Шерлоки Холмсы в кроссовках - Гусев Валерий Борисович - Страница 15

– Все, – шепотом сказал Колька. – Твердое что-то. – Провернул еще чуть и вытащил ледобур из скважины.

На лезвиях его, на первом витке шнека, оказалось несколько темных щепок.

– Точно! Накат!

– В другом месте попробуй! – подсказал Миха. – Мало ли – может, просто корень или деревяшка попалась.

– На, пробуй!

Мишка азартно завертел ручку.

Результат тот же: ледобур уперся и вынес на поверхность такие же полусгнившие щепки, почти древесную труху.

– Кролик! – торжественно сказал Колька. – Ты – молоток!

Кролик расцвел. Второй раз сегодня его молодцом назвали.

– Ты достал ледобур! Тащи еще две лопаты.

Кролик чуть не взвыл от такой логики. Не успел. За него складно завопила вся команда:

– Чуть что – так сразу Кролик!

– Я схожу, – пожалел пацана Костик. Ему нравился этот безобидный и дружелюбный Кролик. Отзывчивый даже на малое доброе слово.

– Погодь, – остановил его Колька. – Идите с Михой. Нечего двадцать раз бегать: тащите все, что может пригодиться. Лопаты, ножовку, топор.

– Гвоздодер, – дополнил список Миха.

Они пошли в деревню.

– К тебе не пойдем, – рассудил Миха. – Нечего перед милицией светиться. Дядька Андрей – он дотошный. Глазом не моргнешь – все выспросит, не отвертишься. – И привел еще один довод: – И пила у нас отличная. Лучшая в селе.

Они отобрали все, что нужно, в Михином сарае и вернулись к Блиндажу.

Сноровисто сняли дерн с квадрата, примерно с метр площадью, начали копать, сменяясь.

Вскоре лопаты уже выбрасывали не землю, а желто-черную древесную труху.

– Верхний накат, – пояснил Колька. – Сгнили бревна.

Выгребли остатки щепок, лопаты глухо застучали в твердое дерево. Очистили этот слой – теперь были видны хорошо сохранившиеся бревна, лежащие поперек верхнего слоя.

Миха поскреб затылок:

– А ниже еще может быть накат. Как в песне.

– Там и заминировано может быть, – сказал осторожный Кролик.

– Может, – согласился Колька. – Но не потолок же. Проникнем если внутрь – там осмотримся. Фонарик мы не захватили.

– В дырку светло будет.

Колька взялся за топор, начал проруб в одном из бревен. Получалось у него ловко – топор послушно звенел, вырубая лаз, летели щепки.

– Два бревна вырубим и хватит. Пролезем. – Колька передал топор Михе.

Тот сделал второй проруб. Просунули в щель ломик, поднажали – обрубок крякнул и вылез из своего места, скатился к подножию холмика, похожий на огрызок великанского карандаша, заточенного с двух концов.

Под ним обнажились поперечные бревна очередного наката. Вырубили соседнее бревно.

Дальше стало сложнее, рубить в глубине проема было трудно, не с руки.

– Пилить придется, – сказал Колька, вырубая лаз, чтобы было куда вставить лезвие ножовки.

– Три дня, – вздохнул Кролик. – Шесть пропилов. А у меня куры не кормлены.

Да, куры не кормлены. Коровы не доены. Шесть пропилов в бревнах чуть ли не обхватной толщины.

Но Колька, как настоящий командир, сумел ласковым и добрым словом влить в своих подчиненных новые, свежие силы:

– Кто ныть будет, тому в лоб, – коротко пообещал он.

На первый пропил потратили почти час. А сил – еще больше. Промучались здорово – пилить было неудобно, приходилось работать ножовкой либо лежа на животе, либо сидя на корточках. К тому же пилу все время заедало в твердой древесине.

– Это не пила, – пыхтел Миха, – это расческа пластмассовая. Все! – он отвалился, обессиленный, от проема, завершив пропил – первый из шести. Выпустил из руки самую лучшую в селе пилу. – Обед. Или забастовка.

– Лучше забастовка, – робко выбрал Кролик. – Подольше получится.

– Да? – Колька упер руки в боки, глядя на него с верхушки холмика. – А этот разор так и оставим? Первый, кто мимо пройдет, враз догадается. А если эти, черномордые, нагрянут?

– Ночевать, что ли, здесь?

– Надо будет – заночуем! А кто...

