Кремлевское кино - Сегень Александр Юрьевич - Страница 11

А потом эта кутерьма с известиями о троцкистском мятеже, который удалось подавить, можно сказать, без труда, но все равно противно, будто собственной ногой раздавил крысу. Особенно врезался в сознание рассказ о том, как один рьяный троцкист кричал, что будет лично «резать Сталину ухи». А они у него постоянно мерзли. И тычок в затылок, когда он подумал, что кто-то нечаянно задел, а оказалось, какой-то придурок прорвался на Мавзолей, желая напасть именно на него.

А когда этот длинный день завершился, как многого он ждал от картины, ведь он ее, можно сказать, лично заказал режиссерам. А они эдакое выкинули, набичвареби!

Сказал «домой» и первым направился к выходу из ложи, за ним — Киров:

— Товарищ Сталин…

— Надо было самому заранее посмотреть, товарищ Киров.

— Так они же монтировать в Москву уехали, как бы я?

— Вы были ответственны за эту фильму.

— Иосиф, что с тобой? — догнала Надя. — Что ты злишься? Слышишь, как громко аплодируют?

— Радуются, что наконец закончилось, — зло ответил ей муж. — Ты что, тоже аплодируешь?

— Нет, я за тобой бегу, — жалобно пробормотала жена.

— Домой, в Кремль, — решительно заявил главный зритель.

— А как же столы? — растерялся Киров.

— Пусть празднуют те, кто принимал участие… — Сталин осекся. Получается, он обиделся, что его не показали в качестве одного из трех главных вождей революции. Почему на обиженных воду возят, непонятно, но мать ему говорила: обиду прячь на самое дно сундука. — Ладно, мимо столов в такой день пройти грех. Пойдемте.

— Вот и славно! — обрадовалась Надежда Сергеевна.

А человек-гвоздь тотчас тайком получил два указания:

— Эйзенштейна и всех его скоморохов близко ко мне не подпускать.

— Слушаюсь, товарищ Сталин.

— И просмотрите, кто там у них в фильме сидит в президиуме, когда Ленин выступает. В последнем кадре.

— Слушаюсь, товарищ Сталин.

При входе в Красное фойе, бывшее до недавнего времени Императорским, Надежда попыталась расшевелить мужа, весело толкнула его плечом:

— Милый, ты что, обиделся на этих киноделов?

И снова накатила обида — ну как же так, революцию сделали Ленин, Сталин и Троцкий, Ленина в фильме показали в общей сложности не более минуты, Троцкого, как раковую опухоль, пришлось из ленты кусками вырезать, больше всех показан бесенок Антонов-Овсеенко, а Сталина они вообще и не думали показывать!

Но он запрятал обиду на самое дно сундука и с усмешкой произнес:

— Обижаются слабые. Обижаются герои Достоевского. Где-то у него сказано, кажется в «Братьях Карамазовых», что обидеться иногда, знаете ли, бывает очень даже приятно.

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о создании Всесоюзного производственного объединения кинопромышленности при ВСНХ СССР (Совкино). 5 февраля 1930

Подлинник. Рукописный текст. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 821. Л. 48]

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о создании «Совкино». 15 февраля 1930

Подлинник и копия. Рукописный и машинописный текст. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 822. Л. 65]

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о создании «Совкино». 15 февраля 1930

Подлинник и копия. Рукописный и машинописный текст. [РГАСПИ. Ф. 17.Оп 163. Д. 822. Л. 66–67]

Глава четвертая. Путевка в звук

В достославную эпоху правления царя Алексея Михайловича Тишайшего тесть его боярин Милославский построил себе в Московском Кремле велелепные палаты. После его смерти палаты соединили переходом с царским дворцом и в них стали устраивать первые на Москве театры, именуемые потехами, оттого и дворец боярина Милославского назвали Потешным. Там царская семья чувствовала себя уютнее и со временем переехала сюда, но ретивый сынок Алексея Михайловича, царь Петр Великий, разместил в Потешном дворце Полицейский приказ. При царе Александре Благословенном здание отдали коменданту Москвы и его канцелярии. После революции кто только здесь не обретался, а в третий год первой пятилетки сюда переехала семья фактического главы государства.

