Привидения на цыпочках - Гусев Валерий Борисович - Страница 15

Глава VII

«Растяжка» в калоше

На следующем уроке литературы тетя Ира сделала вид, что разделяет наши вкусы и пристрастия. И даже довольно остроумно продолжила сказку о колобке:

– И говорит Лиса: «Колобок, Колобок, я тебя съем». «Я сам тебя съем», – ответил Колобок. Ам, и проглотил Лису. И получился не простой Колобок, а пирожок с мясом.

– Как жестоко, – покачал головой Никишов.

– Да, жестоко, – согласилась тетя Ира, – но такова жизнь. Это тебе не созерцательная японская поэзия. Жизнь – это борьба. В основном, борьба за справедливость. И поэтому у каждого борца должен быть внутри свой стержень.

– А вы борец? – спросил Никишов. – За справедливость? Или за пирожок с мясом?

Ну, сейчас тетя Ира к директору побежит...

Не побежала. Внутренний стержень не позволил. Но почему-то тетя Ира бросила на Никишова после его слов странный взгляд. Обиделась за пирожок с мясом? Не похоже. Скорее, она будто хотела сказать глазами: «Ну что ты ко мне цепляешься? Мы ведь должны быть друзьями. И соратниками в борьбе за справедливость».

– А ты, Сережа, мне говорили, хороший спортсмен?

– Хороший, – буркнул Никишов. – Будущий чемпион. Только тренироваться теперь негде. А у нас скоро соревнования с гимназией.

– Почему негде? – наивно удивилась тетя Ира.

Своим удивлением она попала в больное место. И ей тут же обрисовали мрачную картину.

– Какая подлость! – сказала она. – И вы терпите? Да я бы давно взорвала эту стройку к чертовой матери! Ой, извините, не сдержалась.

Нам это понравилось. Наши учителя, конечно, тоже возмущались. Но никто из них не высказывался так горячо и открыто.

– Вы знаете, друзья мои, – стала вспоминать тетя Ира, – когда я училась в школе, у нас был очень вредный учитель рисования. Он был пьяница и все время спал на уроках. А чтобы мы ему не мешали, он заставлял нас рисовать его портрет. Пока он спит.

– Представляю, – усмехнулся Никишов.

– Вот именно! А он собирал наши рисунки, показывал их завучу и жаловался, что мы рисуем на него злые карикатуры.

Что-то мне ее история напомнила. Какую-то книгу. «Республику ШКИД», кажется. Или я путаю? Но какое-то неясное еще подозрение запало мне в душу.

– Вот гад! А вы терпели?

– Ничего мы не терпели! – Тетя Ира даже раскраснелась от воспоминаний. Глаза ее сверкали, как сережки в ушах. – Я организовала группу протеста. Мы поборолись-поборолись и добились, что его выгнали. А вы, – тут она нахмурилась, – вы, друзья мои, все терпите.

– И ничего не терпим, – вскочила Ленка Огурцова, симпатичная, но глупая девочка. – У нас тоже есть группа протеста. Непримиримые! И мы тоже боремся!

– Плохо боретесь! – Тетя Ира хлопнула кулачком по столу. – Вам, наверное, не хватает активности. Настоящая борьба должна быть неустанной. Только тогда она приведет к победе. Вашим непримиримым нужен хороший главарь.

Тетя Ира сказала это так, будто предлагала себя на роль хорошего главаря. Но она имела в виду совсем другое.

– Вот, например, Сережа Никишов. Он вполне может возглавить ваше стихийное движение. И поэзию любит, и спортом занимается.

Тут по классу побежали смешки и шепоток. Начались всякие ужимки и переглядки.

– Понятно, – усмехнулась тетя Ира и раскрыла журнал.

И с этого урока у нее установились хорошие отношения с Серегой. Он больше не донимал тетю Иру японской поэзией, а она не пыталась изменить то, что вложил в нас и привил нам Бонифаций.

– А Ирка – ничего, – сказал мне как-то Никишов. – Боевая.

Однажды после уроков я увидел, как они шли вместе к метро и что-то горячо обсуждали. Но потом Серега спустился в переход, а тетю Иру подхватил черный «Мерседес». И умчал в неизвестном направлении. Странно, но машина (а таких в городе сейчас полно) показалась мне знакомой. Не цветом, не формой кузова, а чем-то еще, какой-то мелочью, которую я уже видел. И видел совсем недавно.

