Привидения на цыпочках - Гусев Валерий Борисович - Страница 18

– Узнал? – спросил Алешка.

– Тетю Иру?

– Машину. Это «мерс» Кошкинда.

А ведь правда! «Мерсы», конечно, все на одно лицо, но мне в первый раз показалась знакомой эта машина. Только я никак не мог вспомнить, что в ней такого знакомого? Сейчас увидел и сообразил: с зеркальца на ветровом стекле свисали на шнурочке миниатюрные боксерские перчатки. Наверняка их Тоник повесил, он здорово на бывшего боксера похож: у него нос приплюснутый и уши к голове вплотную прижаты.

– Ваша Ирочка, – сказал Алешка, – каждый день на этом «мерсе» подъезжает. И уезжает тоже. Вот только почему ее ни разу до самой школы не подвезли? Подумай.

А что тут думать? Ясно – чтобы никто ее не увидел.

– Теперь, Дим, ты понял, какое спецзадание шефа «Кис-кис» она выполняет?

Теперь понял – проводить уроки литературы вместо Бонифация.

Алешка эту мою мысль прочитал на моем лице и безжалостно расхохотался.

– Дим! Ты наивный!

Я понял, что у него чуть не вырвалось другое слово, более определенное.

– Дим! Вспомни разговор, который мы у Кошкинда в приемной слышали.

Вот это да! А я думал, что Алешка тогда водой наливался и конфетами объедался. Ничего не видел, ничего не слышал.

– «У Ирки практика. И еще она спецзадание шефа выполняет», – напомнил Алешка. – Та Ирка и ваша тетя Ира – один и тот же человек, Дим. Кошкинд ее специально подослал, чтобы она разнюхала, кто такие «непримиримые».

Неслабо! То-то она про всякую борьбу нам твердила. И про стержни. И как она боролась с учителем рисования. Она же просто в доверие к нам входила!

Вот поганка! Она, говоря юридическим языком, хотела внедриться к нам и выдать нас всех своему шефу. И его амбалам – Джину и Тонику. Она им и на Никишова указала! Догадалась все-таки. А он ей, похоже, доверился.

Мы побежали к школе. Там уже все собрались. Да и дождик кончился. Наш завхоз раздал грабли и большие мешки для мусора, в основном – для опавшей листвы. В прошлом году осень была сухой, и мы, собрав листву в кучки, поджигали их. Школу окружал горьковатый дым, от чего было здорово и... как-то грустно. А сейчас вся листва лежала тяжелым мокрым ковром. Такую и бензином не подожжешь. Приходилось собирать ее в мешки и забрасывать в кузов грузовика.

Но все равно было весело и суматошно. Несмотря на то что опять заморосил мелкий дождик, Алешка работал наравне со старшими и все время о чем-то шептался с Никишовым.

В общем, они дошептались!

Сначала, правда, Никишов, слушая его, вертел пальцем у виска. Потом призадумался, а после вдруг выронил мешок, расхохотался и в восторге хлопнул Алешку по плечу. Два балбеса – маленький и здоровый. Зато не тюфяки, внутренне признал я. Тем более что они подозвали меня, чтобы дать мне хитрое поручение.

– Дим, ты только не обижайся... Ты у нас очень дружелюбный и доверчивый. Никто от тебя подвоха не ждет...

Ага, тюфяк, словом.

– Иди к тете Ире и скажи ей, что Михалыч просил ее зайти на стройку, найти прораба и попросить у него пучок арматуры, чтобы завязывать мешки с листьями. Понял? Но только всерьез говори с ней.

Ничего не понял! Арматура – это длинные стальные прутья в палец толщиной. Как ими мешки завязывать? Но расспрашивать я не стал, не хотелось, чтобы к «тюфяку» еще что-нибудь добавилось. Покруче и пообиднее.

И я пошел. Тетя Ира работала в паре с мамашей Прошкина. Мамаша Прошкина старалась вовсю, а тетя Ира все время смотрелась в зеркальце и подправляла свои черные, загнутые, как у куклы, ресницы.

– Ирина Серафимовна, – сказал я, – Семен Михалыч просил вас сходить на стройку и попросить у прораба немного арматуры. Для мешков. А то завязок не хватает.

– Будет сделано! – шутливо ответила тетя Ира и поскакала к воротам. Там она пару раз хлопнула ресницами, и охранники без проблем пропустили ее на стройку. Она побегала по территории, позаглядывала во все уголки, но прораба не нашла. Что он, дурак – в воскресенье работать?

– Его нет, – сказала она, вернувшись. – Что делать?

