Дважды рожденный (СИ) - Перунов Антон - Страница 6

Он выстрелил, не поднимая ствол, от бедра. Показалось даже, что зверь понял его жест и почти успел отскочить. Сообразительный монстр. Но почти в таких делах никогда не шло в зачет. Когда не в меру борзый вожак с двумя пулями в тяжелой черепушке отъехал в край вечной охоты, остальные, потеряв кураж, трусливо скуля и поджав куцые хвосты, ретировались, резво перебирая длинными сильными лапами. Правда, далеко не ушли, притаившись за кустами в полусотне шагов. Запах свежей крови притягивал их магнитом.

От резкого движения справа по ребрам ножом резанула боль.

— Ох тыж…К бабке не ходи, зацепил мне бочину утырок, — прошипел он.

Одно было несомненно хорошо, бронежилет выдержал, но гематома под ним образовалась порядочная. Утерев рукавом мокрый от выступившей испарины лоб, воин отправился дальше. И наткнулся на первый по счету труп: того самого главаря. Тот застыл, повалившись на спину и широко раскинув руки. Его стеклянный взгляд смотрел в выцветшую синь неба.

— Шустрый гад. Был… И как он успел в меня выстрелить? Хорошо, самым краем задел, считай, промазал.

Ребра болели все сильнее. Радовало одно — кровотечения не наблюдалось. И это было действительно хорошо, потому что никакой аптечки и анестезии в подсумках, сколько он не искал, не обнаружилось.

— К доктору не ходи — трещины в костях или ушиб честно заработан. Местные вояки, видимо, совсем бессмертные, даже без стерильного бинта на войну ходят.

Неподалеку от бандита лежало еще одно тело, но его среди налетчиков Двойдан не видел, что-то знакомое было в его обезображенном выстрелом в упор лице.

«Это… дядька Мин… — прошелестело в его сознании, и тут же память подбросила как в калейдоскопе череду воспоминаний».

— Эх, говорил же тебе, что опасно, что чувствую засаду, — вырвались горькие, полные упрека слова. И сам же осекся, пораженный.

«Стоп, это когда такое было, я же вижу его впервые? — заметалась в голове пока еще неясная мысль».

Двойдан потряс помутневшей головой и крепко стиснул ее ладонями: «Крыша поехала? Или как это понимать? Память того, в чье тело я заселился? И чего делать? Ладно, будем посмотреть. Одно ясно, этому Мине, вот же имечком родители наградили, уже не помочь, он точно двухсотый, надо осмотреть остальных, вдруг кто живой. Двигаем дальше».

Впереди валялись раскиданные взрывом гранаты тела. Легли плотной группой. Однозначно мертвые. Его рук дело. Двоим, которые от осколков убились, он еще и контроль провел под конец перестрелки, действуя на одних рефлексах. В бою оно так бывает. Действия все на автоматизмах и наработках. Голова должна быть свободна. Сейчас, глядя на трупы, никаких особых чувств не испытал, оно и привычно уже за столько лет на разных войнах. Да и жалость к врагам он давно оставил политикам и истеричкам. Тем более, что умерли они легко. Незаслуженно легко.

Рядом в побитых осколками кожаных мешках лежал груз, «так нужный семье», — опять всплыло в сознании. «Стоп, — захотелось крикнуть ему, — о чем вообще речь?»

Внезапная вспышка боли пронзила тело. На него навалилось сразу и очень много. Придавило словно глыбой, жестокой перегрузкой в 7g, вынудив опуститься на колени под огромной, неподъемной тяжестью. Как горная лавина накрыла. До невозможности дышать, до темных кругов в глазах, до потери сознания. Боль, безысходность, одиночество, тоска и горечь от потери близких рвали его на части. Хоть волком вой, так плохо. Все это стало его собственным. И ни петь, ни свистеть. Безнадега.

— Нет, так не пойдет, — с неожиданным спокойствием произнес он вслух.

Зарычав от сверх усилия, словно мифический Атлант, держащий на плечах небо, распрямился и поднялся на ноги.

— Я тебе еще расскажу о лучшей работе на свете. Это такое… закачаешься. Жизнь только начинается. Из этой мутной истории выбрались, дальше пойдет веселее, — надсадно дыша, сам не понимая кому, с трудом смог выговорить он.

Тело пробил судорожный озноб. Сознание отрешилось от боли, и он отчетливо увидел себя со стороны, будто глядя старый фильм, снятый ради единственного зрителя посреди этой каменистой, выцветшей под жарким солнцем пустыни.