Довольно они ютились в убогих комнатах, подчиняясь блажи Иосифа Виссарионовича, считавшего, что семья Сталина не должна жить в роскоши. Новая квартира оказалась тоже не столь уж просторна, но зато у каждого своя спальня, гостям и хозяевам распахивает объятья большая гостиная, у отца просторный личный кабинет. Шкафы, диваны, кресла, стулья. Живем!

В тот полный сюрпризов день, вернувшись со Старой площади, когда уже стемнело, отец весело провозгласил любимое Сетанкино слово «Совкино». В этом слове сидела большая белая сова, сквозь тьму ночи она светила своими лучистыми глазами на экран и показывала Сетанке, а заодно и всем остальным, на что способен волшебный фонарь.

— А что будем смотрреть? — спросила Сетанка, забираясь к отцу на колени. Недавно она освоила букву «р» и произносила ее раскатисто, будто раскалывая буквой-топориком дровишки слов.

— Сюрприз.

— Так нечестно! — игриво надула губы пятилетняя дочка.

— Все ужинали? — громко спросил отец.

— Все! Все! — крутилась у него на коленях Сетанка.

Семья по-прежнему питалась раздельно, из кремлевской столовой приходили судки с харчами, разбредались по комнатам, потом опустошенные возвращались в родную гавань. Генсек ел у себя в кабинете. Любая жена подняла бы мятеж против подобного вопиющего безобразия, только не Надежда Сергеевна: она ценила новые идеалы общества, включающие и бесцеремонное обращение с завтраками, обедами и ужинами, ибо есть вещи важнее, выше и величественнее банального приема пищи.

И. В. Сталин держит на руках дочь Светлану во время отдыха в Сочи. 1934. [РГАСПИ. Ф. 558.Оп 12. Д. 290]

— Всем, всем, всем! — объявил хозяин семьи и народа.

— Всем, всем, всем! — повторила Сетанка, жалея, что в этих восхитительных революционных словах нет ни одной буквы-топорика.

— Одеваться, как на парад! — выступил вождь с новым воззванием. — Едем в «Совкино» на просмотр.

— Ура! Просмотр! Ура! — кричала Сетанка, и через полчаса Палосич уже вез их по апрельской Москве — рядом Сталин, у него на коленях дочь, на заднем сиденье Надежда Сергеевна и десятилетние Вася с Томиком. Все в парадной одежде, что значило просто второй, реже надеваемый вариант. У Сталина вторым вариантом служил белый китель с белыми брюками, в отличие от обыденного темно-горчичного зимнего или светло-горчичного летнего. Пиджаков, сорочек, а уж тем более галстуков, он давно уже не признавал, вы бы еще ему смокинг предложили или фрак.

— Неужели новые чаплинские посмехушки? — спросила Аллилуева.

— Нет, новый фильм Чаплина я сегодня на седьмое ноября определил, — стараясь оставаться веселым, ответил Сталин.

— Уже купили?

— Купим.

— В таком случае, небось, опять что-нибудь с Гретой Гарбо? — с большой иронией спросила Надежда Сергеевна.

— Нет, не бойся. Не с Гретой Гарбо. Но и не «Симфония ужаса Донбасса». И уж точно не «Моя бабушка», — усмехнулся Иосиф Виссарионович.

Фильм «Симфония Донбасса» представил в этом году Дзига Вертов, тоже гений, по мнению Аллилуевой. Его киностилистику Сталин в целом одобрял, находя полезное в том, что снимается жизнь страны без прикрас, сплошняком, без актеров, — наснимали в тысяче разных мест, смонтировали, и получился запоминающийся видеоряд. Как-то раз Сталину даже захотелось вслух противопоставить киноправде Дзиги Вертова киноложь Эйзенштейна и Александрова, но он сдержался, приберег для удобного случая, когда перетрушники совсем заврутся или когда Таточка их наконец разлюбит. Как разлюбила она его, своего мужа Иосифа.