Тайга (СИ) - Громов Виктор - Страница 30

К пиритовому ручью вышли уже после обеда. Местность узнали, заулыбались. У Юрки вырвался вздох облегчения.

— А говорил, что водит! — сказал он язвительно.

— Дурак ты, — Антон был предельно серьезен, — мы же сейчас не домой идем, а обратно в лагерь, к шаманской могиле.

Это оказалось аргументом.

— Черт, — Юрка моментально расстроился, — я не подумал.

Я хотел было сказать, что он не думает почти никогда, но поймал быстрый взгляд Тохи и промолчал. Не стоит будить лихо. В нашей команде наконец-то установилось хрупкое равновесие. Без скандалов и истерик.

Ночевать остановились на поляне с саранками. Пекли грибы, варили с воблой суп. Я вдруг поймал себя на мысли, что жду не дождусь, когда вернусь обратно в лагерь. К девчонкам, к Эдику, к ледяному озеру. Это меня откровенно удивило. Я так и не понял, когда успел привязаться ко всей компании. Даже к зловредному Юрке.

Когда улеглись, вновь разоралась кукушка. Кричала она долго, старательно, словно спешила объяснить все то, что хотел сказать хозяин. Под крик ее я и уснул.

Во сне мне привиделся Генка. Он стоял почти над самым обрывом. Огромный, раздувшийся, синий, мертвый. Стоял и смотрел на нас бесцветными бельмами глаз. И в голове моей билась мысль: «Его надо похоронить. Его обязательно надо похоронить. Не дело оставлять человека так…»

Наверное, все это я произнес вслух. Колька потряс меня за плечо, шепотом спросил на ухо:

— Миш, ты что? Кого похоронить?

— Генку.

Я сел и открыл глаза. Над оврагом сияла ущербная луна. От воды белой дымкой поднимался туман. Генки не было. Хотя, о чем это я? Его здесь и не могло быть.

— Миш, ты чего? — Санжай нахмурился. — Вспомнил что-то?

Я прислушался к себе, новых воспоминаний не нашел. Поэтому просто покачал головой. Ответил:

— Нет. Сон страшный приснился.

— А…

Он не стал уточнять, что за сон. Улегся обратно в траву.

— Ложись лучше спать, Мих. Сон ничего не значит.

Я почему-то не был в этом так уверен. Но, правда, уснул и больше не видел снов.

Глава 18

Стоит ли описывать следующий переход? Думаю, нет. В этот раз не случилось ничего интересно. Юрка смирился с сапогами, шел, сбивая палкой головки цветов, насвистывал под нос что-то бравурное.

Санжай был невозмутим, как всегда. Подбитый глаз его наконец открылся. Синяк стал линять, из синего и фиолетового перетекая в грязно-желтый. Тоха хмурился, кусал губу. Ближе к обеду не выдержал:

— Коль, — сказал он, — черт меня подери, но я начинаю верить в твоего хозяина. Иначе, как объяснить, что сегодня все идет, как по маслу?

Колька только пожал плечами.

У меня были те же мысли. Слишком гладко складывался путь. Слишком все было просто. Мы нигде ни разу не промахнулись. Не прошли мимо метки. Не свернули с пути. Не затеяли свары. Ближе к вечеру преспокойненько вышли к знакомой излучине.

— Ну вот, почти дома, — Юрка был счастлив. — Сейчас пройдем немного вдоль завала, потом напрямки, к озеру. Я наконец-то скину эти паршивые сапоги…

Он засвистел мелодию с удвоенным энтузиазмом.

— Чему ты радуешься? — поразился Антон.

— Как чему? Мы же вернулись! Представляете? Вернулись!

Он ринулся к Антону, попытался его обнять от избытка чувств, закружить в туре вальса.

Тоха выругался, едва не послал восторженного идиота, сдержался в последний момент.

— Не пойму, — сказал он, — ты здесь до старости что ли собрался жить?

Юрка остановился, словно налетел на стену, наморщил лоб, вздохнул, произнес обижено:

— Умеешь ты успокоить.

— Чего тут успокаивать? — вставил свои пять копеек Санжай. — Онгон искать надо. Пока не найдем…

Он развел руками.

— Тьфу, — Юрка совсем расстроился, — все настроение испортили. Что за люди?

Он обогнал всю компанию, зашагал первым. Тоха пошел следом. Я уже хотел было направиться за ними, но вдруг краем глаза уловил на Колькином лице победный взгляд. Он был таким мимолетным — вспыхнул и погас. Восточная натура взяла верх. Лицо вновь стало непроницаемым.

