Смятение сердца - Фетцер Эми - Страница 11

— Тебе не о чем беспокоиться, этот дом больше, чем кажется.

К ее удивлению, девушка сложила руки и наклонила голову, словно для молитвы.

— Что это ты делаешь?

— Благодарю Бога за то, что он позволил Эли выплеснуть на меня грязную воду.

— Ну и дела! Если наш Господь услышит это, он будет немало удивлен. Могу поспорить, за такое его еще не благодарили.

— Пусть так. — Сэйбл застенчиво улыбнулась. — Все дело в том, Феба, что я не знаю, как отблагодарить тебя за то, что ты сделала. Вот так, просто, взять в дом незнакомого человека… Даже не знаю, что было бы со мной, если бы не ты.

— Начнем с того, что у меня есть в этом своя корысть. — Феба подняла кувшин, понемногу выливая воду на макушку Сэйбл. — Ты даже представить не можешь, как давно я вот так просто, по-дружески не болтала ни с одной женщиной.

— Почему? Разве у тебя нет подруг?

Феба помогла девушке закрутить волосы полотенцем. На ее лице появилось снисходительное выражение.

— В этом городе, впрочем, и в любом другом тоже, меня считают нечистой из-за того, что я жила среди индейцев. Никто не желает понимать, как горд этот народ и как строго он чтит законы, правила и мораль, передаваемые из поколения в поколение.

— Неужели ты и впрямь восхищаешься индейцами? — удивилась Сэйбл.

— Почему бы и нет? Годы и годы назад белые начали отнимать их земли, но индейцы и по сей день не прекратили борьбу.

— В том числе с отцом и его гарнизоном, — с горечью заметила девушка, набрасываясь с мочалкой на свои ноги, как на врага.

— Твой отец выполнял свой долг, дорогая моя.

— Не все, что он сделал, можно оправдать чувством долга. Например, то, как он собирался поступить со своей плотью и кровью! — Сэйбл с размаху ударила ладонью по воде и покраснела, когда фонтан воды обрушился на пол. — Ох, Феба, прости, ради Бога!

До чего же она неиспорченна, думала та, отмахиваясь от извинения и бросая одно из полотенец поверх лужи. Или вернее, будет назвать ее чересчур кроткой. Подумать только, просит прощения за то, что обнаружила характер! Как только эдакому ангелочку удалось продвинуться так далеко на Запад?

— А тебе не приходило в голову, что у твоего отца была какая-то причина так поступить с Маленьким Ястребом?

— Вот и Сальваторе говорил что-то в этом роде.

Феба посмотрела на нее вопросительно. Девушка поспешила рассказать о дружбе, связывающей ее с поваром-итальянцем.

— А я-то думала, что ты — святая невинность. Нужно иметь немалую силу воли, чтобы такой барышне, как ты, завести тайную дружбу с поваром.

— Нет-нет, ты меня не правильно поняла! — воскликнула девушка, краснея не только лицом, но и всем телом. — Сальваторе мне в отцы годится!

— Смотри не перепутай шнурки корсета, — засмеялась Феба. — И не красней так: я просто пошутила.

— Он наказывал мне никому не доверять, даже собственному сердцу. Наверное, это потому, что он не встречал никого вроде тебя.

— Тогда ты можешь смело доверить мне и последнюю тайну. Кто же тот счастливец, чья кровь течет в нашем новорожденном красавчике?

— Он сиу. Воин, вождь племени, насколько я знаю, — начала Сэйбл, не замечая, что улыбка окаменела на лице Фебы. — Его имя — Черный Волк.

— Пресвятые угодники!

Рыжеволосая женщина вскочила со стула и прошла к печи. Ситуация приняла новый и не самый приятный оборот.

Некоторое время она стояла спиной к гостье, обдумывая услышанное.

— В чем дело? — спросила Сэйбл и отшатнулась, когда Феба наконец повернулась: у той на лице ясно читался страх. — Какая разница, кто отец Маленького Ястреба? Что изменилось? Ответь же, Феба, ты пугаешь меня!

— Черного Волка боятся не только белые, но и краснокожие, — неохотно объяснила та. — Он — живая легенда. Говорят, он снял столько скальпов, сколько все остальные индейцы, вместе взятые, и что каждая его атака приносит победу. Еще говорят, ни один белый не может описать, как он выглядит, а знаешь, почему? Все, кто его видел, мертвы. Кое-кто считает, что это не человек, а дух, который может таять в воздухе, как дым.

