертовски настойчива.

– В чем настойчива?

– Да вот в этом самом миссионерстве.

– Но я просто пыталась втолковать этому крокодилу, что ему необходимо построить себе современный дом.

– Понимаю... Только, Нина, дорогая... Неужели ты не видишь, какими глазами он смотрит на тебя?

– Но, Эб...

– Словом, я предпочел бы, чтобы ты этого не делала. Нина была искренне удивлена.

– Остин, а ведь я впервые вижу, что ты ревнуешь! И к кому? К такому крокодилу, как Уолли Гришэм!

– По-моему, он вовсе не крокодил. – Эбби чуть-чуть помешкал и вошел в дом.

– Эб! – Они пересекали комнату, все еще переполненную гостями. – Будь добр, не морочь мне голову. Если я не буду хоть изредка делать тебе рекламу... – Впереди, у стойки с напитками, она увидела Трой, Винса и Не-тлтонов.

Когда до них осталось всего несколько шагов, Эбби обнял ее за талию.

В половине десятого гости разъехались. Уехал и Верн. Мать Нины отвезла слуг обратно в город. Наконец-то большая прямоугольная гостиная, к великому удовлетворению Эбби, приняла свой обычный опрятный вид, а теплый весенний ветерок, врывавшийся с террасы, быстро освежил воздух, пропитанный запахом коктейлей. Эбби задвинул стеклянную дверь и выключил часть лампочек.

Остальные – Трой, Винс, Бинк и Эйлин – собрались в дальнем конце комнаты у маленького квадратного камина, углом выступавшего из стены, обшитой кипарисовыми панелями. Картина, привезенная Трой, висела на видном месте над камином, чуть-чуть сбоку. Напротив камина стояла длинная кушетка из губчатой резины и несколько удивительно простых стульев. Нина принесла поднос с шотландским виски, газированной водой и льдом, поставила его на стеклянную доску кофейного столика 1 предложила гостям наливать по своему вкусу.