Осторожно: снежный человек! - Гусев Валерий Борисович - Страница 7

Заросли поредели, раздались, тропа кончилась... Мы ахнули. Тропа обрывалась над ущельем. А на другой его стороне, в гладкой каменной стене зловеще чернело сводчатое отверстие вроде двери. Но добраться до него не было никакой возможности. Ширина расселины в этом месте – метров двадцать. А пропасть... Однажды мы с Алешкой забрались на двадцатый этаж недостроенного дома, и я заглянул сверху в шахту лифта. Сейчас возникло примерно такое же впечатление. Даже голова закружилась. У меня. Но не у Алешки.

– Ерунда, Дим. Срубим вот это дерево, оно упадет верхушкой на ту сторону – и получится мостик. Ты перебежишь по нему...

Я молча сунул Алешке под нос фигу.

Когда мы вернулись на берег, море немного разволновалось.

Мы столкнули лодку в воду, отгреблись от языкастого камня и подняли парус. Он сразу же туго забрал ветер, и наша лодка напористо пошла вдоль берега. Ветер усилился. В скалы звучно заплескали волны, разбивались о них в зеленые брызги, взлетая наверх, и обнажали заросшие мидиями подножия.

Едва мы вышли на открытый участок, лодку резко накренило, тонко запел в снастях ветер. Алешка уселся на наветренный борт, откренивая лодку. И мы понеслись, в пене и брызгах, чуть не касаясь вздувшимся брюхом паруса пенистых гребней.

Когда мы подлетели к берегу, я увидел, что через причал уже грузно переваливаются тяжелые пенистые валы. Мы не решились подходить к нему и выбросились на берег. Здесь нас уже ждал встревоженный Арчил. Он подхватил нос лодки одним пальцем и махом выкинул ее подальше на песок.

– Вах! Какой ветер! – сказал он. – Только смелый джигит такому ветру брат. Который человек замерз, сразу в саклю бежит. Будем у огня греться, кушать будем, хорошую песню станем петь. Правильно сказал, да?

А на следующее утро Арчил собрался в город.

– Очень надо. Может, два дня там буду. В один библиотека ходить стану. Старый книга смотреть. Там про Черный монах хороший слово есть. – Он задумчиво расправил усы. – Одни будете. Шашка не трогать. На стенка...

– Не лазить, – подхватил Алешка, – на тропа не ходить.

– Молодец! Какой молодец! Как правильно сказал, да! Совсем красиво!

Глава IV

«ИМЕНИ КРЯКУТИНА»

У Лешки в последнее время появилась интересная способность. Даже две: неожиданно исчезать и так же неожиданно появляться. Причем, исчезать именно тогда, когда он нужен, а появляться в ту минуту, когда он в этом месте и в это время вовсе ни к чему...

Мы стояли на берегу, возле самого края моря, и смотрели в его лазурную даль – не мелькнут ли там черные пиратские паруса или белый парус какого-нибудь морского бродяги. Или загадочный катер.

У наших ног беззвучно набегали на берег маленькие волны и тут же растворялись в мокром песке, оставляя на нем чуть слышно шипящую белоснежную пузырчатую пену.

– Вот, – с укором сказал вдруг Алешка и широко повел рукой. – Вот, Дим, никакого тут нет горизонта. И чего нам в школе про него врали?

Он был прав. Нет, я не про школу. В школе много полезного узнаешь. Если захочешь, конечно. Я – про горизонт. Море и небо сегодня получились одного цвета. Такого одинакового, что даже не было заметно, где они сливались в одно целое. И где должна разделять их условная линия под названием горизонт. Впереди нас было одно общее необозримое ярко-голубое пространство.

– Никуда он не делся, – сказал я Лешке про горизонт. И стал подробно, как учитель на уроке, развивать мысль. Изо всех сил старался! – И хотя эта линия считается условной, ее практическое значение в мореплавании очень велико...

Алешка молчал, не спорил. Меня это удивило – совершенно на него не похоже. Под настроение он способен ставить под сомнение и то, что земля круглая. И убедительно доказывать, что она имеет форму... кенгуру, например.

Я обернулся. Лешки не было. Исчез. Только что сердито сопел у меня за спиной из-за отсутствия воображаемой линии горизонта (уж так она ему понадобилась!), и вот его уже нет. Растворился. Как волна в песке.

