Сокровища старой церкви - Гусев Валерий Борисович - Страница 14

– ...Заблудились, – продолжила баба-яга скрипучим голосом.

– Да... Нам бы...

– ...Обсушиться. – Голова старухи заметно тряслась, и непонятно было – то ли это от старости, то ли она просто кивала. – Заходите. Обогрейтесь, – бабка посторонилась в дверях. – Как раз печку растопила.

Вошли гуськом, с опаской, – но что делать, сами напросились. Сокровищ захотелось!

Осмотрелись. Изба как изба. В Синеречье и победнее были. Печь большая, хорошая. По стенам – лавки, стол (на нем что-то прикрытое влажным полотенцем) да буфетик с синими стеклами, разрисованными цветами. Под потолком – пучки сушеных трав, от них по избе дух идет, как от свежего сена с лесной опушки, богатой разнотравьем.

На буфете сидит неподвижно сова – не то чучело, не то живая птица. Рядом с ней – опять черная кошка.

«Надо же, – подумал Мишка про кошку, – прыткая какая. Только что на крыше была, а уж сейчас здесь».

– То другая кошка, – пробормотала Ведьма, – там Мурка, а здесь наоборот – Васька.

И Мишка сразу сообразил, что вслух он про кошку ни слова не сказал.

«И впрямь колдунья», – чуть было не подумал, да спохватился – как бы она и эти слова не угадала.

Ведьма опять что-то бормотала в углу, разбирая травы, потом сказала:

– Раздевайтесь. Вот на печку одежу разложите.

Раздеваться не хотелось, удрать хотелось, в мокром и грязном.

Сняли куртки, рубашки, штаны, разложили на печке, присели на краешек лавки у окна.

Ведьма все время что-то делала, поглядывала на гостей, будто примеривалась, бормотала.

Колька в окошко смотрел – прикидывая, как в него сигануть, если что. А Мишка прислушался к бормотанию Яги и похолодел, расслышав.

– По одному, что ль, их в печку сажать? – бубнила колдунья, поглядывая на ребят. – Иль каждого в свой черед? Оба-то сразу влезут ли?

Колька не слушал, не замечал; он что-то за окном рассматривал, а Мишка уже все понял, когда баба-яга открыла печную заслонку, пошуровала кочергой, разгребла жаркие угли.

«Сейчас она нас в печку. Как братца Иванушку». И стал лихорадочно вспоминать, чем нужно в таком случае отговариваться. Да плохо вспоминалось – забыл он эту сказку.

А Ведьма тем временем взяла из угла большую деревянную лопату...

Мишка в голове все просчитывал: «Она нарочно ворон на нас наслала, чтоб мы окунулись и обсушиться зашли. Разделись – она нас в печку. Во влипли-то. Гуси-лебеди».

Ведьма положила лопату на стол, взяла ржавый железный лист, стала его чем-то смазывать.

«Ну точно – жарить будет, на масле».

Мишка преодолел слабость в ногах и стал потихоньку перемещаться по скамье к двери, подавая Кольке знаки глазами и бровями. Но тот как вперился в окно, так не оторвать его никакой опасностью... Еще, еще чуток. Вот она – дверь, рядом, распахнута во всю ширь...

Мишка вскочил... И тут дверь сначала заскрипела, а потом с грохотом захлопнулась перед самым его носом.

Мишка заорал и начал дергать ручку – дверь не открывалась. Он орал и дергал, всей спиной ощущая, как тянутся к нему из угла длинные костлявые руки, становятся все длиннее и длиннее и вот-вот сомкнутся на его худой шее...

(Забегая вперед, скажем: здесь-то никакого колдовства не было; дверь захлопнулась сквозняком, а не открывалась потому, что Мишка со страху не в ту сторону ее дергал.)

– Ты что? – услышал Мишка удивленный, но спокойный голос Кольки. – Пчела в зад укусила?

Мишка медленно обернулся.

Никаких длинных костлявых рук. Ведьма уложила на лопату два белых хлеба (это они лежали под полотенцем на столе) и садила их в печь. «Оба сразу и влезли».

– Я... это... задремал... сон приснился...

Баба-яга закрыла заслонку, поставила лопату в угол.

– Ему приснилось, что я его в печь сажаю. А потом на его косточках валяюсь-катаюсь. – Она засмеялась и стала совсем другой – добродушной старушкой, догадливой и умудренной долгой жизнью. – Одевайтесь, ребятки, да садитесь чай пить. Я вам с хорошей травой заварила, чтоб не простыли.

