Рысюхин, что ты пил?! (СИ) - "Котус" - Страница 44

­– Неприличный вечер без обязательств — это звучит настолько двусмысленно и неприлично само по себе, что я просто не могу отказаться!

«Отлично! Теперь разворачиваемся и вместо театра идём в гостиницу!»

«Дед, окстись! Ты что несёшь⁈ Тем более, что договор касается концерта!»

«Ну, у многих видов животных самка намного крупнее самца, но это им не мешает. Да и я могу подсказать пару-тройку вариантов. Или пару десятков? Тем более, что слова „концерт“ в вашей договорённости не было!»

«Вот кто из нас двоих „озабоченный подросток“, а, дед?»

«Так я же не для себя стараюсь, а исключительно в рассуждении твоего физического и психического здоровья!»

Если бы воспринимал этого своего «соседа по черепу» всегда всерьёз — уже бы или свихнулся, или попросил Рысюху усыпить, если выселить нельзя. Но я уже привык, что у него через слово если не шуточка — то сарказм, не сарказм, так ирония. Хотя и серьёзен бывает предельно.

Под прицелом завистливых и ждущих глаз мы со Светланой прошли до входной двери, где дежурил сурового вида бородатый дядька в расшитом галунами мундире:

— Господа, разрешите ваши билеты?

Взяв в руки мой пригласительный, он приподнял бровь, окинул меня взглядом, но словесно никак не отреагировал. Через секунду ожидания он ещё раз взглянул на билет и произнёс:

— Ложа нумер два, прошу вас! — и посторонился, пропуская внутрь.

— Ого! Ложа! — прокомментировала Света, когда мы отошли от привратника в направлении гардероба. Требовалось сдать пальто и оружие: оставить при себе разрешалось только кортик, если он являлся частью формы. Необходимость расстаться с револьвером вызывала чувство дискомфорта. Надо будет для собственного спокойствия озаботится каким-нибудь коротким клинком.

«Или наплечной кобурой скрытого ношения» — дед показал мне, что он имеет в виду.

«Интересно! Вопрос только — законно ли?»

«Спроси у Мурлыкина. Но чтобы не было неправильного понимания — лучше показать, чем пытаться рассказать. То есть, надо пошить одну».

Тем временем Светлана продолжала восторгаться:

— Я и на партер-то не особо рассчитывала, думала, на галёрке пристроимся. И где только достал такой билет?

— Профессор подарил.

— Неплохо! Чем ты ему так угодил?

— Сегодня увидишь и услышишь.

Света покосилась на меня со странным выражением лица, но ничего не сказала. Мы тем временем сдали верхнюю одежду и теперь прогуливались по коридорам, рассматривая развешанные по стенам портреты и регалии, а также публику. Светлана, в отличие от меня, время от времени раскланивалась со знакомыми, которых у меня в этом городе не было. Тем временем моя спутница сменила тему:

— Эх, сегодня Лебединский новые песни исполнять будет. Вот бы его лично увидеть…

— Конечно увидишь.

— Нет, я не про то, что на сцене увидеть, а вот так, накоротке. Может, попробовать на сцену выйти с букетом? Хоть мельком…

— Зачем? После концерта увидимся, у нас с ним встреча запланирована.

— Ты что, хочешь сказать, что знаком с ним лично⁈

— Так я же… Стоп. Профессор, который дал билет — это профессор Лебединский. Я с ним в первую очередь как с преподавателем МХАТ знаком, мы работаем вместе над некоторыми проектами. Он меня к себе на учёбу звал даже.

— Ты это серьёзно⁈

И тут я вдруг осознал, что именно в лаборатории эту тему особо не поднимал, и тем более — не обсуждал это со Светланой! Я просто не думал, что она такая романтичная особа, романсы слушает.

— Я тебе, если хочешь, пластинку подарю, «Там, где дуб стоит», с автографом автора. Или чуть позже — большую, с «Дубом», «Надеждой» и ещё парой романсов — как раз её состав сегодня обсуждать и будем.

— «Будем»? А ты тут причём, к обсуждению?

— Узнаешь. — Я подмигнул и старательно игнорировал возмущение моим коварством.

Тем временем раздался второй звонок, и мы пошли искать вход в свою ложу. Там, у подножия лестницы, стоял ещё один театральный служитель, которому также пришлось предъявлять приглашение.

