Право Вызова. Книга Третья (СИ) - Злобин Максим - Страница 47

Ах, чёрт. Пока молодой жевал губы и не знал куда подевать руки, старый был спокоен как скала. Спокоен, уравновешен и уверен в себе. Не на то я рассчитывал, если честно. Ожидал нарваться на Бибу и Бобу, а тут вдруг серьёзные ребята появились.

— В чём дело?

— Меня зовут Хавьер Буррито и я требую освободить поданных моей страны, которых вы силой удерживается в этом ужасном эль месте!

— Послушайте, Хавьер, — сказал Катышкин. — Я могу понять ваше возмущения, но людей не отпущу. Обо всей ситуации мы узнали пять минут назад и пока что соответствующего приказа мне не поступало.

— Какой ещё приказ⁉ Делай, что говорю!

— Ой, — молодой потянул пальцы в рот и стал яростно жрать кутикулу.

— Нет-нет-нет, господин посол, — а вот старый даже бровью не повёл. — Так не пойдёт. Вы у себя командуете, а я у себя. И пока мне приказ свыше не поступит, я никого не отпущу.

— Вы что, хотите конфликт между народов⁉

— Не перегибайте, господин посол. Ничего страшного не происходит.

— Моих людей…

— Ваших людей содержат лучше, чем наших ребят в казармах. Постель есть, еда-вода есть и даже проектор из кабинета истории притащили. Всё у ваших людей хорошо.

— Я требую…

— Можете требовать что хотите.

Вот сука! Сколько он меня ещё перебивать будет⁉

— Имеете полное право. А я имею полное право не подчиняться человеку, которого вижу впервые в жизни, — развёл руками Катышкин.

Твою-то мать, первый охранник с критическим мышлением за всю историю моих приключений. Я даже не подозревал, что такие вообще бывают. Нехорошо. Очень нехорошо.

— Послушайте, Хавьер, — продолжил Катышкин. — Такие вопросы решаются на самом наверху, верно? Так что пусть они там наверху договорятся, а потом позвонят начальству моего начальства. Начальство моего начальства позвонит моему начальству, а моё начальство мне, и вот тогда-то я отпущу господ мексиканцев. Ну а пока что могу предложить вам подождать здесь.

— Это неслыханно! Позвоните в министерство иностранных дел! Сейчас же!

— Сейчас не могу, связи нет.

— Это не моя эль проблема!

— Так ведь и не моя, — хохотнул Катышкин.

Тут молодой припал к его уху и начал что-то нашёптывать.

— Ага, — кивнул седой. — Ага. Ага. Ну давай, попробуй.

Казачок проглотил комок в горле, шмыгнул носом и заявил:

— Nos disculpamos sinceramente.

Ну заебись теперь, конечно. Мне прям максимально интересно узнать мотивацию этого паренька в тот момент, когда он решил выучить иностранный язык в условиях этого мира с химерами, магией и перекрытыми границами.

Пу-пу-пу… Как бы вырулить?

— Ваш испанский эль оскорбление для моих ушей! — заорал я.

Молодой казачок тут же получил подзатыльник, а Катышкин продолжил разговор:

— Господин посол, успокойтесь. Следуя казачьему гостеприимству, я приглашаю вас и вашу милую спутницу…

— Ай-яй-яй.

—…за стол. Посидим, выпьем, а как только дадут электричество и связь восстановится, я сразу же…

Ту-у-ун! — свет разом загорелся буквально везде.

— О! А вы боялись, — седовласый тут же взялся за телефон. — В министерство, так в министерство. Сейчас наберу.

Мы со Светланой переглянусь. Что ж, две новости. Плохая — наше цирковое представление пошло не по плану. Хорошая — казаков всего двое. Не страшно ни разу. Разрешим ситуацию при помощи грубой силы; чай не впервой.

— Иди ко мне, эль пёса, — сказал я и взял на руки муравьедомёт…

ФЛЭШБЕК. ПОМЕСТЬЕ ПРЯМУХИНЫХ. ПОДВАЛ.

Яросрыв Неврозов заподозрил неладное примерно спустя два дня после того, как последние люди покинули поместье. Хуже всего было то, что ему перестали приносить еду. Внезапно стало голодно. Он дочитал все книжки, вода в канистре подходила к концу, а ведро для урины, наоборот, оказалось почти переполненным.

Непорядок.

Несколько часов Яросрыв пытался докричаться до тюремщиков, но всё тщетно. Тогда он открыл свою камеру, — в последнее время Неврозову доверяли, как своему, и решётку на замок не запирали, — и осторожно поднялся в дом.

