Соседи (СИ) - "Drugogomira" - Страница 66

Самый страшный ночной кошмар Надежды обернулся явью, а она об этом только-только узнала… Голова не соображала, мозг скопытился, превратился в желе… Она с трудом воспринимала слова своей дочери. Отметелил…

— Уля… Я… Я же не… Почему ты тогда ничего не сказала?!

Ульяна ахнула, словно удивляясь, что мать не понимает таких очевидных вещей:

— Чтобы тебя на скорой в больницу не увезли с сердечным приступом! Будто бабушки тебе в тот день не хватило!

Как спросить? Как спросить её о главном? Как сохранить рассудок после услышанного и того, что услышать лишь предстоит?

— Уля… Тот парень… Он же… ничего тебе не сделал?..

Ульяна молчала. Эта тишина висела над головой готовой сорваться гильотиной, самые жуткие предположения атаковали голову, успев растерзать сердце в клочки. Пожалуйста, только не это… Только не…

— Нет. Лишь благодаря Егору, — твёрдо, глядя прямо в глаза, произнесла дочка. — Мама…

«Лишь благодаря… Спасибо, Господи! Уберёг мою доченьку…»

Какой клуб?! Какой к чертям собачьим после всего случившегося клуб?! Она с ума сошла? Она сошла с ума!

— Ульяна… Ты остаешься дома. Это слишком опасно.

Выражение Улиного лица сообщало об ответе, который Надежде предстояло услышать. Дочка ещё не открыла рот, а она уже видела: её требования Ульяну не остановят. Надежда слово в слово помнила всё, что дочь сказала ей в прошлую крупную ссору и, чего таить, страшилась, что свои угрозы она исполнит. Отпускать Улю от себя, не иметь возможности держать её на виду, контролировать хоть как-то… Доживать дни в одиночестве, без её тепла… Никто стакан воды не подаст…  Неужели она и впрямь сможет бросить собственную мать? Неужели Надежда эти слова заслужила? Чем?

— Давай я себя теперь вообще тут замурую! — в отчаянии воскликнула Ульяна. — Я не собираюсь запирать себя в квартире и пропускать всю свою жизнь! Как видишь, за меня есть кому вступиться! Ты этому радоваться должна, а не психовать! Почему ты пытаешься оградить меня от жизни? От людей?

— Я не пыт…

—  Пытаешься! Мам, если так продолжится, я реально съеду! — швыряя в косметичку баночки и кисти, продолжала кричать она. Ее тихая, спокойная дочь орала, как полоумная – на радость соседям. — Я тебе уже говорила! Найду себе комнату, сяду на гречку, но я съеду. Я тебе клянусь! Я так больше не могу! Если ты меня не отпустишь сегодня, завтра ты меня тут не увидишь! Я взрослый человек, дай мне дышать!

— Да кто же тебе не дает?!

Ульяна уставилась на неё взглядом затравленного, загнанного в угол, но готового биться за свою жизнь до последнего дикого зверька.

— Меня ждут внизу, мама…

Замолчала, оставляя последнее слово за ней. Сейчас от ответа Надежды зависело всё. На кон было поставлено всё. Материнский авторитет. Улина безопасность. Её, Надежды, жизнь – в безжизненной, пустой тишине этой квартиры или тоже в тишине, но благословенной, наполненной уютом, смыслом и теплом. Будущее их с дочерью отношений. На каждой из чаш этих весов – слишком много, ставки чересчур высоки, чтобы позволить себе ошибиться.

«Я не враг тебе…»

— С кем ты едешь?..

Из Улиной груди вырвался вздох облегчения, мышцы лица расслабились, а из взгляда исчезло ожесточение.

— С Вадимом и Юлькой. Егор подъедет уже туда. Спасибо, мам.

 ***

Ульяна давно ушла, и Надежда теперь делила кухню с пузырьком валокордина и Коржиком, который, словно чувствуя напряжение хозяйки, с невероятным усердием отирал ее ослабшие, ватные ноги. Взгляд застыл на бежевой стене, на содранном спинкой стула кусочке обоев. При любых других обстоятельствах внезапное обнаружение дефекта её бы невероятно расстроило, заставив задуматься о косметическом ремонте, но сейчас она смотрела на покорёженную бумагу с равнодушием умирающего.

«…Отметелил…»

Что за отношения у её дочери с сыном покойной подруги? Неужели все возвращается на круги своя? А если это и впрямь так, вправе ли она влезать? Если это и впрямь так, может, оно угодно Небу, и она в тот раз взяла на себя слишком много? Если оно и впрямь так, чем всё это для Ульяны кончится?

Чувство безмерной благодарности к «мальчику», который когда-то опекал её дочь, смешивалось с чувствами растерянности и нарастающего страха. В воздухе витал запах неизбежности – неизбежности надвигающейся катастрофы.

