Профессор без штанов - Гусев Валерий Борисович - Страница 29

Дядя Ваня действительно шибко умный был. Сразу понял, о чем речь. Но шибко добрый.

– Вы где теперь будете жить? – спросил я.

– В гостинице. Ученый Лева обещал. А потом домой, в тундру, поеду. Там сапсем хорошо. Без Умки токо плохо, привык, однако.

Кажется, и Умка тоже. Все время, что мы пили чай, он лежал рядом с дядей Ваней, положив голову ему на колено.

– Мы будем его навещать, – пообещал Алешка. – Рыбку будем приносить. Из морозильника.

Дядя Ваня погладил его по голове и улыбнулся – глазки его совсем исчезли в морщинках.

– Лешка – хороший люди. Но – хитрый.

Да, умен дядя Ваня, насквозь человека видит.

– У папы, – сказал Алешка, – есть охотничий нож. Я его попрошу – он вам его подарит.

– Зачем так говоришь? Пусть лучше твой папа в мой чум на охоту приедет. Со своим ножом. Самый лучший праздник будет. В тундру на олешках поедем. Рыбку будем кушать. – Дядя Ваня весь светился – луна в полнолуние. – Все приезжайте. Чум большой – места хватит. И девочка Лена пусть едет. И собаку свою пусть привезет. Сапсем большой праздник будет!

Алешка остался возле чума – мечтать о «сапсем» большом празднике в тундре, а я пошел к дяде Леве. Нужно было решить один важный вопрос.

Резиденция нового директора располагалась все в том же старом вагончике. Здесь ничего не изменилось, только люди работали другие. Приветливые и, как мне показалось, честные.

– Дядя Лева, – сказал я, когда мы остались с ним наедине, – вы знаете, что почти все животные здесь – краденые?

Он молча кивнул. А потом добавил:

– Очень многие перебрались сюда из вивария института. Это очень ценные животные, некоторые из них находятся под наблюдением уже несколько лет. И эти наблюдения нельзя прерывать. Наука не знает отдыха.

– А наука знает, как тут плакал один мальчик из-за своей собачки?

– Так что ты предлагаешь, Дим?

– Вернуть всех животных своим хозяевам. – Я пожал плечами – ведь это так просто. – Объявим здесь, напечатаем в газетах. Все сбегутся.

Лева тяжко вздохнул.

– Сбегутся... А ты уверен, что сбегутся только настоящие владельцы животных? Ты уверен, что не сбегутся новые вертинары и биры? Торговля животными сейчас, Дима, – это очень выгодный бизнес.

– И очень подлый. Это еще страшнее, чем торговля людьми.

– Да, согласен. Человек еще может как-то вступиться за себя, а животное беспомощно против нашей жестокости и жадности. – Он помолчал немного. – Подумай, Дима, придет какой-нибудь нечестный человек и захлопает крыльями: «Ах, как я рад! Нашлась моя любимая горная козочка Матильда! Как я скучал! Как я страдал! Иди ко мне, моя милая! Спасибо вам, добрые люди!» Заберет он эту козочку и продаст ее на новой Птичке какому-нибудь шашлычнику. Козел!

– Знаете что, дядя Лева, я не специалист в этих делах. Но мне кажется, нужно сделать так: пусть не какой-нибудь козел узнает свою козочку, а наоборот. Некоторые животные прямо с ума сходят, когда видят своих любимых хозяев. Тут уж не ошибешься.

– Пожалуй, ты прав... Ну, а змеи, например? Они с ума по своим владельцам не сходят.

– Комиссию организуйте, – важно посоветовал я, вспомнив, что Алешка назначил меня руководителем несуществующего школьного зоопарка. – Проверяйте. Я могу папу попросить – он поможет. Участковых привлечет.

– А... А это как? Зачем? – Видно, дядя Лева, весь в науке, совершенно отстал от жизни.

Я ему популярно объяснил. Рассказал про Прошкина и его соседа Крошкина. Зайдет участковый к Крошкину и спросит: «Вы не знаете, гражданин Крошкин, кто это в квартире над вами копытами топает по ночам?» «Знаю! – завопит Крошкин. – Это у них попугай такой. Он в чашки с чаем гадит. Арестуйте его!»

Дядя Лева посмеялся, но признал, что мысль довольно здравая.

– Что ж, комиссию мы организуем. Но с условием. Вы с Алешкой и Леночка войдете в ее состав.

– С удовольствием, – сказал я. – Особенно Алешка будет рад. Он у нас борец за справедливость.