Последнее заставило Сэйбл пожать плечами: она знала, как возникают слухи и как они растут снежным комом. Кроме того, Лэйн никак не могла полюбить создание настолько ужасное. Все же услышанное заставило ее задуматься.

— Армия несколько лет охотится за ним, — продолжала Феба. — Представь себе, я слышала рассказы о его мужестве и храбрости еще в те дни, когда была замужем за Голубым Пером. Черный Волк был тогда еще мальчишкой.

— Но что это меняет? Я имею в виду, для Маленького Ястреба?

— Этот ребенок — как раз то, что нужно армии, чтобы заманить Черного Волка в ловушку.

— Но… но он даже не знает о его существовании! — запротестовала Сэйбл, ужасаясь предположению Фебы.

— Лучше, если о его существовании вообще никто не будет знать, — заметила та, понизив голос. — Потому что, кроме военных, у Черного Волка есть и другие враги. Они убьют его сына с наслаждением.

Сэйбл бросилась к ребенку, словно уже сами слова о грозящей ему опасности несли в себе реальную угрозу.

Малыш ненадолго проснулся, умилительно зевнул и широко раскрыл глаза, доверчиво глядя на свою юную тетушку.

У него не было сейчас никого, кроме нее, и Сэйбл вдруг ощутила это всем существом. Кроме нее и его отца. На всем свете не было места, более безопасного для Маленького Ястреба, чем объятия Черного Волка, и это означало, что ей придется продолжать путь.

Сэйбл расправила плечи, и на ее кротком лице появилось вызывающее выражение.

— Я обещала… нет, я поклялась, что доставлю его к отцу.

— Тебе не найти человека, достаточно безумного для роли проводника.

— Ты хочешь сказать, что все, буквально все боятся этого индейца?

Феба поджала губы. В ее глазах было что-то сродни презрению, смешанному с испугом.

— Если есть человек, который возьмется проводить меня, назови его!

— Такой человек есть, но поверь мне, Сэйбл, в жестокости он не уступит Черному Волку.

Глава 4

Тяжело опершись локтями о стойку, Хантер Мак-Кракен уставился в золотистые глубины своего полного стакана. Он не помнил, какая по счету порция это была. Вдоволь насмотревшись на виски, он поднял голову. Перед ним предстало зрелище куда менее привлекательное: собственное отражение в зеркале, укрепленном между полками со спиртным.

«Боже ты мой, что это еще за образина?»

Сообразив, что видит себя, Хантер провел пальцами по нечесаным, отросшим до плеч волосам. Бриться он перестал прошлой осенью, и теперь подбородок украшали несколько дюймов спутанной черной бороды. В целом все это выглядело отталкивающе. Впрочем, те, с кем он общался, — завсегдатаи салунов и шлюхи, которых он иногда покупал на ночь, — не возражали против такого его внешнего вида.

Хантер поднял было к губам стакан, но помедлил, так и не осушив его. Кроме его жуткой физиономии в зеркале виднелась женская фигурка, стоящая у него за спиной. Он бросил вопросительный взгляд на бармена, который водил тряпкой по выщербленной стойке, постепенно приближаясь к Хантеру.

— Стоит и стоит, минут пять будет, как стоит.

Бармен ухмыльнулся, подразумевая, что Хантер слишком накачался виски, чтобы замечать окружающее. Холодный взгляд, который моряк сравнил бы с акульим, мазнул его по лицу. Бармен замахал руками и отступил, сожалея о неосторожном замечании.

— Я только хотел… о черт, Хант, она весь город обегала, выспрашивая про тебя!

Опустошив стакан и сделав знак снова наполнить его, Хантер повернулся к стойке спиной и скрестил руки на груди. Некоторое время он молча разглядывал индианку.

Она была закутана до самых глаз, как монахини в монастырях особенно строгого устава. От макушки до поясницы ее драпировала поношенная коричневая шаль, почтительно склоненная голова и ссутуленные плечи терялись в ее тяжелых складках, даже руки были упрятаны так, что их невозможно было рассмотреть. Юбка из оленьей кожи (явно знававшая лучшие времена) почти касалась подолом пыльного пола салуна. Лицо было закрыто, виднелись только потупленные глаза и прядь угольно-черных волос. И так она стояла — очевидно, не осмеливаясь бросить взгляд или шевельнуться. Несмотря на это, ее неподвижная фигура завладела вниманием посетителей салуна, и они постепенно стягивались вокруг нее и Хантера, пока не образовали тесный кружок. Пришлось наградить особо назойливых свирепым взглядом. Толпа отступила.