Господи, какая она ещё глупенькая, доченька. Жизни не нюхала, а думает, что разбирается в ней лучше собственной матери, пятидесятилетней женщины, считает себя вправе произносить такие слова. Неужели думает, что сможет удержать себя в узде, а рассудок сохранить трезвым? Что не ослепнет, не оглохнет, расслышит звуки набата? Что сможет не поддаться его влиянию? Его тёмному обаянию? Думает, что чем-то отличается от других?

Ничем.

Но сердцу не подиктуешь, как чувствовать – это правда. Такая нежная, хрупкая, ранимая, маленькая девочка, еще совсем ребенок, душа нараспашку. К нему она тогда тянулась, как цветы тянутся к солнцу, и вот – солнце снова показалось над её горизонтом. Черное солнце. Она же влюбится рано или поздно. Детство, когда об этом можно было не беспокоиться, когда она его за брата считала, давно прошло. Она влюбится – сильно, как влюбляются в своих учителей и спасителей, в тех, с кем чувствуешь себя свободной. Она влюбится – безнадежно, потому что Егор – вольный степной ветер, и вся его взрослая жизнь тому подтверждение. Она влюбится. А когда её «другие» чувства он отвергнет, а её саму вновь оттолкнет, когда выставит её за дверь, как остальных околдованных красивыми синими глазами дурочек, что тогда? Так ведь и будет, ведь смог же он когда-то от неё отказаться, значит – сможет снова. Выдержит её сердце такой удар во второй раз?

Нет.

Мысли наскакивали одна на другую, рисуя перед глазами достоверную картину грядущего апокалипсиса. Даже если обойдется, даже если Ульяна не посмотрит на него иначе, чем на брата… Чему он её научит? Сегодня гитара, завтра что? Мотоцикл? Риск для жизни? В какие круги он её введет? …Как сильно он пил тогда, как надолго тот период затянулся… А если всё повторится? Если и она пристрастится к алкоголю? А если наркотики? Если… А если всё же посмотрит… А если ВИЧ?

Голова шла кругом и звенела. Каких-то два месяца назад Надежда ловила себя на мысли, что знает Валиного сына как свои пять пальцев. Сейчас, сидя на кухне один на один со страшными вопросами, которые она бы и не подумала себе задавать, если бы ситуация совершенно внезапно не вышла из-под контроля, Надежда понимала, что не знает о Чернове-младшем ничего. Ничего не знает об его образе жизни, источниках дохода, устоявшихся вредных привычках, круге общения, увлечениях, состоянии здоровья – физического и психического.

Она. Ничего. О нем. Не знает.

А что знает? Каким его помнит?

Тот жаркий летний день стоит перед глазами так четко и ярко, словно всё случилось вчера… Обманчивое ощущение, лишний раз напоминающее о том, как проносится время. Не вчера, нет. Двери перед новыми жильцами их дом раскрыл на излёте тысячелетия. Давно пустующая соседняя квартира ожила и заговорила голосами. Молодые совсем… что Валя, что Артём. Вале порядка двадцати шести вроде тогда было, а Артёму около тридцати одного, почти как сейчас Егору. Валя и Артём, такие во всех отношениях светлые люди, а с ними – худющий мальчишка, вихрастый, серьезный ребенок с не по годам взрослым, колючим взглядом. Волчонок. Выглядел он куда младше своих полных восьми лет, впервые увидев это чудо, Надежда подумала, что ему и семи нет. Удивительно, но этот щуплый с виду мальчик окажется сильнее и храбрее своих сверстников и даже детей постарше. Это станет понятно позже, когда Володя сообщит ей, что соседский паренек умудрился построить весь двор. Пройдут годы, и Надежда осознает, что не видела на его лице не только открытой улыбки, но и страха, и слез. Ни разу. Никогда.

На первом застолье, которое в честь знакомства устроила Надежда, выяснилось, что Черновы переехали в столицу из Чесноковки – небольшого южно-уральского поселка. Чтобы купить жилье в Москве, семья продала двухэтажный дом, огромный земельный участок и трёшку покойного отца Валентины в столице – правда, столице Республики Башкортостан. Квартиру выбирали не наобум, а чтобы непременно в спокойном зелёном спальном районе, чтобы большую, чтобы места в ней хватило всем и чтобы со школой в пешей доступности. Оказалось, что жената пара уже восемь лет, и Надежда – женщина воспитанная – не стала вслух интересоваться причинами, по которым эта миловидная девушка так рано выскочила замуж. Они были очевидны: восемь лет браку, восемь – мальчику. Помнит, как поймала себя на мысли о том, насколько же рано Валентина родила. А следом – на том, что не её ума это дело. Главное, что семья крепкая, главное – в ней царит любовь: никаких сомнений в этом при взгляде на Черновых не возникало.