Камни его родины - Гилберт Эдвин - Страница 102

В тот день Элен навсегда закрывала свою контору, и Эбби зашел к ней проститься и передать чек.

Дымя сигаретой в неизменном мундштуке слоновой кости, кашляя и суетясь вокруг письменного стола, Элен Уистер тараторила:

– Вы даже не представляете себе, Эбби, как это тяжко для меня – закрыть после стольких лет контору, зная, что этот гнусный Берт Викфорд, у которого контора в доме напротив, получит всю мою клиентуру.

Эбби неловко положил чек на стол, надеясь, что сразу после этого сможет уйти. Но она взяла чек, посмотрела на него, а потом с горестным и осуждающим выражением подняла глаза на Эбби.

– Я надеюсь, вы не думаете, что это может в какой-то мере вознаградить меня за все, от чего я отказываюсь?..

– Элен, мы ведь договорились у юриста, что...

– Все это так, – сказала Элен. – Но когда мы подписывали соглашение, я еще не знала...

– Чего не знали? – тревожно переспросил Эбби, недоумевая и в то же время догадываясь. – Что это еще за новости?

– А такие новости, что вы все время дурачили Нину. Бедная моя детка! И напрасно вы думаете, что никто в городе не знает об этом.

– На что вы...

– Вы не хуже меня понимаете, о чем речь!

– Элен, да объясните же...

– Господи, как только я вернулась вчера, – разразилась Элен, кривя бледно-оранжевый рот и щеки, – все наперебой начали рассказывать мне о вас и об этой девице, которую вы всюду таскали за собой и с которой все вас видели, в то время как моя бедная детка лежала в этой гнусной больнице!

– Погодите минутку, Элен, – начал Эбби, не зная, что сказать.

– Я ведь с самого начала не могла понять, – взволнованно продолжала миссис Уистер, размахивая мундштуком из слоновой кости и роняя пепел на пол, – ну, просто не могла понять, как это у вас хватило духу хладнокровно сунуть мою детку в такое место. Ну, конечно, я тогда не знала, что у вас уже интрижка с этой...

– Элен! – крикнул Эбби, а потом с глубоким отвращением сказал: – – Прежде чем начать свою обвинительную речь, вы бы выслушали кое-какие не слишком приятные факты насчет «вашей детки». Во-первых...

– Вы меня не запугаете! – взвизгнула Элен и сразу же закашлялась. – Я отказываюсь вступать в эти грязные препирательства. И мне просто стыдно смотреть, как вы стараетесь обмишурить нас на деньгах! Я так и сказала адвокату. И когда он узнал о вашем поведении, он согласился, что у нас есть все основания передать дело в суд...

После этого Эбби прекратил разговор. Он хотел одного: уйти, раньше чем окончательно потеряет самообладание, а он уже еле-еле сдерживался.

Но через час после того, как он вернулся в контору, позвонил его поверенный, Линкольн Элсворт, и сказал, что только что разговаривал с юристом Элен и, если Эбби не хочет навязать себе на шею очень неприятный судебный процесс, он должен подписать новое соглашение...

Кончилось тем, что Эбби пришлось поехать в Бостон, в старинную контору на Стейт-стрит, и там, глядя в надменные и осуждающие глаза отца, попросить на экстренные расходы еще двенадцать с половиной тысяч Долларов...

И вот Феби рядом с ним. Он поставил на столик стаканы и привлек ее к себе.

– Что с тобой? – спросила она.

– Ничего, – ответил он, все еще прижимая ее к себе Потом сказал уже более внятно: – Кажется, я все еще не могу привыкнуть к этому... к нам с тобой. – Он покачал головой. – Понимаешь, это была такая мука с Ниной... Она довела меня до того, что я боялся подойти к ней... а теперь... то есть...

– А я наоборот?

– Пожалуй...

Она улыбнулась ему, и он понял, как старается она избавить его в эту ночь от всяких сложностей.

– Я тебе уже рассказывала, Эб, что новая администрация все-таки взяла верх?

Эбби внезапно пошевелился, сел на кровати, прислушался. Его разбудил какой-то шум. Он напряженно ждал. Слышалось только ровное дыхание Феби. Он посмотрел на светящийся циферблат электрических часов на ночном столике. Полночь.

Потом снова раздался шум: стукнула наружная дверь. Он прикоснулся к руке Феби, потряс ее за плечо. Она проснулась и мгновенно села.