Мишка с таким облегчением вздохнул, будто экзамен по химии отменили. А Колька все глаза прижмуривал, словно старался что-то важное хорошо запомнить. Даже когда чай пил, жмурился и молчал. Молчал даже тогда, когда Мишка навел разговор на деда Федора.

– Да он ничего. – Ведьма присела рядом, тоже взяла чашку. – У него только ум от вина помутился. Ведь он, когда из церкви бежал, ящик водки с собой уволок. И пока его не арестовали, поспешил всю ее выпить. Ну и сдвинулся маленько. Я его травками отпаиваю. Легчает ему. Он так-то уже непьющий, но умом еще не посветлел. Все силится вспомнить, как из церкви выбрался, да не может. Извелся весь. Уж я ему говорю, говорю: и чего ты там забыл? Какой такой клад? Отвлекаю, значит. Подсказываю: разве так клад ищут?..

– А как? – перебил Мишка.

– Да по-разному. Я уж и забыла... На всякий клад – свой обряд. Свои слова... Заговорные, наговорные...

– И ничего не помните? – Мишка отхлебнул из чашки, отщипнул от лепешки, будто ничего важнее для него не было. А клад – это так, для вежливой поддержки разговора.

Бабуля улыбнулась, показав все свои два зуба.

– Вот помню: надо взять свечу незажженную и в полную луну три раза обойти с ней вокруг церкви. И не просто, а так, чтобы третий круг замкнуть ровно в полночь. Если так-то подгадаешь, свеча вспыхнет и из рук твоих поплывет прямо к кладу. Ты за ней иди. Где она зависнет – в том месте рой...

– И сколько идти за ней? – Мишка толкнул под столом Кольку, который, занятый своими мыслями, совершенно не прислушивался к разговору. – До самой пенсии в городе Париже? Да еще полночь угадай. Да в луне не ошибись.

– Клады не просто ищутся. Иной человек свой клад всю жизнь найти не может...

Простились со стариками дружески.

– Вы только, бабушка, ворон своих на нас больше не натравливайте.

– Да я их и не гнала. Они сами свою службу знают.

Колька молчал почти до самого дома: «да», «нет», «отвянь», – вот и все его слова по пути к селу.

На берегу он выскочил из лодки и помчался к себе. Мишка догнал его уже в терраске, где Колька сидел над листом бумаги с какими-то каракулями.

– Вот! – удовлетворенно шлепнул по листу ладонью. – Запомнил!

– А что это? – Мишка умело сделал глупое лицо.

– Когда тебя пчела в зад кусала, я в окошко видел, что дед Федор на земле колышком чертил, понял?

Мишка взглянул на рисунок, оторопел немного:

– Он тебе начертит, с похмелья-то. Планеты Солнечной системы. В разрезе.

– Не спеши, Миха. Я когда в голове эту схему держал, тоже ничего понять не мог. А когда нарисовал, все ясно стало.

– Тебя, по-моему, дед заразил. У тебя тоже крыша поехала.

– А в лоб? Враз поумнеешь. Смотри: вот этот большой квадрат с крестом – церковь; маленький, в стороне, – склеп, а дальний – часовня заречная, что на бывших Выселках. Видишь, они по очереди линией соединены – это подземный ход. И линия входит прямо в большой квадрат. – Помолчал, не дождался реакции и спросил голосом Сенти: – Так что это означает, по-вашему, юноша? – И тем же тоном ответил: – Это означает, что подземный ход идет в церковь. Он там начинается. И по этому ходу дед и удрал от ментов.

– С ящиком водки, – добавил Мишка. – Значит, искать надо не из склепа, а изнутри церкви. Правильно, Арсентий Ильич?

– Садись, Куманьков, пятерка!

– Только вот это мне непонятно, – Мишка показал на схеме четыре маленьких квадрата внутри церкви. У одного из квадратов и начиналась линия подземного хода. И около стояла буква «Ж».

– Надо на месте посмотреть. А «Ж» я знаю. Это «железка». Какая-то штуковина, которая открывает подземный ход. Засов или ручка...

Тут в терраску ворвались Серега и Кролик. Обменялись новостями.

– Нас не искали?

– Не. Великий только все спрашивал: не вернулись?

– А Андрюха?

– Мы все время перед ним вертелись, – сообщила Серега. – Он Кролику даже пинка дал – так надоел.

– Врет она все, – заныл Васька. – Это она все возле него вертелась, ненаглядного!