Котенок. Книга 1 (СИ) - Федин Андрей - Страница 14

Я не выпускал из руки стакан, хотя пить уже не хотел — вспомнил вдруг о Барсике, и о тех лужах, что увижу на полу своей комнаты по возвращении домой.

— Концерт, — отчеканил Полковник. — На День учителя. Три песни с тебя, Крылов.

Он показал мне три пальца — на одном блеснуло золотое обручальное кольцо.

— Об учителях, — уточнил Снежин. — Какие подходящие знаешь?

— Песни для концерта? — переспросил я.

Михаил Андреевич нетерпеливо кивнул.

— Месяц остался, — сказал он. — Мало желающих. Опять не получим вымпел. Останется в третьей школе. А это премии.

Полковник указал в потолок пальцем.

— Думай, Крылов. Вспоминай. Что вы там пели? В хоре.

Он ухмыльнулся.

— Я сам уже собирался, — сообщил Снежин. — Хотел выступить на концерте.

Он развёл руками. Плечи его пиджака приподнялись — из-под рукавов выглянули манжеты рубашки и наручные часы. Галстук на груди директора школы собрался складками.

— А что делать? — сказал Полковник. — Надо. Придут из ГОРОНО. Будут смотреть.

Указал на меня рукой.

— Заменишь меня, Крылов. Я побуду на замене. Мало ли что.

Михаил Андреевич повторил:

— Думай, Крылов. Раз уж заварил кашу.

Директор посмотрел на меня исподлобья, постучал пальцем по столешнице.

— Вызываем родителей в школу? — сказал он.

Развёл руками — будто намекал на создавшуюся ситуацию.

Он следил за моей реакцией.

Я сжал челюсти и губы — не улыбнулся.

— Или участвуешь в концерте? — сказал Полковник.

Снежин кивнул в сторону гитары.

Сообщил:

— Выбор за тобой, Крылов.

Я пригубил стакан — сделал крохотный глоток. Посмотрел на лицо директора. Убедился, что Полковник не пошутил: Снежин глядел на меня строго, серьёзно. Я опустил взгляд, рассматривал полосатый галстук Михаила Андреевича (у папы видел похожий). Оправил мысленный «запрос» в каталог своих воспоминаний — не только в поисках подходящих песен. Узнал, что в этом году День учителя будет в воскресенье четвёртого октября. Концерт состоится в этот же день: в воскресенье. «Тогда» на концерте в честь Дня учителя я не был. Потому не представлял сейчас, кто именно примет в нём участие, и какой будет концертная программа. Не вспомнил и судьбу того вымпела, о котором упомянул директор школы: в десятом классе меня такие вещи не заботили. Я поставил стакан, поправил очки.

— «Ваши глаза» из фильма «Чехарда» могу спеть, — озвучил я.

Полковник приподнял брови.

— Напомни, — скомандовал он.

Махнул рукой.

— Будет покой или гроза — с нами всегда ваши глаза… — напел я начало припева.

— Хватит.

Снежин кивнул.

— Добрые, добрые, добрые… — сказал он слова из песни. — Годится. Что ещё?

Я потёр подбородок.

Продолжил:

— «Прощальный вальс» из фильма «Розыгрыш» знаю.

Снежин сказал:

— Погоди.

Полковник вскинул руку — призвал меня замолчать.

Он выдвинул ящик стола, вынул исписанные «пляшущим» почерком листы бумаги. Разложил их на столешнице, провел пальцем по неровным строкам. Покачал головой.

— «Вальс» не годится, — заявил он. — Ансамбль Рокотова из десятого «Б» его уже репетирует.

Михаил Андреевич указал на список.

— Ещё у них будет «Журавлиная песня» и «Золотая осень». Ребята молодцы. Очень меня выручат. Но весь концерт не потянут. Сами. Вспоминай, Крылов!

Я пожал плечами.

— Ладно.

Поправил очки, спросил:

— А как вам «Некогда стареть учителям» Юрия Чичкова на слова Михаила Пляцковского?

Полковник задумался, будто проигрывал в уме песню, проверял её на соответствие теме концерта.

Я заметил, как вздрагивали его пальцы — словно проигрывали мелодию на гитаре.

Снежин хмыкнул.

— Сойдёт, — сказал он. — Что ещё?