– Что-нибудь придумаем, – буркнул я и пошел будто бы к директору.

– Порядок? – спросили меня Алешка с Никишовым.

– Прораба нет, арматуры не дали.

Они переглянулись. И почему-то очень довольные куда-то смылись. Причем так, что никто, кроме меня, этого не заметил.

Тут на крыльце появился Семен Михалыч и, объявив конец работам, позвал всех в буфет – на чай и угощение.

Скажу сразу, что в понедельник, прямо с утра, в школу заявился наш неутомимый прораб и привычно прошел к директору.

Ничего новенького – очередная жалоба на нас. Якобы кто-то сунул в какой-то рубильник какие-то пластиковые прокладки и обесточил тем самым три бетономешалки.

– Ну я, я это сделал! – вспылил директор. – Назло! В бессильной ярости! Так и доложи своему Кошкинду!

А стоял он в тот момент в дверях своего кабинета, и вся школа его слышала. А самое главное – его слышал наш Лешка, и тут же в его глазах засверкали хитренькие искорки. Он подошел к Никишову и что-то ему сказал. Тихонько так, многозначительно. Никишов кивнул в ответ и пошел по коридору.

Не знаю – зачем, но я двинулся за ним. Никишов попутно заглядывал во все классы и кабинеты – будто кого-то искал. И я догадался – кого. И догадался, где он найдет этого человека. Обогнал Никишова, когда он задержался в кабинете физики, и зашел в кабинет литературы.

Вообще-то, у него только название такое, а на деле обычный класс, только по стенам висят портреты великих писателей. И что удивительно – все они усатые и бородатые. Будто борода – признак таланта. И был здесь еще стенд с нашими работами. На нем Бонифаций разместил наиболее удачные наши сочинения. Моих сочинений там не было.

Стенд стоял не вплотную к стене, за ним очень удобно было спрятаться. Что я и сделал. «Тюфяк-тюфяк, а соображаешь», похвалил я сам себя.

Вскоре послышался знакомый стук каблучков и в кабинет вошла тетя Ира. Она положила на стол журнал, прикрыла форточку. И спросила:

– Что тебе?

Я чуть было не ответил: «Не ваше дело!» – но сообразил, что вопрос ее вовсе не ко мне обращен. А к Никишову, вошедшему вслед за тетей Ирой.

Сейчас я узнаю, что ему Лешка посоветовал.

– Ирина Серафимовна! – Никишов мастерски изображал волнение. И сомнение. – Я прямо не знаю, как и сказать-то. В общем, вы нам очень понравились. Вы не обижайтесь, что мы такие вредные. Мы – современные. Для нас нет авторитетов. Мы все подвергаем сомнению. Но вот ваши слова о стержне, о справедливости запали нам в душу.

«Кажется, он сейчас будет ей в любви признаваться», – подумал я. И мне стало неловко. Но у Никишова, оказалось, была другая цель.

– Приятно слышать, – покивала тетя Ира, – но я не совсем понимаю...

– Вы можете мне доверять, – сказал Серега. – Я вас просчитал, но не выдал. Вы тоже возмущены поганой стройкой и хотите войти в ряды «непримиримых». Этого требует ваш внутренний стержень.

– Хм, интересно, продолжай. Только поторопись, скоро звонок.

– Вы, наверное, подумали, что я член группы протеста, да? Я бы и рад, но мне нельзя. Я уже и так на особом счету у директора. Еще один проступок, и он меня уволит. То есть, я хотел сказать, выгонит из школы. Мне-то наплевать, а вот мой внутренний стержень изо всех сил не хочет огорчать моих родителей. Я не знаю всю группу, она тщательно законспирирована. Прямо какие-то подпольщики со стажем!

– С каким стажем? – удивилась тетя Ира.

– С подпольным, – шепнул Никишов, – с дореволюционным. – Тут он понял, что уж слишком заврался, и поспешил добавить: – Но я знаю их руководителей.

– И кто же они? – с затаенным вздохом спросила тетя Ира.

– Это... наш директор и наш участковый.

Немая сцена. Мертвая тишина.

– Ну, Никишов, ты фантазер!

– Ничего не фантазер, – горячо зашептал Никишов. – Наш директор не всегда командовал полком, в молодости он был разведчиком. А наш участковый служил у него в полку. Два солдатских сапога – одна пара. Я сам слышал, как директор говорил милиционеру: «Я этого так не оставлю. Слово офицера!» Да и прорабу он сегодня сгоряча признался. А один наш ученик, Дима Оболенский, видел, как однажды темной ночью наш директор перелезал через забор на стройку.