— Ау⁉ — робко кричал Неврозов и бродил по пустым комнатам. — Есть здесь кто-нибудь⁉

Никого.

Тогда он решил поискать в деревне, и снова не преуспел. Всё вокруг как будто бы вымерло. Перебившись найденными в брошенных домах сухарями и печеньками, Яросрыв ночевал одну из самых тревожных ночей в своей жизни. Он не понимал, что произошло и куда все подевались. А главное, что ему теперь делать? Как быть? Куда идти?

За несколько месяцев он накрепко прикипел к своему заточению. Но нет, Стокгольмским синдромом здесь даже не пахло; просто ему действительно всё нравилось. Никакой этой мирской суеты, всё тихо и спокойно. Спи сколько хочешь, читай сколько хочешь. Еда есть, вода есть, никто не обижает. Чего ещё желать от жизни?

Безамбициозные люди зачастую бывают счастливей достигаторов. Это факт, с которым трудно спорить.

И вот, у Яросрыва в одночасье отобрали его тихое простое счастье.

На следующий день он выдвинулся из Прямухино в город. Дороги частично размыло, а потому шёл Яросрыв долго и мучительно. Вышел с рассветом, а добрался уже затемно. Один раз он чуть не был сожран жабараном, но вовремя успел добежать до заправки.

Под конец пути ко всему начался проливной дождь и костюм баночки мастики насквозь промок.

— Подъесаул Неврозов, — сказал он на КПП и отдал честь.

В ответ над ним лишь посмеялись, но в город пустили. Некогда такой дружелюбный и приветливый, сейчас Торжок стал для него будто бы чужим.

И вновь понеслись вопросы. Куда идти и что делать?

Первая и самая очевидная мысль — это казачье общежитие. Увы и ах, заспанные казаки не узнали своего бывшего соратника. Ну а ещё бы! Осунувшаяся и заросшая клочковатой бородой рожа, торчавшая из сырого поролонового месива, совершенно не походила на пропавшего подъесаула.

— Яросрыв Неврозов, — повторял он раз за разом своё имя. — Яросрыв Неврозов.

— Иди отсюда нахуй, бомжара! — орали на него. — Яросрыв пропал ещё летом!

— Позовите Струканова-Доева, — уже сквозь слёзы умолял подъесаул. — Позовите, он подтвердит.

— Струканов-Доев тоже пропал! А ну пошёл отсюда! Иди, тебе говорят!

В ту ночь Яросрыв заночевал на теплотрассе, уткнувшись в тёплый бочок бродячей собаки. С одной стороны, это помогло ему согреться; с другой же, теперь от его костюма явственно разило псиной.

Утро не принесло облегчения.

Куда идти? Что делать? Где Илья Ильич Прямухин? Почему он бросил меня? Приручил, а потом бросил! Так не делается! Ну почему же⁉ Почему закончились блаженные деньки моего заточения⁉ Неужели я был плохим пленником⁉

Перед Яросрывом встал тяжёлый выбор. Либо свернуться калачиком в ближайшей канаве и сдохнуть, либо же учиться жить заново.

И как бы ни было тяжело, — каких бы сумасшедших усилий это не потребовало, — казак выбрал второе. И в целом, он уже знал, чем хочет заняться в этой своей новой жизни. Когда-нибудь он обязательно заработает на новый силовой костюм и вернётся к казакам, но до тех пор его призвание — быть промоутером.

Начав с самых окраин города, он принялся методично обходить все торговые точки подряд: винные ларьки и продуктовые супермаркеты, салоны красоты и барбершопы, частные медицинские центры и аптеки, рестораны, кафе, табачки, канцелярки, дома быта и так далее, и тому подобное…

В конце концов ему повезло.

Мир оказался не без добрых людей.

Владелец одной закусочной согласился дать Яросрыву работу и отныне он стал не баночкой мастики, а целым хот-догом. Отныне в его облике появился какой-то смысл.

Работал Неврозов за еду, ночлег и десять рублей в сутки, а ведь это уже что-то. Десять рублей плюс десять рублей — это уже двадцать рублей, а там, глядишь, и накопятся заветные пятьдесят тысяч на новый экзоскелет.

Экзоскелет он себе, кстати, уже присмотрел.

Каждый день прогуливаясь по ТЦ мимо оружейного магазина, он здоровался с Василием, — промоутером в костюме кастета, — а затем глазел на витрину и представлял себе, как однажды снова ощутит в своих руках мощь смертоносной железной машины.