Время ушельцев (СИ) - Филимонов Сергей "протоиерей" - Страница 24

Не о них ли молятся Николаю Угоднику, покровителю всех плавающих и путешествующих? Впрочем, там он, наверное, зовется по-другому… Но все равно: за них — молитва.

А у неверующих — тост.

— Бамм! Бамм! Бамм! — мерно загудели куранты, возвещая первую минуту Нового года.

— За тех, кто в пути! — громко произнес Андрей и поднес к губам небольшую стопку.

Книга вторая

Охота на Буджума

Интеллигентнейшая тусовка девяностых

Гэндальф Поломатый, верховный маг тьмутараканского клуба любителей фантастики «Иггдрасиль», постучал об стол своей магической тростью и потребовал тишины.

Тростью этой он обзавелся где-то с полгода назад, после того, как, гоняя на машине с недозволенной скоростью, попал в аварию.

— Я собрал вас, господа, — начал Поломатый, когда тишина более или менее установилась, — чтобы сообщить вам пренеприятнейшие известия.

— К нам едет ревизор? — иронически поинтересовалась худющая девица с длинным острым носом и угольно-черными курчавыми волосами.

Поломатый с минуту созерцал ее, видимо, размышляя о том, не предложить ли ей на выбор заткнуться или выйти вон, но, не решившись на порчу отношений, сказал:

— Нет, Мунин. Гораздо хуже. Сегодня утром я получил письмо из Приозерска. Клуб «Радуга» официально прекратил свое существование. Предлагаю почтить его память вставанием.

Все встали, откидывая с голов капюшоны длинных и широких плащей, стилизованных под средневековые.

— Прошу садиться, — подытожил Гэндальф через несколько секунд унылого молчания. — Собственно, в связи с этим я хотел бы поговорить вот о чем. Казалось бы, сегодняшняя ситуация, когда отменена статья о клевете на строй и вроде бы разрешено читать все, что угодно, должна способствовать расширению наших рядов. Однако на деле происходит как раз обратное: наши лучшие люди стали уходить от нас.

— Не «от нас». Просто: уходить, — уточнил мужчина лет тридцати, такой же черноволосый и остроносый, как Мунин, но, в отличие от нее, приземистый и плотный.

— Нет, Хугин, ты не прав, — возразил Поломатый. — Конечно, часть народу, извините, сторчалась и сдринчилась, но я же не об этих!

— А о ком? — поинтересовалась Мунин. — Об Алисе? Так по мне, если человек за границу уехал, он все равно, что умер. Из-за араба! Тьфу!

Сидевший в углу парень в серебристо-белом мотоциклетном шлеме, казалось, хотел что-то возразить, но, удержавшись, пробормотал почему-то по-немецки:

— Ich schweige…schweige!

— А чего тебе молчать, Митрандир? — поинтересовалась Мунин. — Ты ведь вроде как недавно оттуда, ну? Расскажи-ка нам о благодати тамошней жизни. А?

— Ну что я могу сказать? — устало отмахнулся Митрандир. — Раньше я в Казань ездил, а теперь надоело. Да и делать там теперь практически нечего. Скучно. Вот и решил за бугор махнуть на пару недель, посмотреть, что там к чему. Где монет набрал? Съездил на мотоцикле в деревню, нарвал полную коляску подберезовиков, их там до черта, потом засушил на кухне и распродал бабушкам по дешевке. Ну тем, знаете, которые на базаре по ниточке продают. Съездил в Болгарию. Только деньги зря выкинул. Правду говорят: курица — не птица, Болгария — не заграница.

— Значит, не оттянулся? — поинтересовался Хугин. В его глазах попрыгивали смешливые чертики.

— Не оттянулся, — отозвался Митрандир в тон Хугину. — На Совок больно похоже. Теперь опять торгую. А что делать? Милостыню, что ли, просить? Меня ж нигде на работу не берут. Вот и торгую грибами да ягодами. Квартиру вот тоже сдаю. На днях какие-то цивилы предложили травы лекарственные в деревне выращивать. Попробую, может, что получится. Деньги будут — в Англию съезжу.

— На могилку Профессора цветочки положить? — тряхнув черными волосами, издевательски бросила Мунин.

— А что, и положу, — хладнокровно ответил Митрандир.

