Призраки графской усадьбы - Гусев Валерий Борисович - Страница 25

Человек как-то странно дернулся, будто сам испугался, но схватил-таки собаку за ошейник.

Миха боязливо направился к незнакомцу. Ребята затаили дыхание.

– Дяденька, я кота своего ищу. Не видели? Где-то здесь он орал. А я не знаю, как отсюда выбраться.

Любой человек, услышав такое признание в глубине кладбища, проникся бы сочувствием к незадачливому пацану. Любой. Но не этот.

– Пошел отсюда! – рявкнул «дяденька». А за ним рыкнула его ощетинившаяся собака.

– А куда? – проныл Миха. – В какую сторону?

– В любую. Пошел! А то собаку спущу!

– Пошел, уже пошел, – забормотал Миха. – Однозначно. Только держите его покрепче. А кота моего не... Все, все! Меня уже нет.

И Миха попятился, не спуская глаз с грозно рычащего пса.

Незнакомец проводил его внимательным злым взглядом и скрылся вместе с собакой в склепе.

Колька и Костик подождали некоторое время, ползком убрались на безопасное расстояние, поднялись и дунули узкой аллейкой к выходу. Там уже их ждал Миха.

– Натерпелся я страху, – признался он.

– Молодец, Миха, – похвалил Колька. – Спаситель наш однозначный.

– Ну? – выдохнул Костик. – Какой он из себя?

– Вот такой, – Миха показал рукой себе по грудь. – Лохматый. Лапищи – во! Клыки – тигровые! Типичный кавказец.

Ребята недоуменно переглянулись:

– Ты про кого?

– Про собаку, конечно. Я, кроме этого пса, ничего не видел.

– А мужик? Какой из себя?

– Говорю же: с собаки глаз не спускал. И на дерево поглядывал. Знаешь, как бы я на него взлетел. Как мартышка, однозначно.

– Мужик! – заорал Колька. – Какой он?

– Мужика не разглядел, – вздохнул Миха. – Хотя... Во – нос у него красный.

– А пиджак? Какой пиджак? – ребята уже теряли терпение.

– Пиджак? – Миха задумался, припоминая. – Пиджак с рукавами.

– В клетку пиджак? – рявкнул Колька.

– В клетку, в линейку, – разозлился и Миха. – В цветочек! В аленький! У меня коленки до сих пор дрожат.

Ребята вышли за ворота.

– У тебя ночуем? – спросил Колька Костика. – Разрешил Афанасий?

– Разрешил, – Костик задумчиво покусывал сорванную по дороге травинку. – Нам Кролик нужен.

– Васька? А зачем?

– Есть идея. Он нам поможет собаку нейтрализовать.

– А бандитов, – вздохнул Колька, – придется самим.

В номере они быстро разделись и забрались в огромную кровать.

– Прямо как графья, – зевнул Миха. – Ты бы, Костик, придвинул бы к этой панели кресло. На всякий случай. Мы хоть и не Оболенские, да все ж таки боязно. Припрется кто-нибудь. Однозначно в полночь.

– А больше некому, – тоже зевнул Колька. – Тема с Жучкой в тюрьме. «Пижон» с Черновцовым на кладбище.

Миха хихикнул. А потом серьезно произнес сонным голосом:

– Так вот я и думаю... Как все это было... С Оболенским... Жалко мужика... – И замолчал, засопев носом.

А Костику долго не спалось. И когда он заснул, ему привиделся сон в продолжение Михиных слов.

...Мрачная глухая ночь. Каркают вороны. Свеча на столе Оболенского догорает, мигая. И вдруг ее гасит сильным сквозняком. Поднимается панель – и в комнату врываются люди графа, в масках, с потайными фона-рями.

Оболенский хватает пистолет, но... поздно. Звенят кинжалы, он падает. Люди графа закатывают его тело в ковер и уносят на кладбище, где уже вырыта безымянная могила.

На полу остаются оборванная в схватке пуговица, растоптанный огарок свечи... Появляется граф. В руках у него канделябр. Граф озабоченно ищет что-то в комнате, роется в вещах князя, заглядывает в печь, под кровать – напрасно, он ничего не находит. Никакого сундучка. Который мирно прячется в его любимой оранжерее, за кадкой с любимой пальмой. Предусмотрительный Оболенский здраво рассудил, что там его никто искать не догадается. Под самым носом.

