Камни его родины - Гилберт Эдвин - Страница 29

– Нужно... – Ответ прозвучал так же настойчиво и так же сдавленно, только теперь глаза ее были закрыты: она не просто опустила веки, но плотно смежила, сжала их, словно ожидая, нападения.

От желания не осталось и следа.

– Ради бога, Нина! Не нужно... – Он отвернулся, достал из кармана пачку сигарет, потом мягко сказал: – Лучше не нужно... По-моему... По-моему, лучше этого не делать. – Смолоду он наслушался столько всякой болтовни о благопристойности, что теперь испытывал глубокое отвращение к себе. Стесняясь собственной добропорядочности и скрывая ее под внешней развязностью, он протянул Нине пачку.

Нина села, взяла сигарету и собиралась что-то сказать, но вдруг вскинула руки, зажала себе рот и выскочила в коридор.

Он услышал, как хлопнула дверь ванной. За этим последовали другие звуки: ее рвало. Эбби закурил. Он бродил по комнате, стараясь держаться ближе к середине, где потолок был выше. Бедная девочка, бедная девочка! Хорошо, что он не зашел дальше...

... Она вернулась с опухшим и, несмотря на дополнительную порцию косметики, землистым лицом; ее ясные голубые глаза помутнели. Она заставила себя улыбнуться.

– Мне очень жаль. Я вела себя как набитая дура!

– Как ты сейчас? Лучше?

– Конечно. Просто я... – начала Нина, и больше ничего не сказала. Она отвернулась, подошла к окну, стала спиной к Эбби, и он увидел, как ее плечи начали судорожно подергиваться. Затем раздались глухие рыдания.

– Нина... – Он направился к окну.

Она снова отвернулась, а когда он дотронулся до нее, отбежала, бросилась на постель, уткнулась лицом в коричневое стеганое одеяло и зарыдала еще сильнее.

– Нина... Ради бога... Нина, дорогая... – бормотал он, пытаясь как-нибудь утешить ее, испытывая одновременно и жалость, и досаду, и чувство вины перед ней, не умея успокоить ее и восстановить взаимопонимание и доверие.

Потом, видя, что она не перестает плакать и что это уже почти истерика, он начал нервничать и сердиться. Он встал с кровати:

– Нина, перестань! Перестань, слышишь!

Она тотчас подняла голову.

– Легко мне это все, как ты думаешь? – упрекнул ее Эбби.

– Но ведь это... это не из-за тебя... – Румяна размокли и стекали у нее по щекам.

– Прости меня, Нина, я проклятый осел. – Он достал бумажную салфетку из шкатулки, стоявшей на бюро, и протянул ей.

– Ты не понимаешь... – Она прикладывала салфетку к глазам и сморкалась. – Ах, Эбби, я ведь хотела... это не. твоя вина... Просто все случилось так внезапно... ты даже не понял, в чем дело...

– Нет, я, конечно, понял...

– А дело в том... Ах, Эбби, я сперва хотела, а потом мне стало страшно... Я слишком много думала об этом... Я боялась, что если этого не будет – я потеряю тебя... Я и этот нелепый костюм надела только потому, что... – Она перебралась на край кровати, все еще прикладывая платок к распухшим глазам, и глядела вниз, на плетеный соломенный коврик.

– Но... – У Эбби пересохло в горле. Он сел рядом с ней. Овладев собой, он сказал: – Почему же ты не сказала мне?.. Нина, бедняжка... Если бы ты только сказала мне...

– Нет... Я ведь решила... более или менее... И все было хорошо... И ведь ты не звал меня наверх, я пришла сама... – Нина не отрывала глаз от коврика. – На меня что-то нашло...

Она судорожно глотнула, глаза ее вновь затуманились, и вдруг она прильнула к нему с каким-то детским отчаянием.

– Ах, Эбби, Эбби!..

Он держал ее в объятиях и неловко поглаживал по затылку. Он чувствовал необычайный подъем, нежность, всепоглощающее желание защищать ее, служить ей опорой. Подумать только: есть человек, которому он, Эбби Остин, нужен больше всех на свете!

После долгого молчания он сказал:

– Как я рад, что все случилось именно так.

– Ты рад?

– Может быть, как раз это и было нужно нам обоим.

Она смотрела на него, не понимая.