Весь остаток пути я пытался понять, что значила эта мимолетная перемена? Что скрывает наш премудрый Санжай? Но ответа на этот вопрос у меня пока не было.

К озеру вышли перед самым закатом. Небо над водой было алым, с золотым прожилками. Красивым до нереальности. Мелодично звенели комары. Юрка сразу подбежал к воде, скинул сапоги, носки, встал на влажный песок, замахал руками, закричал:

— Э-ге-гей!

Отсюда было видно, что в лагере горит огонь, что-то варится в котелке. Из-под навеса выскочила Зиночка, приложила ко лбу козырьком ладонь, разглядела, крикнула:

— Наташа! Ребята вернулись!

Ната прибежала откуда-то от палаток, встала рядом, неожиданно вложила в рот два пальца, звонко с переливом свистнула.

Колька аж прицокнул от восторга:

— Ай де Наташка! Во дает!

Юрка замахал ей двумя руками. Заорал во всю мочь, запрыгал на мелководье:

— Ната! Готовь есть!

Обернулся к нам, сказал почти извиняясь:

— Я страсть, как жрать хочу.

В этом с ним были солидарны все. Ребята сразу взбодрились. Тоха усмехнулся:

— Ихтиандр, ты бы сапоги-то надел. Босиком далеко не уйдешь.

Юрко жалобно глянул на ненавистную обувку. Пожаловался:

— Ребято, вот умеет он все испортить.

— Надевай-надевай…

Антон подвинул сапоги к парню поближе. Юрка завздыхал, вылез из воды, старательно вытер ступни о траву, уселся натягивать носки. Колька неожиданно подмигнул мне подбитым глазом, протянул противным голосом:

— Доцент заставит.

Очень скоро над озером разливался веселый смех. Дружный. Мужской. На четыре голоса.

Дальше в предвкушении ужина зашагали куда веселее. Я еще успел заметить, как к костру выбрался Эдик. Но останавливаться, что приветствовать друга, не стал. Потом. Все потом.

В лагере вкусно пахло рыбой. И еще чем-то пряным и фруктовым одновременно. Над костром пыхтел чайник.

Наташа быстроногим кузнечиком выскочила нам навстречу, бросилась мне на шею, прижалась, зашептала что-то ласковое, обняла, зацеловала в щеки, в губы, куда попала.

Я же стоял дурак дураком и ясно осознавал, что не испытываю к ней никаких теплых чувств. Не было во мне ни капли влюбленности. Она это тоже почуяла, отлипла на миг, спросила, нахмурив брови:

— Так и не вспомнил ничего?

Я покачал головой.

— Ну и ладно. Я тебя все равно люблю.

Наташа смачно впилась в мои губы поцелуем.

Юрка расфыркался, поспешил возмутиться:

— Совсем обнаглели. Совесть имейте! Вы здесь не одни. Нам тоже хочется.

— Перехочется, — отрезала Наташа, прижалась к моей щеке своей. — И вообще, завидуй молча

Тут же ойкнула, отстранилась виновато.

— Ты небритый, колешься.

Я провел пальцами по подбородку. За эти пять дней щетина, и правда, отросла о-го-го.

— Жрать! — Юрка дошел до огня, взвыл раненым бизоном. — Дайте жрать! Срочно! Вот прям сейчас! Иначе я за себя не отвечаю.

— Руки мыть иди, бизон! — Колька сбросил у навеса мешок и штормовку, направился к озеру.

Там фыркая и отплевываясь умылся, украдкой нюхнул подмышки. Я едва не рассмеялся. За эти пять дней мы один раз более-менее вымылись и прополоскали одежду — в заброшенном шахтерском поселке у колонки. Так что все обзавелись отменным «душком».

Наташа оказалась умницей. Сообразила за меня. Молча сбегала в палатку, принесла полотенце, чистые трусы. Под навесом прихватила мыло. Я был ей благодарен, но купание решил отложить на потом. Юрка был прав. Нам слишком хотелось есть.

Наскоро вымыл руки, поплескал в лицо водой, ополоснул шею, вытерся на ходу и уселся на свободный чурбак. Взял чистую миску.

В котелке оказалась божественная уха. В чайнике душистый отвар, щедро приправленный лесными ягодами. На салат Эдик натаскал какой-то зеленухи. Я даже не стал спрашивать, какой. Мы орудовали ложками. Слушали редкие Юркины возгласы. И ели, ели…