Самый лучший комсомолец. Том седьмой (СИ) - Смолин Павел - Страница 57

— Как ваше кино про Разина, Василий Макарович? — спросил я.

— Удачно встретились, мне как раз товарищи тебе звонить насоветовали, — улыбнулся он, сдвинув кепочку на затылок. — В Сибири снимать собирался, но там инфраструктура… — развел руками. — Может у тебя, на Дальнем Востоке?

— Природа похожа! — с улыбкой кивнул я. — Приезжайте, конечно, поможем всем, чем можем.

В моей реальности кино про Стеньку «зарубили», велев концентрироваться на Советской действительности. В итоге у товарища Шукшина обострилась язва. «Печки-Лавочки» и «Калину красную» он, конечно, после этого снял, но длительности жизни перенесенный стресс не добавил. В этой версии страны историческое кино про всех подряд подмахивают образцово-показательно, в рамках борьбы с политической шизофренией. Кстати…

— Извините, если не в свое дело лезу, но как ваше здоровье?

— Боишься помру у тебя там в тайге? — хохотнул он.

— И тиграм амурским поперек горла встанете, — хохотнув, кивнул я.

— А они и так вымирающий вид, — усилил Вознесенский.

Посмеялись, и Шукшин ответил классическим:

— Не дождетесь!

Не будет подробностей, но у меня они и так есть, из папочек: язву ему в Кремлевке прооперировали. Сверху — правильная диета, отказ от алкоголя — это он сам, давно в завязке — и комплекс лекарств во главе с Омепрозолом. Выглядит товарищ Шукшин замечательно — розовощек, бодр, и я питаю надежду, что хоронить его придется не в 74 году, а попозже.

— В цвете снимать будете? — спросил я.

— С цветом сложно, — поморщился он.

— Госкино жадничает, или вы сами не хотите?

— Да как сказать, — развел он руками. — С одной стороны хорошо бы в цвете было, вторая половина века как-никак заканчивается, но с другой — дефицит. Я-то и монохромное кино интересное сниму, а вот у кого руки кривые — тем цвет поможет.

Посмеялись. Не хочет Василий Макарович жаловаться, отшучивается.

— Историческое полотно на фоне красивой природы в цвете смотрелось бы лучше, — мечтательно вздохнул я. — У нас на складе пять с половиной километров без дела лежит — для себя брал, я же неуч, обсчитался сильно. Давайте вам отдам, а то мне совестно — дефицит же, чего добру пропадать?

— А у тебя же космическая фантастика планируется? — спросил он. — На нее поди и пяти километров не хватит.

— Космическую фантастику на новые камеры снимать буду, — развел я руками. — Эта пленка к ним не подходит.

— Что ж, если тебе не нужна, возьму, — решил Василий Макарович.

— У нас там Куросава кино снимал, домой монтировать уехал, а декорации и матчасть остались, — продолжил я. — Тоже жаба душит, если не брезгуете, посмотрите, пожалуйста, может вам что-нибудь пригодится?

— Посмотрю, — пообещал Шукшин. — Рачительный ты, Сергей, это хорошо.

— Спасибо, ваша похвала очень много для меня значит, — улыбнулся я.

С прошлой жизни творческое наследие Василия Макаровича люблю, поэтому очень приятно.

Мужик с красной повязкой на руке дал отмашку, мы подхватили агитматериалы и встали в очередь на вход на Красную помощь.

— На трибуну Мавзолея выходят члены Политбюро и Главный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов, — полилась из громкоговорителей трансляция. — Слово берет Юрий Владимирович.

Со скрежетом оборудования «звуковая дорожка» переключилась на дедов микрофон:

— Здравствуйте, товарищи! От всей души поздравляем весь мировой пролетариат с Первомаем! Сегодняшний Первомай по праву можно назвать праздником великих трудовых побед. Твердой поступью шагает по планете пролетариат, грандиозными темпами растет экономика Советского Союза, растет уровень жизни наших граждан, а вслед за ней укрепляется оборонная мощь страны. Наш Первомай — праздник единства революционеров всего мира, праздник мира и сплочения всех миролюбивых сил планеты.

Очень хитро — и геополитической бицухой поиграл, и стремление к миру подчеркнул. Ох уж эти сигналы. Громкоговорители снова переключились, и диктор огласил начало шествий:

— На Красной Площади — колонна работников автомобильной промышленности…

Стоя у телефона в дед Пашином кабинете нашего семейного дома, я тщетно вцепился в заведомо отсутствующую надежду — я же знаю, что не ослышался, а Екатерина Алексеевна — не оговорилась.