– Знаю, – буркнул Кролик. – Тоже мне – новость.

Галка вызвалась сходить в село, принести что-нибудь перекусить. Костик пошел с ней.

Когда пересекали поле и спускались к реке, Галка, искоса поглядывая на Костика, спросила его:

– Тебе у нас нравится?

– Очень, – честно ответил он. И хотел бы добавить: «Особенно ты». Но не решился.

А Галка будто поняла.

– Я покажу тебе ту протоку. С бессонными кувшинками. Мы туда сплаваем, вдвоем.

И Костик понял, что она очень многое сказала ему этими словами...

Костик дождался Галку у калитки, взял у нее сумку.

– Мама тебя в окошко разглядывала, – засмеялась Галка. – Симпатичный, говорит, мальчик.

– Ага, – тоже улыбнулся Костик. – Только очень городской. Ничего, оказывается, не умею.

– Ну и что? – удивилась Галка. – Я в городе тоже, наверное, растерялась бы.

– А ты приезжай к нам. Отец рад будет.

– Ага, посмотрит на меня в окошко и скажет: симпатичная девочка, только очень деревенская, – она опять рассмеялась. – Он у тебя кто?

– Миллионер, – просто сказал Костик.

– Настоящий? – ахнула Галка. – Обязательно приеду. На миллионера посмотреть. Я их только по телевизору видела. Он, наверное, очень строгий и деловой, да?

– Когда как. На дядю Андрея очень похож.

Галка кивнула, показывая, мол, поняла, что он имел в виду.

– А что он с тобой не приехал?

– У него дела. – Костик почувствовал, как сжалось тревогой сердце.

За своими делами он совсем забыл отцовские. Хотелось позвонить, но отец запретил, боялся, что телефон прослушивают бандиты. С Ратниковым они разговаривали так, что никто не смог бы понять, о чем. А голос Костика сразу бы засекли.

Галка коротко взглянула на него и вдруг сказала:

– Ты здесь на самом деле прячешься, да? Отец тебя спрятал?

Костик не ответил.

Ребята живо распотрошили Галкину сумку, мгновенно умяли и холодную картошку, и котлеты, сжевали с хлебом даже луковицы. Запили молоком из пластиковой бутылки.

– Ну вот, можно и по домам, – пошутил Миха, опрокидываясь на спину. – Поспим только немного. Полезно после еды.

Колька поднял его за шиворот, всунул в руку пилу.

– Пилите, Шура, пилите, – пропел вредный Вовчик, стоя в сторонке.

– Фонарик не догадались захватить? – спросил Колька.

– Догадались, – сказала Галка. – Керосиновый.

– Сойдет.

...Когда вынули последнее полешко, уже смеркалось. Стояли вокруг квадратного отверстия – вроде люка в подпол. Нерешительно стояли, вздыхали по очереди.

Какие-то странные чувства испытывали. Сложные, непонятные. И жутковато было спускаться в черный проем, из которого несло холодом и затхлым воздухом. И как-то грустно, что вот много лет назад прятали здесь люди оружие для борьбы со страшным врагом, да погибли все. А след от них жив, и вот сейчас они, ребята, к нему прикоснутся. Казалось, что там, внизу, они ощутят чье-то незримое присутствие...

Колька зажег фонарь, опустил его в дыру, всмотрелся, прикрываясь ладонью от света. Сказал вполголоса:

– Ящики вижу.

Вытащил фонарь, перевел дыхание:

– Нужно подождать – дышать тяжко, пусть еще проветрится.

И до всех вдруг дошло, что там, внизу, пятьдесят с лишним лет не менялся воздух, что там остановилось время. И только сейчас снова пошло вперед.

– Я спущусь первым, там низко, – сказал Колька. – Передадите мне фонарь и гвоздодер. Кролик, останешься здесь – поглядывай по сторонам.

И Кролик согласился без своей обычной приговорки – так строг и серьезен был голос командира.

Колька спустил ноги, повис на руках и спрыгнул. За ним – остальные. Осмотрелись. Блиндаж был невелик. В неверном желтоватом свете фонаря увидели несколько ящиков, друг на друге: из зеленых досок, скрепленных жестяными полосами, с веревочными ручками.

– Нашли, – прерывисто выдохнул кто-то.

– Сейчас посмотрим, – сказал Колька.

Верхние ящики были густо покрыты пылью, вязкой какой-то, неживой.

Миха сгреб ее гвоздодером, подсунул его в щель под крышкой.