Я сходил в бунгало, заглянул в саклю, сбегал на виноградник, вгляделся изо всех сил в крону ореха – нигде Лешки нет. И наконец обнаружил его в глубине ущелья, возле колодца. Лешка стоял, задрав голову, и усердно пялился на колючую стену черного монастыря.

– Дим, я придумал! – сказал он, когда обнаружил меня в поле своего зрения.

– Что придумал? – я испугался. Когда Алешка что-нибудь придумывает, последствия его придумок обычно выходят за рамки безопасно-нормальных.

– Придумал, как его найти.

– Кого? Горизонт? Да он сам найдется. Не беспокойся за него, – усмехнулся я.

Алешка удивленно уставился на меня:

– Какой горизонт? При чем здесь какой-то горизонт? Я придумал, как найти вход в монастырь.

– А что, это так надо? – возмутился я, все еще надеясь, что после нашей неудачи на тропе он оставит свою затею.

– Очень, – вздохнув, признался Алешка. И добавил самым обыденным тоном: – Там бродят чьи-то тени. Со свечами. Там катаются по полу и выпрыгивают в окошки черепа с дырками. Там скрывается какая-то жуткая тайна, Дим. Ты не хочешь ее разгадать? – спросил он так простенько, будто поинтересовался – не пора ли нам пообедать?

– И что ты придумал? – рассердился я. – Длинную лестницу? Чтобы я по ней взобрался и отщелкал секатором колючки растений по бокам, да? Чтобы ты потом по готовому пути разгадал свою жуткую тайну, да?

Алешка усмехнулся.

– Зачем тебе, Дим, такие трудности? Свалишься еще, а мне попадет. Ты просто взлетишь до самых окон и заглянешь в них. Вот и все. Здорово? Правда, класс?

Взлетишь...

– Ага, крылышками помашу, хвостиком поверчу, почирикаю... Может, и гнездышко в колючках совью. И яичко снесу...

Тут Алешка даже не усмехнулся. И сказал торжественно:

– Тебя поднимет, Дим, подъемная сила.

Вот-те раз! Не иначе решил соорудить ракету-носитель из огнетушителя. А что, он может. И зафитилит старшего брата на... Марс, например.

Алешка все это прочитал в моих глазах.

– Что ты такой нервный? – спросил он. – Я тебе все объясню. Помнишь, Дим, нам Бонифаций рассказывал, как в древности один русский мужик первый в мире воздушный шар сделал? По фамилии Кря... Кре... Крю... Помнишь?

– Крякутной, – вспомнил и я. И тут же решил в целях личной безопасности срочно заболеть какой-нибудь ветрянкой.

– Я, конечно, Дим, всю эту историю забыл. А сейчас вдруг очень кстати случайно вспомнил.

Вдруг! Случайно! Кстати! И надо было нашему учителю Бонифацию разглашать столь опасный исторический факт. Он нам еще и выписку из летописи показывал. А у Алешки память, как у компьютера. И он тут же процитировал мне тот отрывок. Перевирая немножко, конечно:

– «...В лето, не помню какого года, подьячий Крякутной сделал пузырь, как мяч большой. Надул его дымом поганым и вонючим, привязал под пузырем скамейку, сел на нее важно, и нечистая сила подняла его выше березы...» Здорово, Дим?

– Здорово, – согласился я. – А ты не помнишь, что там дальше было написано?

– Не-а! А что?

– Дальше этого Крякутного хряпнуло о колокольню. И он еле с нее спустился по веревке от колокола. А когда спустился, то его тут же, возле колокольни, нещадно выпороли. Приговаривая: «Не летай, дурачина, пешком ходи!»

– Во дикари люди были! – возмутился Алешка. – Но ты, Дим, не бойся. Во-первых, тут никакой колокольни нет, одни колючки, об них не хряснешься. А во-вторых, кто тебя пороть-то будет? Я не буду, папа далеко, Арчил уехал.

Спасибо и на том. Об колокольню меня не хряпнет, так на колючки насадит. Как жука на булавку. Правда, выпороть некому. Заманчиво.

– Зато, Дим, ты туда залезешь и все потом мне расскажешь. Так, да?

Так, да. Правильно сказал.

Но вообще-то я не очень волновался. Сделать шар, «как мяч большой», нам все равно не из чего. И «дыма поганого и вонючего» у нас нет.