Доктор воровских наук - Гусев Валерий Борисович - Страница 16

– В пруду, – коротко ответили мы.

– На что?

– На гайку... – по инерции брякнул Алешка. – Тьфу... На шайбу... Ой, опять напутал... На лягушку.

Папа подцепил рыбу за жабры и поднял над ведром. Присмотрелся. Задумался.

– Ничего не понимаю, – признался он. – Это же треска!

– Треска, – согласились мы, хотя только что об этом узнали.

– Треска – морская рыба, – уверенно сказал папа. – Она в пресных водоемах, тем более – в прудах, не водится.

Мы растерялись, но никто этого не заметил.

– Значит, водится, – спокойно сказал Алешка. – Сам видишь!

А мама нас поддержала и упрекнула папу:

– Если ты не можешь поймать такую рыбу, это не значит, что ее не бывает.

– Не бывает! – разгорячился папа. – Треска бывает только в море.

– Ну и что? – сказал Алешка. – Нам архитектор говорил, что на смоленской земле сколько-то миллионов лет назад было море.

– Точно! – подтвердил дядя Федор. – Я тоже где-то слыхал. В Курске, кажется.

– Может, эта треска и сохранилась, – рассудительно предположил Алешка. – До наших дней.

Папа секунду соображал. Потом схватил удочку и спросил:

– Лягушка есть?

– У нас всего одна была, – «признался» я.

– Федор, лови лягушку. – И папа помчался на пруд.

Дядя Федор схватил другую удочку и бросился его обгонять.

Их долго не было. А когда они вернулись, даже без лягушки, на столе лежала жареная пресноводная треска, прекрасно сохранившаяся до наших дней за сколько-то сотен миллионов лет...

Глава XIV

ХЛЯСТИК В ЛЕСУ

Когда после завтрака мама улеглась с книгой, а папа с дядей Федором забрались под машину, мы сказали, что пойдем в поход, на разведку – может, обнаружим что-нибудь еще примечательное в этих местах. На самом деле мы хотели обойти монастырь со стороны леса, чтобы получше изучить обстановку, в которой нам предстояло действовать.

– Сходили бы лучше на рыбалку, – посоветовал папа.

– А еще лучше – за молоком, – помечтала мама. – И за свежими деревенскими огурчиками.

Чем это лучше, мы не поняли, но ретиво пообещали, что обязательно сходим. Как только, так сразу.

Мы собрали в сумку походные припасы и пошли в сторону монастыря.

– Дим, – озабоченно сказал Алешка. – Дядя Федор сегодня машину соберет.

– Ну и что? Это здорово.

– Чем здорово-то? Значит, завтра дальше поедем.

– Давно пора. Мы так до этого озера и до зимы не доберемся.

– А бандиты? Кто их разоблачит? Пусть себе и дальше на дороге разбойничают, да?

– Ну и что ты предлагаешь?

– Надо задержаться здесь еще на два денька.

– А как?

Алешка не ответил. И я понял, что он уже все придумал. Только не хочет раньше времени об этом рассказывать. Чтобы я случайно не проговорился. Или его не отговорил.

– И вообще я в этом монастыре хочу раскопки провести. Вдруг тоже какую-нибудь историческую древность найду.

Да, с этими планами, подумал я, мы точно до зимы здесь просидим. Пока Алешка весь монастырь не перекопает.

Тем временем мы подошли к монастырю. Молчаливому и загадочному. Но уже не такому враждебному и зловещему, каким он выглядел вначале. Мне даже показалось, что мы с ним как-то сдружились. Наверное, потому, что у нас с ним теперь была общая тайна.

Миновав воротную башню, мы пошли вдоль «лесной» стены. Она сохранилась лучше других. Даже бойницы для стрелков остались целыми – узкими, настороженными. Задрав головы и спотыкаясь на камнях и корнях деревьев, мы медленно шли вдоль стены, которая даже сейчас казалась готовой к отражению неприятеля.

Прошли мимо въезда в подвал, совершенно незаметного между деревьями. Только кое-где примятая трава и сломленный кустик да отпечаток колеса на влажной земле могли подсказать, что здесь проезжала машина.

Овраг нам не понравился, весь заболоченный, покрытый по дну какой-то вязкой зеленью и заросший по склонам мелким, будто нездоровым кустарником; листья у него были съежившиеся и ржавые.

Ничего нового мы тут не разглядели и по толстому стволу упавшего дерева перебрались через овраг в лес.