Безусый вихрастый юнец, весь в пыли и копоти недавнего жестокого боя, с воспаленными, горящими от боли глазами видел в зеркальном отражении себя, только взрослого — летчика, офицера и воина, до конца выполнившего свой долг, не проигравшего ни одной схватки, кроме последней, в той, другой жизни.

— Я понял. Я — это он, а он — это я. В прежней жизни погибший, и вновь рожденный здесь. Все это мое, и всегда было моим.

Он встряхнулся и огляделся вокруг. Сознание прояснело, появилось ощущение легкости. Теперь все встало на свои места. Появилась негромкая, сдержанная радость от ощущения небывалой прежде цельности, от удивительной полноты новой жизни.

Теперь пришло время вспомнить все.

Стать дваждырожденным.

[1] Карагана гривастая (верблюжий хвост, чапыжник гривастый) — желтая акация, древовидный кустарник. Побеги густо усажены колючками длиной до 7 см с острыми шипами. В Мире принято называть караган или чапыжник.

Глава 4

Говорят, что в минуту смертельной опасности перед мысленным взором человека проносится вся его жизнь. А сейчас, в режиме синхронного показа, Марту Вахрамееву явились две — нынешняя и прежняя, без изъятий и купюр. От и до. Лица родных и друзей, яркие моменты счастья, минуты принятия важных решений, полустертые, а то и вовсе накрепко забытые обиды, ошибки и горести (их люди куда чаще предпочитаем вытеснять из памяти), с какой-то космической скоростью и полнотой разворачивались в его голове. Проносясь бешеным галопом, они не исчезали, а занимали каждый свое место. Чердак у дваждырожденного оказался вместительный. Вот так и вышло, что, спустя какие-то минуты по часам внешнего мира, он огляделся по сторонам уже новым человеком.

Обе части его личности и памяти сошлись краями впритирку, без зазоров и противоречий. Что и неудивительно. Он остался самим собой, родившись второй раз, но в новом мире. До совершеннолетия знание большей части прежней жизни оставалось скрытым, возможно, чтобы не ломать психику ребенка, не превращать его в маленького монстра. И правда, лишиться детских, таких искренних и ясных переживаний и чувств, подаренных судьбой, он и сам бы ни за что не захотел. Да и существовать половозрелому уму в теле мальчишки, тем более младенца — думается, весьма мучительно и опасно. Все же тело и мозги ребенка развиваются, и не факт, что готовы чисто физически и физиологически работать в режиме взрослого.

Что же до характера, то он проявлялся в полной мере с началом новой жизни в Мире, особенно лет с пяти, как только он стал хоть что-то соображать.

Вторым бонусом стали почти идентичное телосложение, физическая сила, с учетом возраста, конечно, отличная реакция и скорость движений, общая рисковость и некоторая бесшабашность. По факту, даже в прошлой жизни с возрастом это не прошло. Независимый норов, помноженный на несколько язвительное чувство юмора, никогда не обеспечивали ему успехов в карьере. Всегда хотелось летать. Вот он и летал. Жил небом. Но даже и перевалив за сорок, остался лишь майором и в начальники не выбился. Зато воевал настоящим образом. Северный Кавказ, Африка, Сирия и Украина. Как раз для серьезной драки характер у Двойдана оказался самый подходящий. Если Родина позвала, пятисотиться и включать заднюю точно никогда бы не стал.

Одно плохо, в Мире никакой авиации не наблюдалось. Даже «кукурузников». Правда, имелись еще рахдониты… Ни разу их не видел, но слышал немало. Вот, с кем бы повстречаться.

А сейчас ему до смерти хотелось пить. Еще раз обшарил жадными глазами окрестности в надежде отыскать целую фляжку. И в степной тишине услышал чьи-то слабые стоны. Отвлеченный последними событиями и ошеломляющими открытиями он совсем забыл осмотреть родичей! А кто-то из них определенно живой!

На дороге неподвижно лежал в луже засохшей крови убитый аргамак Григория, тот ехал последним, вроде как прикрывал тылы. Видно, конь принял на себя первые пули, и брательник [1] Марта смог укрыться за мертвым скакуном. Даже некоторое время вел бой. Недолго, вон даже подсумков открыть не успел. Каменистая земля вокруг была густо испещрена выбоинами от пуль. В седле и боку вороного тоже хватало отметин. Лежал Гриня ничком, уткнувшись лицом в дорожную пыль. Вроде и не дышал уже, кровь на ранах потихоньку продолжала сочиться. Ему стало жалко родича просто до невозможности.