Почему-то этот пустяк испортил мне настроение. Бывает, конечно, пытаешься что-то вспомнить – и никак не получается. Злишься на себя, копаешься в памяти. Но здесь нечто другое возникло – какая-то неосознанная тревога. Которая вот-вот перейдет в откровенный страх.

Почему?

И вдруг через несколько дней оказалось, что встревожился я не напрасно. Правда, произошедшее никакого отношения к тете Ире и «Мерседесу» не имело. Просто Никишов явился утром в школу с громадным фингалом под левым глазом. Накануне вечером его встретили возле подъезда какие-то парни. Их было двое. В черных куртках и спортивных штанах. Разговор был очень короткий.

Один сказал, ткнув себя в грудь:

– Я – Джин, а он – Тоник, – и показал пальцем на второго амбала. – Мы джин с тоником. А ты? Ты Никишов?

– Никишов.

– Непримиримый?

– А вам-то что?

Сокрушительный удар.

– Если еще раз покажетесь на стройке, будете всем классом хромать всю оставшуюся жизнь на все ноги.

Но Никишов не испугался, у него есть стержень. «Мушкетеры» и раньше всегда держались вместе, а теперь и вовсе стали неразлучны. И не расставались с крепкими дубовыми палками, которые сперли из спортивного зала.

– Интересно, кто же меня выдал? – задумчиво произнес Никишов.

– Я говорил, что нельзя связываться со строительной мафией. Она самая большая, жестокая и опасная.

Никишов мотнул головой:

– Ты, Димон, слишком добродушный. А я – нет. То есть не слишком. И мне теперь нельзя отступать.

– Да, – согласился с ним Сельянов, – с таким фонарем – только вперед.

– Ага, – поддержал его Юраша Козлов, – вперед за вторым фонарем.

– Не в фонаре дело, парни, – сказал Никишов. – Нам надо быть умнее.

– Мы и так не дураки, – поспешил сообщить Юраша.

– Но не все, – разозлился Серега. – Слушай, что говорю. Кто-то выдал нас браткам, так? Они меня предупредили. Так? А на стройке, предположим, все равно борьба продолжается. И что тогда мы видим на картинке?

– Что мы видим? – Юраша в самом деле не из самых умных. До Арамиса ему далеко.

– А то, что они вроде бы как бы ошиблись. Не на тех вредителей вышли. И будут их искать. А мы, уйдя от подозрений, продолжим свое дело.

Неплохо придумано. Только после очередной акции на стройке амбалы опять явятся к Никишову. О чем я ему и сказал.

– Ну и что? Я тогда как заплачу... Как начну давать клятвы, что очень испугался и даже в школу перестал ходить, не то что на стройку...

– Правильно, – сказал Алешка. – Ты к стройке не подходи. А я там одну штуку им устрою.

– Заминируешь?

– Не очень. Ваше взрывное устройство нам еще пригодится. Я им «растяжку» установлю. На меня никто не подумает. Я Кошкинду лучший друг и коллега. Мы с ним вместе с моста плевали. На всяких джентльменов.

– Они милицию вызовут, саперов, – забеспокоился Юраша.

– Не вызовут. Они сами разберутся. Я слышал, как прораб нашему директору кричал, что он тоже в прошлом офицер. Сапер. Или минер.

– Леха, – сказал довольный Никишов, посверкивая своим фонарем, – назначаю тебя своим заместителем. В штабе непримиримых.

– Щаз-з! Это ты у меня заместитель. Из-за ранения.

Никишов рассмеялся и не стал спорить, кто из них главнее.

– Действуй, Леха! А мы тебя подстрахуем. Внимание отвлечем. Я спецгруппу для операции подготовлю.

Дома Алешка покопался в своих запасах и разыскал гранату-лимонку. Она, конечно, не настоящая, один корпус. Ее Алешке наш дядя Боря подарил. И, кстати, эта граната, самая настоящая на вид, уже не раз выручала нас в борьбе с врагами.

– Так... – Алешка призадумался на мгновение. – Запал нужен.

Он пошарил в столе, разыскал металлический стержень от старой авторучки. Вставил «запал» в гранату, намотал немного изоляции.

Леску для «растяжки» мы выбрали в папиных рыболовных запасах – потолще, позаметнее, зеленую такую. А потом Алешка покопался в чулане, что-то там нашел и положил в пакет. Туда же отправилась и граната. И зачем-то красный маркер. Он опять появился в нашем доме. Так же незаметно, как когда-то исчез.