Граф злобно скалится и изо всех сил трахает кулаком по столу...

От этого звука Костик вздрагивает и просыпается. И видит в лунном свете, как медленно отодвигается от стены кресло, подталкиваемое поднимающейся панелью...

Глава XIV

Разбегаются, как тараканы

Вовчика на кладбище не взяли. Не захотели орденоносцем рисковать. И он решил дождаться ребят в музее. Вертелся там до самого закрытия.

Потом Саша включил сигнализацию и начал вежливо позванивать связкой ключей. Вовчик вздохнул, обиделся и какое-то время сидел на скамейке под Милосской Мегерой. Там он соскучился окончательно и отправился в город – людей посмотреть, себя показать.

Уже темнело. В одних домах зажигались огни, в других они гасли. Закрывались магазины и ларьки дневные, открывались ночные. Все меньше становилось на улице прохожих, все реже проезжали, светя фарами, машины.

Вовчику стало еще скучнее. От скуки он глазел по сторонам, стараясь зацепиться взглядом за что-нибудь интересное. Уселся на лавочку в сквере, скудно освещенном двумя оранжевыми фонарями, стал считать прохожих. Раз – процокала каблуками дама в брюках и с собачкой на поводке. Два – прошествовал мужчина в шляпе и с портфелем. Три – протопал милицейский патруль с автоматами. Четыре – прошаркал старичок с пустыми бутылками в допотопной сетке-»авоське». Пять – прошел... г-н «Пижон» собственной персоной, в плаще с поднятым воротником, с чемоданом в одной руке и с каким-то объемистым предметом, завернутым в мешковину, в другой.

Вовчик раскрыл рот, моргнул. И пошел следом. «Пижон» – по дорожке сквера, а Вовчик прямо по газону, за кустами.

Выйдя на площадь, «Пижон» осмотрелся, глянул на часы и зашел в ночной магазин. Вовчик терпеливо ждал за рекламной тумбой начала нынешнего века. Она была вся, как многолетними обоями, оклеена афишами и объявлениями и сильно воняла собаками. Вовчик терпел. И чуть было не пропустил «Пижона». Потому что тот вышел из магазина с той же ношей, но совсем другим человеком. И плащ другой, и брюки из-под плаща другие, и вместо шляпы – совершенно дурацкая, но очень модная кепчонка.

Опять взглянув на часы, «Пижон» перехватил поудобнее чемодан и сундучок Оболенского, обернутый в мешковину, и бодрым шагом направился к автовокзалу. А Вовчик за ним – короткими перебежками. От дерева к дереву, от столба к столбу.

На автовокзале «Пижон» изучил расписание, взял в кассе билет и зашел в буфет.

Вовчик и тут не растерялся. Подошел к той же кассе, встал на цыпочки и заговорщически зашептал кассирше:

– Тетенька, сейчас мой папа брал у вас билет. Он поссорился с мамочкой и решил уехать. А мы не хотим оставаться без него, мы многодетные, нас пятеро мальчиков и семеро девочек...

– Вот беда-то! – ахнула кассирша. И чуть не заплакала. – И что ж они повздорили? Чего не поделили?

– Нас, наверное. Двенадцать пополам без остатка не делится. То есть делится, конечно, но... Я сейчас побегу за мамочкой и приведу ее сюда. Только не знаю, успею ли?

– Успеешь, милок, бежи, родной. Он на утренний рейс взял, на три сорок пять. Беги за мамочкой. Да накажи ей, чтоб всех детишек с собой взяла. Не устоит папашка-то, – злорадно добавила кассирша.

– Спасибо, тетенька, – поблагодарил ее Вовчик и засверкал пятками.

Завернув за киоск, где торговали видеокассетами, он убедился, что «Пижон» благополучно откушал и устроился в уголке на пластиковом диванчике, поставив один локоть на чемодан, а другой на сундучок в мешковине.

И вот тогда Вовчик со всех ног помчался в музей.

Толкнувшись в запертые двери гостиницы, он сгоряча попрыгал под окошком номера, но это оказалось ему не по росту. Тогда он попробовал было покидать в окошко камешки. Но маленькие производили соответственно маленький шум и не могли разбудить ребят. А большой камень... Да, пожалуй, хватит и одного разбитого стекла. И Вовчик помчался к барскому дому, где оставался известный ему вход в музей через решетку подвального окна. Ее все собирались приварить наглухо, но за последними событиями совсем об этом забыли.