Я первый раз был в ложе концертного зала, дед в такой, как эта — тоже. Здесь, помимо кресел, стояли два дивана и столик, на нём — ведёрко с шампанским и комплект бокалов, а при нём — официант. В качестве закуски предлагались какие-то малюсенькие бутерброды и несколько шоколадных конфет. А, нет, ошибся — официантов оказалось два, второй стоял в уголке, но при виде букета в руках у Светы мгновенно вышел из тени («Всем выйти из сумрака!» — непонятно пошутил, судя по хихиканью, дед) и предложил поставить цветы в вазу.

После того, как цветы были сданы на попечение профессионала, мы со Светланой устроились на креслах, с которых лучше видна была сцена. Я, вспомнив уроки этикета, взял шампанское, хоть и не собирался пить. Света на нервах махнула первый бокал сразу, правда, ей это было что слону дробина, но позволило собраться с мыслями и добавку уже цедила медленно, как и полагалось.

Кроме нас в ложе было двое представителей фирмы звукозаписи и незнакомая мне пара, которую мне никто не представил, как и меня им. Так что мы просто раскланялись.

Наконец начался концерт. Но вместо ожидаемого многими профессора на сцену вышел какой-то незнакомый хмырь, которого, конечно, представили: какой-то там артист губернской филармонии, и прочее, но Света была разочарована. Однако дед начал рассказывать мне, а я — ей кое-что про тонкости организации таких вот сборных концертов. В частности, что выступать первым на них не то, что не почётно, а задача для «смертников». О том, что такое «разогрев публики», и что проф, скорее всего, будет закрывать концерт. Так оно и получилось.

Больше часа мы слушали других певцов и целые их группы. Не хочу сказать, что были плохие исполнители, но как-то оно всё получалось… однообразно, что ли? Заунывно и печально, нагоняли тоску наперегонки с осенней погодой. А то разнообразие, что всё же было — так лучше бы его не было. Песня про блоху, например. Нет, я знаю, что есть, например, вокализы — песни без слов, и дед ещё накидал вариаций, когда голос выступает как ещё один музыкальный инструмент. Однако это…

«В моём мире тоже было что-то, до боли похожее. „Блоха, ха-ха“. К счастью, вымерло ещё век назад. С другой стороны — эту гнусь всё ещё помнят, и не только узкие специалисты».

Света тоже особого восторга не испытывала, но удовольствие получала много большее, чем я. Наконец, на сцену под перечисление всех достижений и регалий, а также рукоплескание публики вышел Валериан Елизарьевич.

— Добрый вечер, уважаемая публика! Как давно я не произносил этих слов! И как же рад снова сказать это! — Профессор переждал возникший в зале шум ободрения. — Но эти годы не были потеряны. Занявшись преподавательской деятельностью, общаясь с молодёжью, я углубил своё понимание музыки, расширил палитру приёмов и методов, обогатился жанрово — и хочу предоставить всё это вам, для оценки и, надеюсь, удовольствия.

— Вот, учись, Света — ещё ни ноты не спел, а уже овации!

— Завидуй молча! — усмехнулась Светлана. Ладно-ладно, недолго осталось до сюрприза.

Начал профессор с «обновлённого» старого романса — по всей видимости известного, поскольку Света шевелила губами, но явно не попадала в изменившуюся мелодию. На моё взгляд, исполнение Лебединского выгодно отличалось от предшественников отсутствием протяжных завываний, «как собака на луну», по выражению деда. Заодно и дыхание экономит, как сообразил я. Чуть более быстрый темп пения создавал, при сохранении длительности песни, более длинные проигрыши между куплетами, также позволяя перевести дыхание. А профессор молодец — здорово совмещает «новизну стиля» с возможностью снизить влияние проблем со здоровьем.

Кстати, о здоровье — дед вылез с очевидным, казалось бы, вопросом:

«А почему он, кстати говоря, у магов не вылечится? Мы же с тобой обсуждали — у вас есть маги, занимающиеся лечением, которые хоть ногу новую вырастить могут. Деньги у профессора есть, связи — тоже. Почему не лечится⁈»

«Не знаю, честно говоря. Может, ждёт, пока конкретный специалист освободится? Или подготовка к лечению особая нужна? Знаешь, дед, мне самому интересно — надо будет спросить при случае».