Михаил Андреевич выдвинул предназначенный для посетителей кабинета стул, уселся на него — не согнал меня со своего места. Я поводил взглядом по стене: исследовал на ней трещины, изучил едва заметные пятна на красном знамени. Память буквально засыпала меня «предложениями». Но большинство текстов показались мне скучными и неинтересными. А те композиции, что я хотел бы исполнить, лишь очень отдалённо соответствовали заявленной теме. Я перебирал выданный памятью плейлист. Отметал те позиции, где упоминалась лишь школа — не учителя. Браковал и такие песни, которые в советской школе точно не одобрят. Не обращал внимания на совсем уж скучные вещицы. Увидел, что Снежин вынул из пачки сигарету, вертел её в руке, посыпая столешницу табачной крошкой.

— Как насчёт… «С Днём учителя»? — предложил я.

— Это что такое? — спросил Полковник. — Не помню такого. Что-то новое? Подробнее.

Я задумался.

— Ну, как вам сказать…

Не обнаружил в памяти имена авторов песни и дату её создания. Но извлёк её текст и мелодию. И вспомнил, когда и где я исполнял эту песню в своём пока не наступившем прошлом.

Начало припева уже вертелось на языке. Я кашлянул, сделал глубокий вдох. Почувствовал покалывание в лишённых доступа к струнам пальцах. Сжал кулаки, положил их перед собой на столешницу.

Пропел:

— Учителя, для нас вы — свет в окошке, свет знаний, свет ума и теплоты…

— Стоп! — скомандовал Полковник.

Повторил команду жестом, бросил сигарету, вскочил со стула.

Я замолчал. Запрокинул голову, взглянул на лицо директора школы. Поправил очки.

— Под музыку, — сказал Снежин.

Он прошёлся по кабинету — принёс гитару, вручил её мне.

Я погладил струны, взглянул на часы.

— Михаил Андреевич, скоро начнётся урок.

Полковник на секунду задумался.

— У тебя сейчас что? — сказал он. — По расписанию. Литература? Ведь так?

Я кивнул.

— Замечательно, — сказал Снежин. — Пропустишь. Я всё объясню Галине Николаевне. Вечером. Не переживай.

Михаил Андреевич уселся на стул, забросил ногу на ногу — продемонстрировал мне ярко-красные носки. Словно нехотя, он вернул сигарету в пачку. Махнул рукой.

— Слушаю тебя, Крылов, — сказал директор школы.

Полковник откинулся на спинку стула — посмотрел мне в глаза. Гитара царапнула мои подушечки пальцев и послушно выдала первые ноты.

Задребезжал школьный звонок. На его зов не среагировал ни я, но Михаил Андреевич. Снежин сложил на груди руки. Я наигрывал вступление — дождался, пока звонок стихнет.

И лишь тогда запел:

— Мы любим вас, родные ваши лица…

Полковник прикрыл глаза. Он внимательно и с интересом прислушивался к звучанию моего голоса — я понял, что слова песни Михаил Андреевич слышал впервые. Но начало музыкальной композиции явно произвело на него хорошее впечатление — как и качество моего исполнения. Я выдерживал тональность, вытягивал ноты. А память нашёптывала мне, что в это самое время в «прошлое» четвёртое сентября Снежка поздравила Алину Волкову с днём рождения. Я будто наяву снова услышал слова Галины Николаевны. Подумал: «Она поздравит Алину и сейчас. Наверное». Пел об учителях. И прикидывал: «Присоединятся ли ученики десятого „А“ класса к поздравительным словам классной руководительницы — теперь, после моей песни? Или они вновь проигнорируют день рождения своей одноклассницы?»

Я не помнил о том, что Полковник был любителем музыки и пения. В своих воспоминаниях не нашёл даже намёков на эти увлечения Михаила Андреевича Снежина. Потому что раньше не интересовался личностью директора школы — она никогда не привлекала к себе моё внимание. Да и сталкивался я в прошлом со Снежкиным мужем нечасто — разговаривал с ним и вовсе лишь трижды. Если я и представлял до сегодняшнего дня образ Полковника, то не иначе как в виде эдакого «солдафона» (в соответствии с его прозвищем). Хотя и знал (как оказалось), что директор первой общеобразовательной школы Рудогорска уволился по состоянию здоровья в запас не в звании полковника — капитаном.

Михаил Андреевич выслушал предложенную мной для выступления на концерте песню. После пары секунд размышлений одобрил её — сделал запись об этом в своих бумагах. Он заботливо поднёс мне стакан воды. И тут же велел спеть две другие, предложенные для развлечения учителей композиции — будто надеялся, что я его удивлю и их исполнением. Я исполнил просьбу Полковника. Хотя мои натруженные пальцы уже молили о пощаде. Не разочаровал Михаила Андреевича — «Некогда стареть учителям» и «Ваши глаза» директор тоже пометил в записях. И тут же забросал меня «околомузыкальными» вопросами, будто я был не учеником десятого класса его школы, а заезжим музыкантом.