– Я хочу сказать... – Он говорил спокойно, скрывая свой восторг и окрепшую веру в себя. – Я только хочу сказать, Нина, что если мы поженимся, мы... – Он вдруг оробел и заколебался.

– Эбби!..

– ... Мы сразу после выпускного акта уедем в Тоунтон.

– Эбби... – повторила она.

– Уедем? – Он поднялся и стоял перед ней в ожидании.

Свершилось. Она добилась своего: вот он смотрит ей в глаза и задает долгожданный вопрос. Почему же ответ, который должен был стремительно слететь с ее губ, накрепко заперт в груди и не может вырваться?..

Она не отвечала. В голове у нее теснились совсем другие слова, которые тут же нанизывались и складывались в письмо:

"Дорогая мамочка, когда будешь читать это, ты лучше присядь, потому что у тебя, я уверена, в глазах потемнеет от такой новости, а именно, что твоей дочурке вчера вечером сделали предложение, и она собирается сразу же после того, как этот человек получит диплом, выйти за него замуж и стать миссис Эббот Остин III... "

Ах, увидеть бы, как обрадуется мама, как вспыхнет ее маленькое, густо нарумяненное лицо с нежной сухой кожей, как широко раскроются светло-серые глаза, увидеть, как она подносит к виску маленькую ловкую руку, поправляя белокурые волосы, чуть тронутые сединой, как откладывает письмо и, не веря такому счастью, подходит к окну своей комиссионной конторы, увидеть ее подвижную фигурку в грубошерстном облегающем костюме и топорных туфлях на низком каблуке и... Ах, мамочка, наконец-то ты сможешь забыть о всяких махинациях с проспектами и каталогами, о грубостях и приставаниях всех этих толстобрюхих клиентов и их противных вислозадых жен! И твоей дочурке тоже не придется больше хитрить, изворачиваться и лезть из кожи вон, чтобы заполучить какую-нибудь работу, для которой у нее явно не хватает таланта.

– Уедем, Нина? – настойчиво повторил Эбби.

Но она была так потрясена, так счастлива, что даже простое "да" оказалось ей не под силу, и она только тупо кивнула. А когда он притянул ее, чтобы поцеловать, ей пришлось отвернуться.

– Не надо, я сейчас невкусная... – Вот и все, что она сказала в эту великую, долгожданную минуту.

– Эй, послушайте!.. – негромко окликнула их снизу Трой. – Куда вы там запропастились?..

– Сейчас спустимся, – ответил Эбби, приоткрыв дверь.

Тихий смешок Трой:

– Неужели вы все-таки решились уединиться и как следует позабавиться? Не верю!

– Не поднимешься ли ты сюда на минутку, Трой? – сказал Эбби.

Нина шепнула:

– Нет, нет, пожалуйста, ничего ей не говори. Будем держать это втайне, пока...

– Но почему?

– Потому что... Так будет лучше, – горячо зашептала она. – Иначе нам просто проходу не будет, и потом... – Она сказала первое, что пришло в голову, не решаясь признаться ему, что боится Трой, боится, как бы та не стала отговаривать его, а может быть, и апеллировать к родным.

Но он перебил ее, видимо угадав причину ее тревоги:

– На этот раз ты ведь не спасуешь перед Трой, правда?

– Нет... но...

А Трой уже стояла в дверях; на ней был тот же усыпанный блестками костюм, она смотрела на них своими огромными проницательными глазами, словно уже угадала новость. И все-таки, когда Эбби сказал ей, она воскликнула: "Боже мой! " Насмешливая улыбка сбежала с ее лица, и она очень торжественно поцеловала Эбби. Потом оВернулась к Нине, неожиданно приветливо обняла ее своими крылышками, поцеловала в щеку и сказала:

– Ну что ж, милочка, теперь вам нужно съездить в Нью-Йорк и купить это самое.

Еще не успев освоиться со своим новым положением, Нина все же ответила:

– Ох, дайте же девушке опомниться! – И сама удивилась, почувствовав, насколько усилились ее позиции в этом поединке с сестрой Эбби.

– Давайте позовем остальных, – предложила Трой. – Эб, неужели у тебя не найдется какой-нибудь завалящей бутылочки? Нина, вы бы посмотрели, что тут можно раздобыть. Устроим свой собственный бал. Поезд только в семь сорок – времени хватит... И потом, я должна поговорить наедине с моим взрослым братом!.. Такое трогательное событие!..