А вот здесь было здорово. Стояли золотистые сосны, было сухо и жарко, пахло разогретой солнцем смолой и хвоей.

Алешка вдруг нашел прекрасный гриб с красной шляпкой, рядом – еще два, и пошла лесная охота. Мне пришлось снять куртку, и мы в нее, как в мешок, набрали грибов. И совершенно забыли, зачем сюда забрались.

Но что-то вдруг нам напомнило, что даже в самом прекрасном мире остается место для опасностей и тревог. Это что-то был легкий запах дымка. От лесного костра.

Мы спрятали куртку с грибами под деревом и, крадучись, пошли в глубину леса. Сами не зная – зачем нам это надо.

Вскоре показался чуть заметный среди ветвей прозрачный голубоватый дымок. Мы пошли еще осторожнее, перебегая от дерева к дереву, прячась за кустиками.

За густым орешником открылась светлая полянка, заросшая густой невысокой травкой. Посреди полянки стоял шалашик, сложенный из еловых веток, возле него горел костер, над огнем висел закопченный котелок.

У костра сидел человек, очень похожий на одичавшего Айртона из «Таинственного острова». У него была борода до пояса и волосы до плеч, схваченные по лбу зеленой ленточкой. Он помешивал в котелке варево ложкой, привязанной к палочке, и что-то хрипло, вполголоса напевал.

– На Робинзона похож, – шепнул мне Алешка в ухо. – Иностранец, наверное.

– Откуда ты взял? – тоже шепотом удивился я такому неожиданному выводу.

– По-английски поет. Ни одного слова не разберешь.

Мы разговаривали очень тихо, почти беззвучно – как шелест листьев в лунную ночь. Но дикий иностранец все равно нас услышал. И, не оборачиваясь, сказал совершенно по-русски:

– Чего прячетесь? Выходи к огню гостевать.

Делать нечего – мы выбрались из кустов и подошли к костру.

– Кушать будете? – Незнакомец снял с огня котелок.

– Спасибо, мы сыты, – вежливо отказался Алешка, но на всякий случай уточнил: – А что у вас на обед?

– Греческая каша, – похвалился Робинзон, – с мясом. Наваристая.

– Обидно, – с сожалением вздохнул Алешка. – Греческую кашу мы уже три дня едим.

А я подумал – нет уж, кто его знает, какое там у него мясо? Может, он летучих мышей сварил?

– Ну, коли так, чай пейте. – И он показал на другой котелок – маленький, который стоял у огня и вовсю парил заваркой. – Только кружка у меня одна. Вы из нее пейте, а я буду из котелка хлебать.

Мы достали из сумки бутерброды и предложили незнакомцу. Он с удовольствием согласился.

– А как вас зовут? – спросил Алешка, взявшись за кружку.

– Хлястик, – ответил незнакомец.

Алешка чуть не поперхнулся чаем.

– Это фамилия такая? – вежливо уточнил он.

– Не, зовут так. – И пояснил: – Наверное, потому, что от моей прежней жизни один хлястик остался. – И, видя недоумение в наших глазах, продолжил: – У меня раньше все было, и дом, и жена, и имущество всякое. А теперь – вот оно, все мое достояние. – Хлястик повел рукой, показывая на костер и шалашик. А может, и на весь лес. – Да и не так уж мало, – он вздохнул. – Хорошему человеку не много нужно.

И он, не торопясь, прихлебывая чай, рассказал нам свою грустную историю.

– ...Жена у меня хорошая была. И к одному богатому жулику ушла. Потом они меня из дома выжили. Ну и ладно, я не испугался. И поначалу хорошо устроился. В монастыре. В круглой башне, на самом третьем этаже. Там славно. Окошки узкие, не холодно. Печку себе сложил, мебель построил. Так и перезимовал...

– Так это вы, – вдруг вспомнил я, – раскапываете здесь старые боеприпасы и на рынок их носите?

– Брехня! – рассердился Хлястик. И так взмахнул рукой, что чуть не расплескал чай из котелка. – Это меня тот богатый жулик достал. Он надумал в монастыре свой какой-то склад устроить. Помещение-то дармовое, платить не надо. Ну, чтоб пацанов отвадить, стали навирать: мол, тут склад в войну был, опасно и все такое. А я куда пойду? Заупрямился: что ж вы меня отовсюду гоните? Вот они тогда про меня слух пустили, тут есть один вредный дед, трепливый такой. А потом гранату в башне рванули и участкового на меня наслали.