— Виктория Викторовна ЧТО?!!

— Умерла она, Сережа, — шмыгнула носом на том конце провода баба Катя.

Притворяется — ей ли не насрать? Наоборот хорошо — никто молодой семье из ё*аного дяди Андрея и Светочки Фурцевой нервы мотать не будет.

— Как? — глухо спросил я.

— От аборта отказалась! — как на духу выложила Екатерина Алексеевна.

Совсем, чтоли, о*уели⁈ Стоп! Явно имеет место недопонимание — от моей бывшей учительницы и талантливой Советской сказочницы уже благополучно откупились набором материальных благ, и никакого смысла пачкать руки дополнительной кровью не было. С другой стороны… А нету других сторон — как ни прискорбно, но дети старперов из Политбюро образцово-показательным поведением не всегда отличаются, и наш «кейс» нифига не уникален. Лучше всплывший «залет», чем дворцовая мокруха.

— Это не ответ, Екатерина Алексеевна, — взяв себя в руки, вздохнул я.

— Ей в больнице врачи говорили, что беременность плохо протекает — у Вики гестоз развился, до эклампсии дошло. Не согласилась — боялась, что квартиру отберут, из Союза выгонят. Дура! Да кому это надо⁈ Девочку уже из мертвого тела достали. Ее Света с Андреем к себе заберут. Старшенькую, Любу, Федя — отец ее — забрал, мы ему должность нашли хорошую, в Москве.

— Похороны когда? — спросил я.

— Завтра. Здесь похороним, на нашем кладбище.

— Спасибо, что сказали, Екатерина Алексеевна, — через силу поблагодарил я.

— Ты на Андрея не обижайся, Сережа, — попросила она.

— Ага, — буркнул я и повесил трубку.

«Не обижайся»? Да в мыслях не было! Нету у меня такого родственника, а на пустоту не обижаются. Выглянув в коридор, прошелся до маминой мастерской, в которой сидели родительница с Виталиной:

— Виктория Викторовна умерла. Завтра похороны. Я к Цвигуну.

И, проигнорировав вопросы, быстро вышел из дома, не забыв прихватить куртку. У дражайшей бабушки Эммы подробности узнаете — ее сыночек к ним прямо причастен, значит должна быть в курсе. Но Сереже новости мы передавать будем через любимую бабу Катю, чтобы не так сильно расстраивался.

Солнышко почти целиком закатилось за деревья, куртка спасала от раннемайской прохлады, а воздух приятно пах сжигаемым жителями совхоза хламом — порядок на участках наводят, к посевной готовятся — и дымами бань. Если бы не новости, было бы даже хорошо. Странное существо человек: пока я шел через двор к калитке, в мире помер минимум десяток человек — я это понимаю, но это осознание нисколько не ранит. А вот когда кто-то знакомый… Ай, нафиг — я взрослым людям не нянька. Все мы здесь временно, и многие уходят без следа, оставив после себя только пару дат. Виктории Викторовне в этом смысле повезло: у нее есть сказки, мультфильм, черновики манги — допишу сам и издам в свое время, как ее посмертную работу — и, конечно же, дети, которые — самое главное, потому что несут в себе уникальную, миллионами лет формировавшуюся комбинацию генов. Теперь эта цепочка не прервется и продолжит свой путь в бесконечность. Вернусь в Хрущевск и преображу в мультики остальные ее сказки.

Вот этот поворот ведет на улицу Политбюро. От нормальных людей важных товарищей отгораживает небольшой парк — проредили сосны, поставили качели, лавочки, питьевой фонтанчик, капитальный отапливаемый туалет — в «Потемкинской деревне» народ нынче очень воспитанный и культурный, поэтому даже лицом в непотребство никого тыкать не пришлось — и, само собой, бюстик Ильича. Спрятавшиеся между деревьев фонари освещали тройку крутящихся на карусели ребят. Припозднились, значит скоро можно ожидать ругающихся родителей. Мир — штука упрямая, и смерть одного человека ему побоку.

Вот дом Фурцевых, «Улица им. Политбюро, 1». Напротив — дом обычных совхозников, дом 2. Дальше у нас расположился товарищ Щелоков, дом 3. Напротив воткнул свой двухэтажный кирпичный коттедж с кокетливыми башенками товарищ Рашидов. Следующая пара принадлежит товарищам Кириленко и Черненко — еще не достроены, только недавно сюда перебраться решили.