– Я это заметил, – серьезно сказал дядя Лева. – Славный пацан. Побольше бы таких.

Я оставил дяде Леве адреса тех владельцев животных, которых мы уже установили, мы попрощались, но тут ворвался Алешка и с порога вежливо заорал:

– Здрасьте еще раз! Как поживаете? Мы живем хорошо! Дим! Я знаю, где Бир спрятался! Под хвостом! Понял? Поехали его брать! – И вылетел наружу еще быстрее, чем влетел.

– Куда едем? – спросил дядя Федор, включая мотор.

– Гада одного брать, – небрежно пояснил Алешка.

– Тогда – сюрприз! – Дядя Федор выехал со двора, нахально влез в самый левый ряд и... включил сирену с мигалками на крыше. – Клево? – закричал он. – Это я еще в тот раз на свалке углядел. Пригодилось!

Мы мчались через всю Москву чуть ли не по осевой линии, и все встречные машины (и попутные тоже) шарахались от нас, как тараканы от веника. Думаю, что вовсе не из-за сирены. Просто никому не улыбалось «поцеловаться» с такой ржавой развалюхой. И еще думаю, что водителей пугала не столько сирена, сколько наши громыхающие колпаки. А может, они решили, что в этой развалюхе мчатся на задание бравые опера, ребята-не-промах. С которыми связываться не очень-то стоит – еще на самолет опоздаешь, а то и на симпозиум.

– Мы едем к Петруше? – удивился я, когда мы вылетели за город.

– А куда же еще? – удивился Алешка. – Я, Дим, недолго думал, где он прячется. Он сам об этом сказал. Помнишь: нужно спрятаться там, где тебя никогда не станут искать. Ну, а дядя Федор мне подсказал, когда сообщил о работнике на ферме.

– Я – такой! – покрутил головой дядя Федор. – Бедовый! – И он нахально пошел на обгон шикарного «мерса», из окон которого на него изумленно уставились братки. Но ни у кого из них не было на шее такой шикарной «цепки», как у нашего крутого водителя.

– Леха, – воспротивился я, – у него же пистолет!

Лешка – он сидел впереди – обернулся и так лучезарно улыбнулся мне, что я успокоился.

– Все схвачено, Дим, – сказал он. – Повяжем без проблем.

К ферме мы подъехали тихо, без сирены. Остановились у дома. Дядя Федор достал из багажника стальную монтировку.

– Это лишнее, – небрежно бросил ему Алешка. И дядя Федор послушно захлопнул багажник. – Оставайтесь в машине, дядя Федор. Дима, за мной.

Мы легким шагом приблизились к загону. Там была мирная картина. Бродили по песку страусы, ковырялись в нем своими гусиными носами. Бродил среди них и аист, издалека похожий на мужика в сером пиджачке и белой рубашке. Бродил среди них и еще один невзрачный мужичок. В драном комбинезоне и с двумя мятыми ведрами в руках. Из одного ведра он подсыпал в кормушки какие-то подкормки, а из другого наполнял поилки водой. Вот он приблизился к нам. И поднял голову. Окинул нас коротким равнодушным взглядом.

Артист! Совсем недавно он был великим ученым, обходительным и дружелюбным, с очками на носу и бородкой под носом. А теперь – простенький трудяга, занятый своим пропитанием в эпоху рыночной экономики и кормежкой чужих экзотических кур. С потухшим взглядом, без бородки и без очков.

– Два в одном флаконе, – хихикнул мне в ухо Алешка. – Пойдем, будем его брать.

Мы вернулись к воротам и вошли на терраску. Петруша, который сидел за столом и сосредоточенно гонял на допотопных счетах костяшки, обрадованно вскочил нам навстречу.

– Как кино? – закричал он. – Понравилось? Папа оценил?

– Понравилось кино, – сказал Алешка. – А сейчас цирк будет. Позовите вашего работника.

– Мишу? Сейчас. А зачем?

– Узнаете, – сказал Алешка и с деланой усталостью опустился на стул, стал равнодушно разглядывать за спиной Петруши портрет «архитектора» Петра Ильича и полки с образцами громадных страусовых яиц. – Зовите, зовите.

Тоже – артист! Пять штук в одном флаконе.

Петруша вылез из-за стола и пошел к загону.

Меня немного трясло. А Лешка был совершенно спокоен.

– Что ты волнуешься, Дим? Он всего один, а нас – четверо. И мы такие крутые! Сядь. Сейчас интересно будет. Не прогляди.