— Хугин! Мунин! Одина на вас нет! — рявкнул во всю глотку Поломатый.

Все испуганно замолчали. И в наступившей тишине робко прозвучал голос симпатичной девушки в зеленом плаще, до того мирно перелистывавшей небольшую книжку с надписью «Антология современной норвежской поэзии» на суперобложке:

— Ребята, а, может, лучше что-нибудь споем?

— О-ох! — простонал Гэндальф. — Галадриэль! Ну хоть ты-то дай до конца высказаться! Я, собственно, что хочу сказать: наше движение более-менее держалось, пока многие писатели были фактически под запретом. Иногда открыто, как Оруэлл, иногда — негласно, как Толкиен. А мы в то время, если уж называть вещи своими именами, играли роль интеллектуального Сопротивления. Кто постарше, помнит: не Стругацких здесь тогда читали. И не «Туманность Андромеды». А сейчас все можно — и сопротивляться больше нечему. Значит, хотим мы того или не хотим, но игру в интеллектуальное подполье придется заканчивать.

— И начинать играть в другую? — хмыкнул Хугин. — А зачем? Что изменилось-то? Ах, ну да, Толкиена издали. Нортон издали. Ле Гуин издали. А у нас-то рты все равно заткнуты. И на вышках те же. Я ведь печатался уже пару раз в «Уральском следопыте», так что эту кухню я знаю.

— Ну да, конечно, здесь нужно иметь имя, — рассудительно произнесла блондинка, сидевшая рядом с Митрандиром.

— Нет, здесь нужно иметь банду! Попробуйте принести в издательство — любое! — «Белериандские баллады» того же Толкиена! А? Не желаете?

— «А что это вы нам принесли? Гм, стишки…» — зажав нос двумя пальцами, прогнусавил Митрандир.

— Нет, Сергей, я, конечно, не отрицаю, что стихи сейчас опубликовать трудно, но ведь и так нельзя! — возмутилась блондинка.

— Подожди, сестренка! — остановил ее Митрандир. — Дозволь обратиться к Поломатому. Как я понял, ты хочешь предложить основать свою издательскую фирму. Так?

— Нет. Я хочу предложить организовать поиски Кольца Всевластия.

— Ты что, сдурел? — поинтересовался Митрандир после краткой немой сцены.

— Не совсем. Я убежден, что оно существует и находится в нашей стране. Вы вот включите радио и послушайте: дайте нам всю власть, нет, не им, а нам, а мы уж ей распорядимся…

— Ну да, как же, они распорядятся, — хмыкнул Хугин.

— А на деле эта страна всегда управлялась волей и властью одного-единственного человека.

— Не всегда. С семнадцатого года. А до того…

— Поднимай выше: с тысяча пятьсот сорок седьмого!

— Чего-чего-чего-чего?

— Именно в этом году Иван Грозный объявил себя царем! — торжествующе заключил Гэндальф. — Понимаете? Он принял Всевластие!

— Ну хорошо, даже если это так, — не сдавался Митрандир, — то возникает вопрос: где искать? В Москве, в Оружейной палате? В Питере?

— Питер отпадает: он основан полтора века спустя.

— Хорошо, Питер отпадает. А Казань? Астрахань? Псков? Новгород? Тьмутаракань, наконец? Все же знают, что Иван Грозный брал Тьмутаракань штурмом!

— В 1547 году! — с видом торжествующей свиньи добавил Поломатый.

— Что-о? В том самом?

— Да. Он взял Тьмутаракань и вместе с ней принял Всевластие.

— Бред какой-то… — пробормотал Митрандир.

— А чтобы не быть голословным, — продолжал Гэндальф, — я процитирую небольшой отрывок из сегодняшнего письма.

Он достал из кармана сложенный лист бумаги и, развернув его, принялся читать откуда-то с середины:

— «И, кстати, напоследок еще одна история, не имеющая отношения к делам «Радуги». На днях мне пришлось разбираться в книгах, которые завещал городской библиотеке недавно померший отставной генерал. Так вот, одна из книг называется «Искусство волшебства», если я правильно понимаю по-немецки. Очень старая, как минимум семнадцатый век. Там есть один абзац о каком-то тьмутараканском идоле, якобы дающем абсолютную власть над миром. Если хотите, я могу сделать для вас фотокопию или ксерокс».