– Что случилось? – шепотом спросила она.

Эбби зажег настольную лампу. В доме кто-то ходил. Эбби вскочил и бросился к шкафу за халатом.

Это не мог быть Рафф. Рафф должен был приехать не раньше... Эбби снова прислушался, услышал осторожные, негромкие шаги в гостиной, но, прежде чем он дошел до двери, кто-то – да, конечно, это Рафф, – спросил:

– Ты еще не спишь, Эбби?

Рафф стоял на пороге, держась за ручку двери, и в недоумении смотрел на Эба и Феби.

Потом он отскочил, пробормотал что-то невнятное и захлопнул дверь.

– Прости, дорогая, – сказал Эб.

Феби накинула халат и вышла из комнаты. Эбби пошел за ней и видел, как она догнала Раффа в дальнем конце гостиной.

– Рафф, – сказала она и рассмеялась, – я хотела доложить вам, что этот человек все-таки собирается когда-нибудь сделать меня порядочной женщиной. Так что не смущайтесь... И в общем, мы ждали вас только в воскресенье, негодяй вы этакий.

После чего Рафф тоже засмеялся, хотя и не слишком весело, и Феби спросила, не голоден ли он, и когда он сознался, что голоден, она сказала:

– Сейчас сварю кофе. – Направляясь к серванту, отделявшему гостиную от кухни, она говорила:

– Хорошо, что я умею готовить. Я-то надеялась, что выхожу за миллионера, а он, оказывается, почти такой же нищий, как я.

К тому времени, когда все уселись за длинный стол и принялись за кофе и бутерброды с холодной курятиной, их замешательство совсем прошло. Теперь Эбби тревожило другое. Он вдруг заметил, как плохо выглядит Рафф: пережитое испытание отпечаталось на его небритом лице, щеки еще больше впали, темно-синие глаза помутнели от усталости.

Эбби положил сэндвич на стол.

– Я понял по отсутствию писем и звонков, что там неладно.

Рафф смотрел то на него, то на Феби.

– Завтра расскажу. Теперь не время.

– Операция прошла неудачно? – спросила Феби.

Рафф помешивал кофе и ответил не сразу.

– Не знаю, – сказал он глухо и неохотно. – Она умерла раньше, чем это выяснилось.

То, что происходит сейчас у тебя на глазах, – это не смерть. Для тебя Джулия умерла в то лето, когда ты отвез ее в «Сосны».

Так что теперь ты неуязвим.

И тем не менее, когда, подготовленный к самому худшему, ты вошел в крошечную белую палату матери за несколько часов до операции, ты был потрясен. Джулия выглядела совершенно нормальной: маленькое личико чуть порозовело, и хотя ее живые глаза подернулись пленкой, а их ирландская синева потускнела, они все-таки подмигнули тебе. Джулия приподнялась с белой подушки, и ее руки, узловатые, с набухшими венами, потянулись к тебе, и ты улыбнулся, делая вид, что ты просто хороший, добрый сын, приехавший навестить свою мать.

Но тут она сказала:

– Моррис! Ты, конечно, опоздал!

– Да, – ответил ты, стараясь не смотреть на доктора Рудольфа Майера, который стоял тут же, у кровати.

– Сними галоши, Моррис! Как хорошо, что ты приехал! Мне было худо ночью. Ни единой звезды, и я все вРемя видела какие-то тени, очень страшные, одна была совсем как крокодил, и я думала – господи, Моррис так неосторожно водит машину! Подойди сюда, что это ты прячешь за спиной?

И ты вспомнил, как, вернувшись домой после долгих поездок, Моррис поспешно снимал галоши, выкладывал измазанные кровью пакеты с ростбифами, и свининой и кровяной колбасой на сверкающий стол красного дерева в гостиной, и стоял возле него, улыбаясь и пряча за спиной еще один пакет, а потом вытаскивал блестящую побрякушку, или сумочку, или новинку для домашнего обихода, или четки с янтарным крестом, или замысловатый флакон духов, туалетной воды или эссенции.

Он протягивал Джулии подарок, и наклонялся к ней, и заключал ее в свои медвежьи объятия.

И Джулия говорила суровым, но счастливым голосом: «Тебе надо побриться. Если бы Джон Рафферти увидел меня сейчас, он перевернулся бы в гробу. Господи, упокой его душу!»